Уже намыливая помазком щеки, Николай думал: правильно ли он поступил, приняв предложение Вагнера? Он потратился на подарок, а деньги надо было использовать в интересах группы, поддержать людей.
"Но группа сопротивления не была предусмотрена заданием. Правда, я ничего не сделал особенного, рабочие и до моего прихода на завод боролись, в одиночку, как могли, но боролись. Мне только удалось организовать их в боевую группу. И все-таки главное, то, зачем я послан в Одессу, - разведка! А где, позвольте вас спросить, - он обратился к своему изображению в зеркале, тщательно выбривая подбородок, - где, как не в зверинце предателя Вагнера, я могу почерпнуть самую свежую информацию?"
Чисто выбритый, в несколько старомодном, но хорошо сохранившемся костюме, он выглядел отлично.
Николай торопился: он хотел быть у Вагнера одним из первых, чтобы познакомиться с каждым приглашенным отдельно.
Дом в Колодезном переулке он нашел сразу. На парадной двери проступал темный квадрат от дощечки прежнего владельца квартиры. В бельэтаж вел широкий марш с цветными витражами и балюстрадой затейливого чугунного литья. Не питая особой надежды на то, что звонок работает, он нажал кнопку, но звонок отозвался. Послышалась мелкая дробь каблучков, и дверь распахнулась.
На пороге стояла миловидная женщина с утомленным лицом, одетая хоть сейчас на эстраду.
- Здравствуйте! - сказала она по-немецки. - Я Берта Шрамм. Вы Николай Гефт?
Николай поклонился.
- Евгений Евгеньевич ждет. Пойдемте, я провожу вас.
Закрыв за ним дверь, она пошла вперед. Они миновали большую столовую в готическом стиле, с камином. Бросив взгляд на сервированный стол, Гефт насчитал четырнадцать приборов. Из столовой они вышли в холл и свернули вправо, здесь был кабинет. На отдельном столике стояли бутылки с настойками и ликерами, рядом в палисандровой коробочке - сигареты. За стеклами большого, во всю стену, приземистого шкафа книги - русская и немецкая классика.
Навстречу поднялся Вагнер:
- Рад вас видеть, молодой человек! Вы первый!
- Евгений Евгеньевич, простите, но у меня еще много дел! - по-немецки сказала Берта и вышла из кабинета.
- Я поспешил, чтобы поздравить вас первым, - Николай крепко тряхнул руку хозяина. - Примите мой скромный подарок!..
Осторожно Вагнер принял фарфорового мопса. Его холеные пальцы с какой-то особой лаской прошлись по статуэтке. Бережно он поставил ее на стол, сделал шаг назад, наклонил голову, любуясь, и сказал:
- Вы знаете мою слабость! Настоящий "Копенгаген"! Большего удовольствия вы мне доставить не могли. Спасибо, Николя! Можно, я буду звать вас Николя? Я старше вас, гожусь вам в отцы.
- Пожалуйста. Скажите, Евгений Евгеньевич, кто эта дама, Берта Шрамм? - спросил он.
- Это хозяйка, если хотите, экономка квартиры, одна за всех. Нет, нет, квартира не моя! - пояснил он, заметив удивление Гефта. - Это холостяцкая квартира для развлечений. Она принадлежит в одинаковой мере и мне, и адмиралу Циибу, и майору Загнеру, и капитану Ришу - словом, здесь хозяйничают несколько чинов немецкого флота. У этой квартиры забавная история: ее занимал один из янкелей, врач, - Вагнер назвал известную в Одессе фамилию. - Двадцать третьего октября сорок первого года патриоты великой Германии в состоянии справедливого гнева вытащили этого голого иудея из постели на улицу и распяли, как Христа, прибив гвоздями к забору, а под ноги ему укрепили дощечку с двери: "Принимает от 10 до 2-х". Труп висел на заборе несколько дней...
Образно представив себе эту "забавную историю", Николай почувствовал приступ тошноты. Его выручил звонок в прихожей.
- У меня к вам просьба, Евгений Евгеньевич... - сказал он. - Я у вас впервые, никого из ваших друзей не знаю. Прошу меня познакомить, хотя бы в общих чертах...
- Сегодня у меня дорогой гость - Иоганн Вольф-Гросс, мой дальний родственник. Полковник, офицер генерального штаба, здесь в инспекторской поездке. Очень светский, вежливый, а главное, осведомленный человек. Гросс всегда знает что-то такое, чего не знает еще никто! Я вас с ним познакомлю. Затем Илинич Михаил Александрович, крупный инженер, кончил Одесский индустриальный, очень тонкого ума господин. В начале войны был мобилизован Советами, уехал, а вернулся в Одессу в конце сорок второго офицером вермахта! Награжден фюрером четырьмя орденами. Был главным редактором газеты в оккупированном Орле, часто пишет в нашей газете, его псевдоним - Михаил Октан! Ну, кто еще? Да! Олег Загоруйченко! Боксер, президент общества "Ринг", драчун, но веселый человек и...
В кабинет вошел новый гость. Это был высокий, крупный человек, с маленькой головой и брезгливым выражением лица - профессор химии Хайлов.
- Михаил Федорович! - представился он Гефту, поставив на стол корзину цветов.
Разговор стал общим, пока не появился новый гость - офицер генерального штаба в форме СС.
Совсем не по-родственному, Вагнер бросился к нему навстречу, угодливо пожал протянутую руку и по-немецки представил Хайлова, затем Гефта:
- Наш самый талантливый инженер! Ярый сторонник рейха! Верный слуга фюрера!
- Господин Вагнер ко мне очень добр, - также по-немецки сказал Николай, внимательно рассматривая эсэсовца и в то же время пытаясь уйти от тяжелого взгляда его серых глаз со склеротическими веками.
- У вас хорошее берлинское произношение! - похвалил его Иоганн Вольф-Гросс, он ни слова не понимал по-русски.
Вагнер занимал профессора Хайлова, так как тот не владел немецким, а Гефт разговаривал с Вольф-Гроссом:
- Вы, господин полковник, давно из Берлина?
- Что-то я вижу там, не анисовую? - спросил полковник.
- Пожалуйста! - пригласил он эсэсовца к столику. - Анисовую?
Вольф-Гросс оживился и, кивнув головой, сказал:
- Вы спрашиваете, когда я выехал из Берлина... - сделав паузу, он опрокинул рюмку в рот. - Неделю... Неделю тому назад...
- Как настроение в штабе? В ставке фюрера? - снова наливая рюмки, спросил Гефт.
- Ве-ли-ко-леп-ное! - отчеканил полковник и, только проглотив вторую анисовой, добавил: - От чего бы ему быть плохим?! Операция на Востоке по выпрямлению фронта не вызывает опасений. Боевое счастье с нами! - он поманил Гефта пальцем и, понизив голос, сказал: - Фюрер кует новое чудо-оружие! Под ударом этого оружия Англия капитулирует, и мы всю мощь нашего оружия бросим против Советов!
- Господин полковник, я понимаю, военная тайна, но я инженер, поймите меня... Чудо-оружие - это, сверхмощная пушка Круппа?
- Пушка - экспонат исторического музея.
Гефт налил снова рюмки анисовой и, чтобы полковник не подумал, что его спаивают, выпил сам. Расчет оказался верным. Вольф-Гросс выпил рюмку и вытер слезу на склеротическом веке. В его глазах появился блеск.
- Крупповская пушка! - усмехнулся он, ,взял Гефта за лацкан пиджака, привлек его ближе и конфиденциально сказал: - Чудо-оружие! В Пенемюнде ракеты подняли свои острые рыла на неприступный Альбион. Поверьте мне, инженер, один удар - и Англия капитулирует! Что́ Крупп? Над решением этой задачи работают десятки немецких концернов: "Рейнметалл - Борзи", "АЭГ", "Тиссен - Хитон", "Сименс", ну и конечно "Крупп"...
Берта Шрамм ввела в кабинет даму, очень тонкую, плоскую, одетую в золотисто-парчовое платье с большим вырезом сзади и спереди. Ее крупный рот был откровенно накрашен.
- Знакомьтесь, прима-балерина нашего театра оперы и балета Гривцова, - представил ее Вагнер.
Скользнув равнодушным взглядом по плоскому бюсту и острым ключицам балерины, полковник отвернулся.
Хайлов поцеловал Гривцовой ручку и, закатывая глаза, шепнул ей на ухо какую-то пошлость.
Через некоторое время в кабинет вошла еще одна дама, жгучая брюнетка лет тридцати, - это была Ася Квак, жена Мавромати, хозяина пивной "Гамбринус". Женщину сопровождали двое: компаньон ее мужа - племянник итальянского консула Москетти и боксер Олег Загоруйченко. Только их представили присутствующим, как появился врач-гомеопат Гарах, в смокинге, со свастикой в петлице. Этот откровенный фашист приветствовал всех жестом римских легионеров.
Последним пришел Илинич, человек с неподвижным, словно застывшим лицом и живыми, проницательными глазами. Его тонкогубый, макиавеллиевский рот и массивный подбородок выдавали в нем человека жестокого и скрытного.
- Должен был быть еще господин Мавромати, но он просил не ждать его: дела, ничего не поделаешь. Господа, прошу к столу!
Усилиями Берты Шрамм замешательство за столом было ликвидировано. Николай оказался справа от Илинича и слева от Берты. Он пытался ухаживать за своей дамой, в то время как дама прилагала все усилия, чтобы очаровать сидевшего с нею рядом Вольф-Гросса.
Напротив Николая была Ася Квак, по правую ее руку - Загоруйченко, по левую - Москетти. Напротив Илинича - профессор Хайлов. Стол обслуживали два официанта из ресторана для немцев "Фатерланд", оба в смокингах с черными бантиками - гомеопат Гарах среди них выглядел третьим.
После того как гости выпили за юбиляра, за победу немецкого оружия, за фюрера и за "нашу очаровательную хозяйку", за столом стало шумно.
Николай с интересом прислушался к разговору между Илиничем и профессором Хайловым:
- Если не ошибаюсь, профессор, - говорил Илинич, - после начала войны с Германией вы по заданию Артиллерийского управления занимались взрывчатыми веществами. Насколько мне не изменяет память, вам не удалось поставить производство гремучей ртути и взрывателей?
- Совершенно верно. Я затянул решение практических вопросов до сентября сорок первого. Но пригласили Лопатто, и моя тысяча и одна хитрость полетели в тартарары!
- Эдуард Ксаверьевич Лопатто?
- Вы его знаете?
- Я работал с ним на суперфосфатном. Где же он теперь?
- Преподает в университете...
- Беспартийный коммунист!
- Он вас интересует?
На вопрос профессора Илинич не ответил.
В столовой появилось новое лицо: хорошо одетый человек в темном гражданском костюме, но с военной выправкой. Светлые седеющие волосы, сонные полуопущенные веки, из-под которых цепкий, настороженный взгляд. Он подошел к Вагнеру, поздравил его, прицепил к лацкану юбиляра какой-то значок и занял за столом место Мавромати.
- Кто это? - по-немецки спросил Берту Николай.
- Это Сергей Николаевич Стрельников, - улыбаясь и не глядя в его сторону, сказала Берта. - Есть такое "общество бывших офицеров царской армии". Стрельников у них главная фигура...
Как ни тихо было это сказано, Илинич услышал и вставил реплику:
- Смотрите, чтобы Стрельников не завербовал вас в добровольческую армию для борьбы с партизанами Югославии. Его добровольцы так отличились, что воодушевили своим примером немецкие войска в Сербии!..
- Благодарю за предупреждение. Буду держаться от него подальше.
Но видно, эта тема себя еще не исчерпала, и Илинич добавил с философским раздумьем:
- Кто знал, что ничем себя не проявивший, незаметный советский служащий так развернется! Теперь Сергей Николаевич - персона: шеф топливного отдела муниципалитета! Душа общества, устав которого одобрен немецким командованием. Вот уважаемый профессор Хайлов, как бывший офицер царской армии, также член этого прославленного общества... Я вам советую, поговорите со Стрельниковым, у него далеко идущие планы.
Илинич поднялся из-за стола и пошел в кабинет, за ним последовала троица Аси Квак.
Пользуясь тем, что полковника отвлек Вагнер, Берта, наклонившись к Гефту, сказала:
- Каждое слово Илинича - серная кислота, шипит, дымится и прожигает дырку... Хотя все, что он сказал о Стрельникове, чистая правда. Устав действительно утвержден, но с обязательным условием: каждый член общества должен быть сотрудником сигуранцы!.. Не люблю я тайной полиции... - закончила Шрамм и потянулась за рюмкой.
Полковник снова завладел вниманием Берты, поэтому Николай направился в кабинет. Там среди плотных облаков табачного дыма Ася Квак рассказывала какой-то скабрезный анекдот, Олег и Москетти дружно смеялись, а Илинич, стоя к ним спиной у открытого книжного шкафа, просматривал томик Гете, неизвестно как уцелевший в этой библиотеке.
- Вы мне составите компанию! - увидев Николая, сказал Загоруйченко, он был уже изрядно пьян.
Они подошли к столику, и Николай налил "Шерри-бренди".
- Не люблю сладкого, нет ли чего-нибудь...
- Анисовой?
- Вот! Давайте анисовой!
Они выпили.
- Ты инженер? - неожиданно Олег перешел на "ты".
- Да.
- Одессит?
- Коренной.
- Остался здесь, когда ушли Советы?
- Нет, я перешел линию фронта.
- Когда?
- В этом году.
- Я догадался это сделать раньше! В мае тридцать девятого!..
- Но в мае тридцать девятого не было войны и не было фронта!
- Фронт был всегда, тайный...
- Понимаю, ты связался с немецкой разведкой! - сообразил Гефт.
- История - скачки с препятствиями. Я знал, на какую лошадь ставить, и, как видишь, выиграл!
Илинич, от внимания которого не ускользнул этот диалог, повернулся к Гефту:
- Переведите вашему милому собеседнику две строки из "Фауста", - подчеркнув ногтем строчки, он передал Николаю томик Гете.
- "Тайна известная двум - уже не тайна". Я плохой переводчик...
- Отличный перевод! Но боюсь, что Гете не понят. Когда кулаки развиваются за счет черепной коробки, глубокая мысль...
- Глубокую мысль переходят вброд! - скаламбурил Загоруйченко.
- Михаил Александрович, почему вы всегда обижаете Олега? - вмешалась Ася Квак.
- Обидишь его, как же! - Илинич криво улыбнулся и вышел из кабинета.
- А ты, инженер, мне нравишься! - сказал Загоруйченко. - Забыл, как тебя зовут?
- Николай Гефт.
- Бокс любишь?
- Люблю.
- Приходи в клуб "Ринг", я тебе покажу такое... Знаешь где? Ланжероновская, 24. А десятого августа ты должен быть в цирке, я буду драться с Астремским! Ты знаешь, что говорил обо мне Марсель Тиль? Он приезжал из Парижа... Олег Загоруйченко, сказал Марсель, - боксер мирового класса!
- Пойдем, Олег, в "Гамбринус", здесь становится скучно... - предложила Ася Квак.
- Пойдем, Николай, в "Гамбринус", - сказал Олег, взяв его под руку.
- Мне неудобно перед Вагнером, я приду!
- Приходи обязательно! - уже в дверях крикнул Загоруйченко.
Троица Аси Квак через кухню и черный ход сбежала в "Гамбринус".
Николай опустился в кресло и закрыл глаза, хотелось собраться с мыслями.
"Стало быть, Олег Загоруйченко еще в мае тридцать девятого был завербован немецкой разведкой. С тридцать девятого ходил в волчьей стае и ждал своего времени! Илинич - волк матерый. Он вернулся в Одессу с четырьмя гитлеровскими орденами, заработал их не вдруг, был на службе у Канариса, не в пример Загоруйченко, раньше!.."
В кабинет вошли балерина Гривцова и профессор Хайлов, они искали уединения. Николай понял и вернулся в столовую. Здесь многих не было, и только полковник Вольф-Гросс, Вагнер и Берта все еще сидели за столом.
- Послушайте, молодой человек, - сказал полковник, увидев Николая. - Истинный немец не выносит французов, но с удовольствием пьет французские вина! Хотите "Бургонского"?
Боясь растерять добытые сведения, Николай раскланялся и вышел из столовой. В прихожей его нагнала Берта и, прощаясь, прижалась к нему:
- Мне кажется, что вы не такой, как все... Приходите, Николай!.. Хорошо? Я все время на людях, но устала от одиночества...
"Пренебрегать этим знакомством не следует, - думал он по дороге домой. - Эта женщина знает много и может быть полезна".
Старики уже спали. Пользуясь этим, Николай засел за отчет и подробно записал всю собранную в "зверинце Вагнера" информацию.
Оставив в ручке двери записку отцу с просьбой разбудить его ровно в шесть, Николай уснул.
Проснулся он от того, что солнечный лучик шарил по его лицу. Посмотрел на часы: было четверть седьмого. Отец еще спал. Хорошо, что перед сном он снял с окна светомаскировку. Николай наскоро оделся и выбежал на улицу. До Вокзальной площади было не очень далеко, но в его распоряжении оставалось только тридцать минут.
Еще издали он заметил в трамвайной очереди Юлю. Подошел, поздоровался. В очереди запротестовали, но показался трамвай, граждане бросились на штурм вагонов, а Юля и Николай остались на месте.
Было пять минут восьмого.
"Неужели Гнесианов струсил?!" - подумал Николай и в это время увидел Василия Васильевича со свертком из цветастого ситца, перевязанным пеньковым линем. На лице Гнесианова было написано: "Я совершаю что-то тайное, страшное!" Он воровато оглянулся по сторонам, очень заметно, но с его точки зрения никем не замеченный, положил у ног Юли сверток и, глядя в сторону, отошел и затерялся в толпе.
Они выждали. Собралась новая очередь. Подошел трамвай, и, когда граждане бросились в бой за места, Юля нагнулась, взяла сверток и пошла к Пушкинской. На некотором расстоянии от нее шел Николай. Так они добрались до Большой Арнаутской. Он подождал, пока Юля вошла в дом, открыла окно и махнула ему рукой. Только тогда Николай отправился на Дерибасовскую, чтобы позавтракать, а главное, доспать. Хотя бы час, хотя бы полчаса!..
КРУПНАЯ ИГРА
День был воскресный, Николай поднялся позже обычного. Завтракали все вместе, но в томительном молчании. Артур Готлибович не разговаривал с сыном.
За кофе Вера Иосифовна сделала неловкую попытку примирить стороны.
- Слушай, отец, - сказала она, - ты уже совсем стал Артур-Бурч! Бурчишь и бурчишь себе под нос. С тех пор как сын работает, я не ломаю голову над тем, что положить в кастрюлю. В доме есть все: и настоящий кофе, и даже сливочное масло к завтраку...
Во время этого монолога Артур Готлибович придвинул к себе масло, чтобы сделать бутерброд, но, как только до него дошло сказанное женой, демонстративно отодвинул масленку и посыпал хлеб солью.
- Знаешь, Артур, - возмутилась Вера Иосифовна, - это у тебя от театра, где ты был директором! Играешь благородного героя, как на сцене!
- Я не мо-гу мириться с тем, что мой сын работает на оккупантов! У меня это масло встает поперек горла! Мы жили и проживем без гитлеровских подачек! - резко сказал старик, встал из-за стола и вышел из комнаты.
- Ну, сын, что ты скажешь на это? - спросила Вера Иосифовна.
- Мне думается, надо относиться терпимо к чужим убеждениям, если они искренни, - сквозь улыбку сказал Николай. - Спасибо, мама, за вкусный завтрак. - Он посмотрел на часы. Было десять, а в одиннадцать - свидание с Зиной на Арнаутской.
Николай шел кратчайшим путем по Канатной.
С тех пор как он был на пирушке у Вагнера, его неотступно преследовала одна мысль: связаться с профессором Лопатто по вопросу производства детонаторов и взрывчатых веществ.