- Как же! Американская тушенка - такой продукт! Запомнился еще немецкий хлеб в упаковке… Ну, конечно, "Студебеккеры" и "Виллисы". Наша автотехника была хреновой… Правда, под Уманью весной 1944 года вся техника застряла - и наша, и американская. Там вообще не было дорог. Обмундирование у пехоты еще зимнее, валенки, а жидкой грязи по пояс… Вся дорога была в немецкой технике. Артиллерию перевели на цоб-цобе - упряжки из быков. Вот эти пройдут по любой грязи!
- Какое отношение было к женщинам на фронте?
- В основном это ППЖ. У них очень много было медалей "За боевые заслуги". Мы их называли "За половые потуги". К нам в разведку тоже присылали медсестер, чтобы они с нами ходили. Что, мы их возьмем?! Это же обуза! Их никто никогда не брал. Чаще всего становились ППЖ командира роты.
- Самострелы были?
- Были. Не в разведке, конечно. Вот на Курской дуге, когда эшелон с узбеками пришел… Рассвело, один ногу поднимает, чтобы его ранило. А лейтенант, командир взвода, сзади лежал. Взял палку и по ноге его палкой - раз! Он: "Вай, вай, командир, ранило!" Тут многие даже расхохотались. Лейтенант достал пистолет и шлепнул его. Много было и показательных расстрелов перед строем.
- Как мылись, стирались на фронте?
- Как придется. В наступлении почти месяцами не снимали сапоги, даже ноги начинали гнить. Вши вообще заедали. Особенно когда еще по своей территории шли. Воротники невозможно было застегнуть - такое раздражение. Когда поспокойнее, в тылы отводили, там устраивали палаточные бани. В бочках прожаривали белье. Когда перешли границу, изобрели метод избавления от вшей. Заходишь в дом. Берешь свежее белье: простыни, наволочки - любое, заталкиваешь за пазуху. Все вши почему-то сразу лезут на свежее белье. До следующего пункта дошел, белье выбросил, следующее напихал за пазуху. Санбат был весь завшивлен. Там доктор, майор, еврей, говорит: "Напишу научный труд о всех разновидностях вшей: какие больше кусают, какие меньше кусают".
- Как было с питанием?
- Мы в основном на самообеспечении. То свинью где-нибудь сопрем, то еще что-нибудь. У нас в разведке был свой повар, своя кухня была. Так что мы в отношении питания - ничего, жили за счет трофеев. Водку давали. Перед заданием давали с собой спирт - мало ли, что там случится. Я никогда не брал - лишний груз, лучше взять патронов. Перед заданием никто не пил. Я почти не курил, но курить мог. Человек некурящий - это особая примета; если ты не курящий, то должен уметь курить на всякий случай. Даже на спор выкуривал трофейную сигару, не кашляя.
- Какое отношение к немцам?
- Нормальные ребята. А вот эсэсовцы - настоящие фашисты, страшные. А так возьмешь в плен, он работяга был, его мобилизовали, а так нормальный человек. А если "язык" раненый и свои тоже есть раненые, то его прямо оберегаешь, как красну девицу, лишь бы его живым приволочь. Свой-то ладно, сам доползет.
Но на зло всегда отвечаешь злом. В Корсунь-Шевченковской операции заняли село. Бабы плачут. В чем дело? У всех грудных детей отобрали и побросали в колодец. Я сам вытаскивал трупики. Лошадей всех постреляли. Технику всю вывели из строя. Чуть позже мы корректировали огонь РСов. С дороги-то не разбежишься - снег. Много там их положили, с удовольствием уничтожали. Когда я получил письмо от матери, что убили отца, то тоже страшная злость назрела. Стал зверем. Хотя человеческие поступки со звериными нельзя сравнивать, потому что они значительно хуже. Те убивают ради пищи, а тут - убийство ради убийства.
- Как относились к тыловой братии?
- Конечно, с пренебрежением. Мы со штабистами, которым сдавали "языков", в основном это младший офицерский состав, были в дружеских отношениях. Но был такой случай. Обычно "языка" в штаб дивизии сопровождают два разведчика. Они потом уже рассказывали: "Приводим в штаб немца. Какой-то молокосос выскакивает и начинает выкобениваться перед этим немцем. По щекам его лупит, проявляет свое "геройство". Мы посмотрели, посмотрели и отметелили его на глазах всего штаба. Он остался лежать, а немца другому сдали". Такой разговор со штабными мне пересказывали: "Видите, сколько у нас у всех орденов, а немцев мы видели только пленных, с живыми не встречались". Ребята спрашивают: "Как вам это удалось?" - "Очень просто. Ваши подвиги - наши фамилии".
- Приходилось сталкиваться с особистами?
- Знали, что тихушников полно… Сидим как-то в своем ближнем тылу. Только вернулись с задания. Ночь. Развели костерик, болтаем, греемся. Смотрим, один солдат ходит чего-то вокруг. Но мы-то уже знали их повадки. И вот давай травить: "Надоела эта разведка! Завтра уйдем на задание и перейдем к немцам, там и кормят лучше, и жить дольше будем". Видим, он смотался - сейчас приведет офицера. Точно! Офицер пришел, посмотрел: "Ну вот еще одного дурака обманули!"
Был у нас случай, который разбирали особисты. Командиром взвода у нас был Кузнецов Иван Иванович - отличный мужик. Стояли мы недалеко от передовой. Из соседней дивизии приехал к нему командир взвода разведки с двумя разведчиками. Он пошел в хату с Иваном Ивановичем, беседовали вдвоем. Разведчики остались снаружи. Вдруг из хаты этот командир взвода выскакивает, в руке автомат. Бежит. Мы смотрим - чего он бежит?! За ним с пистолетом выскакивает Иван Иванович: "Ах ты предатель! Подлюка!" Тот оборачивается - и автоматную очередь ему под ноги. Пуля рикошетом попадает Ивану Ивановичу в голову. Я этого взводного догнал… Сначала бил прикладом немецкого автомата так, что он согнулся, потом дострелил его. А это почти на передовой, немцы нас видят, но не стреляют. Видать, им интересно: как мы друг друга перестреляем. Два разведчика, что с ним были, забежали в огромную лужу и стоят. Мы им говорим: "Идите сюда. Мы вас не тронем". Они отказываются. Потом и их из автоматов постреляли… Уже были все обозленные: как же так, такого парня… настоящего разведчика убили… Эти двое ни за что погибли… Потом командование выясняло, в чем дело. Я все рассказал. И из их дивизии приезжали, сказали: "Правильно сделали"… И все. Ивана Ивановича довезли до госпиталя, во время операции он умер.
- С власовцами приходилось сталкиваться?
- Да. В Моравии… Кричали нам: "Русские, сдавайтесь!" Когда захватывали таких в плен, мы их не доводили - всех расстреливали. Потому что если он раз предал, то предаст и второй раз.
- Когда был последний поиск?
- Не припомню.
- Как складывались отношения с местным населением?
- Начнем с Молдавии. Там очень хорошо принимали. У девок плетеная бутыль под мышкой и кружка. Выходит и всех угощает. Румыны тоже хорошо встречали. Бросались в глаза роскошь и нищета. С одной стороны, прямо-таки царские виллы. И тут же нищий железнодорожник на государственной службе, оборванный, в лаптях, одна форменная фуражка на голове. Венгры хорошо жили. К нам относились настороженно, но без агрессии. В Словакии нас встречали, как родных. Там же мы работали с партизанами - ребята были отличные, надежные.
- Случаи изнасилования были?
- Были, но не у нас. Я строго-настрого запретил. Если кто-то договорится - пожалуйста, но без насилия.
- Для вас война - это самый значимый эпизод?
- Самый значимый, конечно. Такого морального удовлетворения от выполнения задания и возвращения живым на гражданке я не испытывал.
- Связанные с этим убийства воспринимались как часть работы?
- Да. Уже привык к этому.
- Первого убитого немца помните?
- Нет. В бою убиваешь, черт его знает какой первый…
- Некоторые люди не смогли закрепиться в разведке, потому что не могли работать ножом.
- Нет, у меня с этим проблем не было. Я знал: если не ты, то тебя. Это момент работы.
- Есть такая поговорка: на фронте безбожников нет. Верили в Бога?
- Суеверие или вера… молящихся не видел. Верил в сверхъестественное, не понятное человечеству, но не в таком виде, как преподносит религия.
- В какое время года труднее всего воевать?
- В любое время года плохо. Очень плохо, когда луна. Мы эту предательницу луну ненавидели. Особенно зимой на снегу видны тени. Никакой маскхалат тебя не скроет - ползешь, и видно, как твоя тень ползет. Летом - то еще ничего… Зимой страшно ползти, наст хрустит, и тихо не помогает ползти, и еще луна светит.
- Какой для вас самый страшный эпизод?
- Все они… Конечно, была большая неуверенность в победе, когда брали днем высоту. Можно было рассчитывать только на хитрость. Атак - верная смерть. Вот пехота отступает. Отправляют разведчиков остановить. Я обычно ложился за станковый пулемет. Я не представляю, как можно убежать, когда у тебя в руках такое оружие?! А вот психологически люди не выдерживают - убегают…
- Посылки посылали?
- Ка-ки-е посылки?! У нас ничего и не было. Даже мысли не было, чтобы что-то послать.
- Не было желания вернуться обратно на войну, когда вернулись к мирной жизни?
- Конечно, нет. Удовольствие не из приятных. С надежными ребятами, товарищами хотелось, конечно, и работать, и жить. Такое братство было…
- Продолжить служить не хотелось?
- Нет. Не люблю дуракам подчиняться. Жополизов терпеть не могу. Очень много быстро продвигающихся - в первую очередь жополизы. Это не моя стезя. Почему и в разведку пошел - тут сам за себя в основном отвечаешь… Так, иногда начальство вмешивается, посылая на невыполнимые задания. А пехота?! Вперед, и все.
На фронте я командовал за офицеров. Окончил войну в звании старшины. Очень боялся: если присвоят звание офицера, то после войны задержат с демобилизацией.
- Под конец войны не захотелось выжить?
- Я уже говорил и еще раз повторю: был уверен, что рано или поздно меня убьют. Просто старался продать свою жизнь как можно дороже. Почему-то никогда не боялся смерти. Считал это естественным. Сколько было моментов и потом, когда в геологии работал… Философски к ней отношусь.
- Вы старались одеваться так, чтобы не отличаться от солдат?