Я бросил этот факт на чашу весов, чтобы уравновесить обвинения в адрес чарли. Мне всегда нравилась роль адвоката дьявола и вот вам пожалуйста, я в полном смысле слова защищал нашего врага.
- Да ты вообще за кого? - спросил высокий уоррент.
- Может, оно и нехорошо звучит, - сказал я, - но если ни одна из сторон не подписала соглашение, то, наверное, одна сторона не может обвинять другую в нарушении.
- Если другая сторона - куча ёбаных гуков, то может, - прорычал высокий уоррент.
Мой оппонент привел интересный довод. А еще он был тяжелее меня на сорок фунтов.
- Ну, - сказал я, - можно взглянуть на дело и так.
- Да говна кусок все эти законы войны, так я думаю, - сказал Райкер. Я не видел его лица, но знал, что он улыбается.
- Согласен, - сказал высокий уоррент. - Война есть война, надо ее закончить и поехать домой.
- Может, скоро и поедем, - ответил Райкер. - Если мы прихлопнем АСВ до того, как они уйдут в Камбоджу, мы из них повышибем говно.
Райкер сделал паузу и наши хозяева одобрительно заворчали.
- А когда мы из них вышибем говно, думаю, они больше не захотят воевать и запросят мира. Захотят сдаться, пойти по домам.
- Подписываюсь, - сказал я.
Было одиннадцать-тридцать. Все устали и мы решили, что есть смысл отложить победу в войне до утра. Я поменял местами концы носилок, чтобы не лежать на пятне от куска мяса.
Лежа на спине, я вновь глядел на звезды. Такое уж занятие. Мои мысли понесли меня на другой конец мира, где Пэйшнс в это самое время должна была усаживать Джека за стол, для обеда. Когда я видел его последний раз, ему было четырнадцать месяцев и он только начал ходить, не слишком часто падая. Он любил такую игру: не делать то, чего от него хотела мама.
- Джек, пора есть, - говорила она, наверное.
- Нет, - он, должно быть, засмеялся и побежал в спальню.
- Джек, иди за стол.
Джек, хихикая, взбирался на нашу высокую кровать. Пэйшнс стояла в дверях, улыбаясь:
- Джек, сейчас же иди есть. Сейчас не время спать.
- Нет, - и он дерзко смеялся.
- Да. Вставай немедленно, - твердо сказала она.
- Вставай, - Райкер тряс меня за плечо.
- Что? - я открыл глаза, надо мной все еще стояли звезды. - Сколько времени?
Может, если намекнуть ему, сколько времени, он отстанет?
- Двенадцать. Мы летим на задание, прямо сейчас.
- На задание?
- Ага. Вставай, "Сапог-6" ждет нас у вертолета через десять минут.
Мы добрались до машины и разбудили Ричера со стрелком. Через несколько минут тени от палаток заплясали в свете фар джипа, который остановился в пятидесяти футах от нас. В ярких лучах света двигались фигуры, а перед ними колебались туннели тьмы.
"Сапог-6" с двумя капитанами в кильватере подошел к нам.
- Кто из вас командир? - спросил он резко. Свет поблескивал в капельках пота на его шее.
- Я, - сказал Райкер.
"Сапог-6" сделал секундную паузу, разглядывая в полутьме нашивку с именем Райкера.
- Мистер Райкер, в моей группе есть капитан-авиатор.
- Так точно, сэр, - ответил Райкер.
- Я хочу, чтобы вы взяли его в кабину. Пусть получит немного налета этой ночью.
- Сэр, у нас приказ не позволять кому-либо не из нашей роты водить наши машины.
Сейчас ты ему объяснишь, Лен.
- Мистер Райкер, - голос "Сапога-6" стал более гулким, - вы и ваш вертолет приданы мне. Вы в моем подчинении и я требую замены в экипаже на этот полет.
Пока он говорил, то придвинулся к Лену. Его мощная, мускулистая фигура резко контрастировала с райкеровской худобой.
- Я полагаю, что мистер… - он быстро скользнул взглядом по моей нашивке, - …мистер Мейсон должен остаться здесь.
- Не думаю, что это правильно, сэр, - запротестовал Райкер. - Боб должен летать на этом задании со мной.
- Ладно, никаких проблем, - уступил "Сапог-6". - Пусть сидит сзади.
Компромисс! Я сижу сзади? Пехотный командир не может так нас тасовать. Райкер так ему и скажет.
- Ладно, - сказал Райкер недовольно. - Он будет сидеть сзади с вами и вашими помощниками.
- Я на этот раз не полечу. Только помощник, - ответил "Сапог-6". - Он будет использовать ваше радио.
Да и хрен с ним, подумал я. Всего-то один полет. Мне так казалось, пока мы не поднялись в воздух, и только тут до меня дошло, насколько все погано. Я отдал капитану свой шлем и теперь сидел на скамейке глухой и немой. Позади меня, в "карманах" были Ричер и стрелок. У них были шлемы. Заставлю Ричера отдать его. Нет, нельзя, они должны услышать команду на открытие огня. Я чувствовал себя, как рыба, выброшенная из воды. Пассажир на собственном вертолете. И даже не могу общаться с кем-то на борту или на земле. Я сгорал от стыда и злости.
И вот так я сидел в темноте, чувствуя себя последним идиотом, а Райкер вел машину. В тусклом свете приборов было видно, что тупое говно, занявшее мое место, не прикасается к ручке.
Мы кружили по безлунному небу. Земля была более темной половиной вселенной, местом, где не светили звезды. Где-то внизу командир патруля говорил с капитаном. Потом капитан вызывал "Сапога-6" и сообщал, что надумал командир патруля. И так далее. Мы кружили примерно час. Я всматривался в смутные, темные силуэты внизу и следил, не увижу ли трассы. Моими единственными спутниками были неумолчный вой турбины и рев ветра.
Я почувствовал, как вертолет проседает. Поглядел на высотомер, но он был подсвечен слишком тускло. Идем на посадку? Мое сердце заколотилось. Без управления в руках я чувствовал себя, как гусеница на шелковинке.
Мы продолжали снижение; мне говорили об этом давление на уши и ослабший вой турбины. В звездном свете были заметны едва-едва различимые контуры деревьев. Мы приближались. К чему?
Трассеры возникли внезапно и пронеслись мимо нас, как серия красных НЛО, которые куда-то очень торопились. Безмолвные, беспощадные, красивые. Для летчиков пули всегда бесшумны, пока не попадут. Сначала в темноте проскочила короткая строчка, а потом пошла длинная очередь. Машина пошатнулась и мы резко отвернули в сторону.
- Что происходит?! - крикнул я в вертолетном грохоте. Если бы меня и услышали, я не расслышал бы ответа.
Я высунулся из двери и глянул назад. Трассы остались за хвостом. Нас не видели, стреляли на звук. Огонь прекратился. Это было для меня уже слишком. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким одиноким и уязвимым. И я вызвал подкрепления. Это означало, что я пообещал Богу бросить курить и никогда не ходить по бабам. И даже не буду дрочить. И даже поверю в Него, если только Он подарит мне жизнь.
"Хьюи" повернул туда, где были пулеметы.
- Ты мне не веришь! - закричал я. - Прошу тебя, Господи, черт тебя возьми, поверь мне, пожалуйста!
И пока я лежал ниц в ожидании знака, что Он меня услышал, в нас опять начали стрелять.
Ночью трассеры яркие. Они сверкают сильнее и кажутся ближе, чем днем. Меня дергало лишь от того факта, что я нахожусь в одном небе с трассой. Струя пуль шла почти в лоб, это означало, что целятся в нас. Если вы видите трассу сбоку, то она направлена куда-то еще. Райкер резко накренил машину, уходя с их дороги. Светящийся поток тщетно прошел по темноте позади нас и иссяк. Райкер продолжил разворот и направился обратно, на Чайную Плантацию.
Ну, все! Больше я сзади не летаю!
Когда мы коснулись земли, я выскочил наружу и рывком открыл левую дверь, за которой сидел капитан.
- Капитан, больше ты ни секунды не полетишь! - крикнул я, изумившись сам себе. Я не был настроен на дискуссию. Мы стояли рядом с заправочной емкостью и сзади на меня светили фары джипа. Капитан был напуган. Он посмотрел на меня, передал мне мой шлем и сказал:
- Не волнуйтесь. Мне хватит.
К тому времени, как мы дозаправились и взяли на борт других помощников "Сапога-6" с их рациями, было уже почти три утра. Вся эта херня с штабным вертолетом тянулась куда дольше, чем ожидали мы с Райкером. И еще не закончилась. Теперь они хотели, чтобы мы вернулись к месту, где нас обстреляли и капитан мог навести огонь артиллерии.
Я летел высоко, а капитан разговаривал со взводом, попавшим в ловушку. Пока я, в роли заднего пилота, пребывал на грани паники, мы засекли позицию пулемета, принадлежащего силам АСВ, прижавшим "сапог" к земле. В районе шло несколько стычек и следующие три часа мы работали, как ретранслятор для "Сапога-6" и как артиллерийские корректировщики. Взвод не разбили.
Наутро Господь сказал: "Да будет свет, а еще пусть Боб и Лен отправятся домой и выпьют кофе". С рассветом азарт пропал и я внезапно почувствовал себя истерзанным. До меня добиралась постоянная, неумолимая сонливость, характерная для этого времени суток. Я сделал фантастический заход на Чайную Плантацию и дал козла на посадке. Глядя на мои усилия, Райкер хихикал, как пьяный. Я тоже начал смеяться. Но это не был веселый смех, скорее, какие-то всхлипы с улыбкой. Пока мы сидели в кабине, капитан дотащил свои рации до джипа. Потом обернулся и провел по горлу, потому что двигатель "Хьюи" еще крутился на рабочих оборотах. Капитанский жест показался мне невероятно смешным, и я уже нажал кнопку, чтобы сказать об этом Райкеру, но тот меня опередил:
- Видал, Боб? Парень зарезаться хочет! - о-о, вот уж выдал, так выдал. Мы истерически захохотали и смеялись до тех пор, пока все не заболело.
Ричер подошел со стороны двери Лена и пожал плечами.
- Что случилось? - спросил он.
Я утер слезы и заглушил "Хьюи".
Пора найти немного кофе. Ричер остался, чтобы осмотреть вертолет. У него то ли нервы были из стали, то ли мозги из заварного крема, но в ходе последнего полета он заснул. А теперь энергично сновал по всей машине, осматривая каждую заклепку. Это было вдохновляющее зрелище. Следить, чтобы "Хьюи" работал нормально - дело монотонное и Ричер выполнял его без единой жалобы.
- Любишь этот вертолет, а, Ричер? - спросил я.
- Да, сэр. А еще не люблю летать над всякими ебучими джунглями на вертолете, который может упасть.
Мы уселись за стол, сделанный из снарядных ящиков. Я ел какой-то консервированный омлет, и тут к нам присоединился капитан с крылышками.
- Вы устали, наверное, парни, - он с изумлением смотрел на наши, должно быть, изможденные лица. - Я пытался добыть вертолет вам на замену. Никак.
Он сделал паузу, чтобы закурить сигарету.
- Туда нужно будет перебросить кучу солдат, - он махнул рукой на юг. - Похоже, мы разворошили гнездо. Стычек все больше. В общем, в вашем батальоне мне сказали, что нам повезло уже потому что вы есть. Все остальные вертолеты заняты на переброске.
- Никаких проблем, - ответил Райкер. - После завтрака и кофе мы будем готовы.
- Это хорошо, потому что вы будете нужны нам целый день.
Я застонал. Я застонал бы громче, если бы знал, что Реслер был на земле с патрулем, попавшим в ловушку. Он был сбит, когда пытался доставить им припасы и провел всю ночь, лежа за пулеметом с "сапогами". Но я узнал об этом, лишь когда вернулся к Священникам.
Мы летали в одиночку по долине между Плейми и массивом, доставляя небольшие патрули в новые места. Мы вымотались настолько, что осторожность, мастерство и даже страх оставили нас, пока мы грохались на свежие зоны, в одиночестве и без прикрытия. После завтрака я чувствовал себя неплохо, но к десяти утра опять начал делать "прангинг". И Лен тоже. Неофициальный термин, который мы выучили в школе, описывающий и звук, и то, как расходятся полозья при очень жесткой посадке. Такой, за которой следует неприятный взгляд инструктора. Или увольнение с работы.
Я терял способность сосредоточиться. Я выполнял заход на ровное место и потом просто тупо сидел, пока земля не била по полозьям. Этот удар взбадривал меня настолько, что я мог сделать более-менее нормальный взлет. Но когда полет длился больше десяти минут, я вновь начинал угасать. Мы менялись с Леном каждые полчаса. Оба гнили на глазах.
В полдень исполнились двадцать четыре часа с того момента, как мы покинули зону "Гольф". Казалось, прошел месяц. Почти двадцать из этих двадцати четырех часов мы провели в воздухе. Ничего удивительного, что при "прангингах" мы хихикали. Усталость вызывала помешательство.
Мы летали весь остаток дня и начало ночи. Я не помню дозаправок. Я не помню посадок. Я не помню, кого и куда мы доставляли. Я не записывал число вылетов или что-то еще, что было положено делать. Потом нам говорили комплименты насчет того, как хладнокровно мы вели себя под огнем. Я не помню даже этого огня.
Человек "Сапога-6" вызвал нас и сказал, что на сегодня все. Мы добрались до Чайной Плантации в десять вечера.
Я заснул на носилках даст-оффа безо всяких ночных разговоров.
В шесть утра мы вновь были в воздухе, выполняя задачи нашего неистового командира, все ВВС которого состояли из нашего "Хьюи" и нас.
Утро для полетов было чудесное. Пока Райкер вел вертолет, я выпил кофе из крышечки фляги. Кофе и прохладный воздух освежили мой разум. После ночи на носилках я чувствовал себя куда лучше.
День был ярким. Над холмами, поросшими кустарником, и долинами со слоновой травой сверкала глубокая синева неба. Внизу, на пологом склоне одного невысокого холма снятый дерн обнажил рыжую землю в форме, напоминавшей рисунок остроконечной хижины - знак для летчиков, показывающий направление на деревню монтаньяров, затерянную в джунглях всего в нескольких милях от нас.
Пока мы пролетали над деревней, я потягивал кофе. Деревня была построена обычно: в ее середине стояла хижина по крайней мере вчетверо выше остальных. Наверное, хижина вождя. Параллельно ряду хижин шел еще один ряд маленьких кубических строений, поднятых над землей на четырех сваях. Каждое из них было строго напротив хижины. Я видел эти деревни по всему массиву, в джунглях и предгорьях. Они выглядели мирно, казалось, что они устранены от всех дел.
Мы приземлились на холме и получили задачу. Вся та же рутина, что и вчера. Капитан на холме сказал нам:
- Перебросить людей по координатам в этом списке в новые координаты, - и передал мне лист бумаги. - Смотрите в оба. Мы затягиваем сеть, гуки могут задергаться.
Когда он сказал слово "гуки", я увидел, что дебил-переводчик широко улыбается. По дороге из палатки я спросил:
- Ну как дела с утра пораньше?
- Да, - кивнул он.
Райкер и я злились из-за того, что надо опять летать в одиночку. Где вся остальная наша рота? Почему нас до сих пор не сменят? Сна в эту ночь было недостаточно. Мы оба "плыли" и опять начали бить "Хьюи". К полудню мы доставили все отделения куда надо и вернулись на холм - пообедать и получить новое задание. Заходя на посадку, я заметил, что паренек сдался и переставил палатку в другое место. Я заглушил двигатель, лопасти еще вращались, но тут посыльный выскочил из палатки и подбежал к нам:
- Взлетайте. В пяти километрах отсюда джип подорвался на мине.
Ричер, только что открывший кожух турбины для какой-то проверки, захлопнул его с грохотом, мы четверо вскочили в вертолет и я запустился. Когда машина уже приподнялась на полозьях, к нам вскочил медик.
Пока мы мчались над верхушками на 120 узлах, медик доложил ситуацию по микрофону Ричера:
- В джипе было шесть человек из артиллерийской бригады. Двое на передних сиденьях живы. Остальные четверо либо ранены, либо убиты. У них есть рация, так что они могут говорить с нами.
Я увидел дым, поднимающийся в месте, соответствующем координатам, которые медик написал у себя на ладони шариковой ручкой.
- Вот они, - сказал я.
Мы приземлились перед джипом, или перед тем, что от него осталось. Он был скручен, как поломанная детская игрушка. Края смятого и разорванного металла дымились. Джип был уничтожен снарядом гаубицы, закопанным на дороге и подорванным дистанционно. Садиться перед ним было глупо, там могли оказаться и другие мины. Это был один из тех случаев, когда мы доверили людям на земле выбрать место посадки. К моей двери подбежал сержант. По выносному микрофону он сообщил, что двое парней сзади еще живы.
- Мертвых берем? - его глаза были широко открыты.
Мы кивнули. Они начали погрузку. Двое раненых были без сознания, изорванные, окровавленные, серые.
Одному из убитых оторвало ногу со штаниной. Остального трупа я пока не видел.
Неожиданно меня охватил какой-то журналистский инстинкт и, пока несли раненых, я сделал несколько быстрых снимков. Я сфотографировал "сапога", несущего оторванную ногу, и вдруг до меня дошло, чем я занимаюсь. Я остановился. Это выглядело, как самое страшное нарушение личной тайны. Больше я никогда не снимал раненых или мертвых.
Извернувшись в своем кресле, я наблюдал за погрузкой, давая Ричеру указания по переговорному устройству. Человек, потерявший ногу, потерял еще и яйца. Сейчас он лежал голый в грузовой кабине, разлохмаченный обрубок его ноги торчал из двери. К расщепленному обломку кости прилип ком земли. Я отвел взгляд от его паха, потом все же глянул. От мошонки остался лишь лоскут кожи. Райкера, похоже, мутило. Как выглядел я сам, не знаю. Я сказал Ричеру, чтобы тот отодвинулся от двери - мог выпасть. "Сапоги" в спешке бросили ботинок с ногой внутри в грузовую кабину. С верха разорванного шерстяного носка капала кровь. Медик запихнул ногу под сиденье.
Обернувшись, я увидел растерянного рядового, идущего сквозь клубы дыма. Он нес за волосы голову какого-то своего знакомого.
- Голова? Голову берем? - спросил я Райкера.
Парень посмотрел на нас и Райкер кивнул. Голову бросили внутрь вместе с остальными частями. Медик, не глядя, отправил окровавленную голову под сиденье, пнув каблуком по носу.
- Тело никак не найдем! Может, не будем задерживаться? Головы не хватит? - прокричал "сапог".
- Хватит. Более чем! Взлетаем! - ответил Райкер.
Я летел к Плейку так быстро, как только мог лететь "Хьюи". Ричер сообщил мне из "кармана", что Одноногий скользит к краю пола. Я ответил, чтобы он сказал медику. Медик поставил ногу на кровавый пах Одноногого. Так он скользить перестал, но клочья кожи на обрубке заполоскались на ветру, разбрызгивая кровь наружу и на Ричера, сидевшего за пулеметом.
"Сапог" плакал. Один из раненых, его друг, только что умер. Второй был едва жив. Я хотел разогнаться до тысячи миль в час.