Занимался я в университете по трем разрядам: кавказскому, где тогда были лишь армянский и грузинский языки, арабско-персидско-турецкому и семитическому, где были языки - еврейский, арабский и сирийский, заключительный тогда в группе так называемых халдейских наречий. На второй же год занятий арабским, в 1886 году, меня поразило родство грузинского языка с семитическими. (Чуть выше Марр говорил о своей давней убежденности в родстве грузинского языка с турецким. Он часто менял научные убеждения, считая это признаком развития научной мысли. Его ученик академик И.И. Мещанинов вспоминал рассказ Марра об эпизоде, произошедшим с ним во время одной из поездок за границу: "Один ученый саркастически заметил, что в его представлении не укладывается образ ученого, который на протяжении двух лет меняет свои позиции… Николай Яковлевич ответил, что он не представляет себе такого ученого, который тридцать лет твердит одно и то же".)
Известный ориенталист Розен (арабист) предсказывал мне полное фиаско, сказав, что если бы это было верно, то не ждали бы приезда кого-либо с Кавказа и давно это стало бы известно. (Крупный лингвист-востоковед В.Р. Розен - учитель Марра, принимавший участие в его карьере. В архиве Марра сохранилась их переписка .) Не лучшее отношение я встретил к поставленной мною проблеме и в среде товарищей. Мне пришлось углубиться в изучение семитических языков и в лингвистическую литературу по этой области. В национальной среде кавказского студенчества меня поддержали прежде всего грузины, относившиеся с доверием ко мне еще по воспоминаниям из гимназии. Впоследствии, когда я в значительной степени случайно занялся раскопками городища Ани, армяне из университетских товарищей также стали поддерживать меня. С грузинами меня объединяла еще общественная мысль. Мы мечтали об освобождении Грузии на путях национального движения. Помню, как, будучи студентом, с одним моим еще гимназическим товарищем мы давали друг другу взаимные клятвы "не слагать оружия", пока не освободим Грузию. Он впоследствии стал директором банка, а я академиком.
В 1888 году появилась первая формулировка моей работы "О родстве грузинского с семитическими языками", произведенной в одиночестве, в своего рода научном подполье, напечатанная на грузинском языке в газете под заглавием "Природа и свойства грузинского языка". (Статья была опубликована в газете "Иверия" на грузинском языке. Спустя несколько лет в той же газете будут опубликованы юношеские стихи Джугашвили-Сталина. Некоторые детали детства и отрочества Марра и Сталина совпадают: безотцовщина, нищенское детство, вздорный характер драчливого ребенка, болезненность и проблемы с ногой. Сталин был чуток к такими "схождениям" судьбы .) С того времени окружающие условия академической жизни не позволяли мне открыто заниматься разработкой этой проблемы до защиты докторской диссертации в 1903 году. Только в 1908 году появилось изложение так называемой яфетической теории в статье под названием "Предварительное сообщение о родстве грузинского языка с семитическими". Статья представляет введение к "Основным таблицам грамматики древнегрузинского языка" и первый опыт расшифрования основ структуры глаголов в названном языке. Труд посвящен памяти моего руководителя, профессора-семитолога Розена, которому я главным образом обязан научной школой и тем, что был сохранен в научной среде университета. Он скончался дня три спустя после того, как мне удалось прочесть ему уже отпечатанное предисловие к работе "О родстве грузинского языка с семитическими". Он не раз прерывал меня во время чтения восклицаниями: "Да у вас все продумано и проработано, да у вас все ясно и доказано!" А ведь он-то и предсказывал мне фиаско.
Еще на студенческой скамье я стал невольным виновником огорчений моего профессора по грузинскому языку, который не мог переварить ни моих лингвистических, ни моих литературно-исторических выводов, и он стал дискредитировать мою дипломную работу. Он видел во мне претендента на его кафедру, хотя я на кафедру совсем не зарился, а мечтал о работе на родине. (На самом деле Марр хотел остаться в университете и на одну из кафедр очень даже "зарился".) Но антинациональная политика Кавказского учебного округа, рассматривавшего изучение грузинского или армянского языка как акт национальной гордыни и всячески насаждавшего идеологические раздоры в среде народов Кавказа, также не создавали нормальной обстановки для работы. Мне было предложено Кавказским учебным округом в 1889 году совершить поездку в Сванию; но в грузинской среде я почувствовал нарастание недовольства за мое утверждение о связях грузинской литературы с персидской, о персидском происхождении фабулы гениального грузинского поэта Шоты из Руставы, недовольства, превратившегося в бурю негодования, когда я стал выяснять факт перевода первого памятника грузинской письменности - Библии - с армянского. Пришлось вернуться в Петербург и согласиться на предложение, сделанное мне арменистом профессором К.П. Паткановым, готовиться к профессуре по армянской словесности, языку и литературе. (Марр "забыл" упомянуть, что в 1884 году он проходил стажировку в Германии в Страсбургском университете где слушал лекции по античной философии всемирно известного философа В. Виндельбанда, филологов Нельдеке и Гюбшмана.)
Решению окончательно заняться специально армянским я обязан гебраисту Д.А. Хвольсону, отцу ныне здравствующего профессора физики. Я занял кафедру по армянскому языку, несмотря на отказ профессора, ответственного за кафедру, от участия в моем магистерском экзамене и на просьбу депутации армян не приглашать на армянскую кафедру неармянина.
Пора прервать сообщение биографических фактов, так как они в дальнейшем связаны с лицами и учреждениями, сейчас актуальными. Следует указать только на ряд экспедиций, совершавшихся для накопления материала по различным языкам, с оговоркой, что приписываемое мне глубокое знание всех кавказских языков есть совершенно ненужная легенда, как, с другой стороны не легенда, а подлинная действительность, что все мои творческие языковедные мысли суть не результат работ в кабинете, а зарождались и оформлялись в общении с людьми и природой, на улицах, торжищах, в пустынях и на морях, в горах и степях, у рек и родников, верхом или в вагоне, но только не в кабинете.
Проблем было много, сменявших одна другую: изучение Кавказа, его культурной истории, языка, литературы и памятников материальной культуры. Начав с грузинского и армянского языков, круг изучаемых предметов поставленной задачи постепенно расширялся целым рядом внекавказских языков, связанных один с грузинским, другие с армянским. Одна проблема, которая красной нитью проходит через все работы и остается до сих пор, - это проблема о языке, изучавшемся сначала в пределах интересов литературных, армянских и грузинских, а затем и лингвистических. Интересы историко-литературные были заменены интересами археологическими, нашедшими себе материал в раскопках в Ани, средневековом городище Армении, имеющем исключительное значение для изучения всех народов Кавказа, хотя первоначально крепость и основное население были там армянскими. Здесь же была создана лаборатория по изучению древностей Кавказа. Однако шаг за шагом вопрос о происхождении кавказских языков вырос в проблему о возникновении звуковой речи человека.
К предельному разрешению поставленных проблем толкали меня сами материалы, знание которых у меня накопились без ограничения исследовательских интересов к одному или другому языку, а также игнорирование тех перегородок, которые были созданы господствующим учением о языке.
Разрешению поставленной проблемы, в частности, благоприятствовало и скопление на одном факультете всех основных языков Востока. Кроме перечисленных выше языков, я занимался также санскритским, древнеперсидским и пехлеви. Из основных самостоятельно-культурных языков мира, когда теория выяснила необходимость знать и их, мне приходится в последнее время дополнять свои языковедческие знания только дальневосточными языками.
Яфетическая теория, обнимающая в настоящее время все языки мира, завершилась постановкой вопроса об увязке языкознания с историей материальной культуры и общественности и положением, что как все культуры Востока и Запада, так и все языки являются результатом одного и того же творческого процесса. Отпали не только религиозные, но и национальные деления как творческие факторы создания языков. Считавшиеся различными по расовому происхождению языки оказались созданием только различных эпох. Каждая расовая семья языков оказалась отличной не по своему происхождению группой, а новой системой, представляющей развитие предшествующей системы. Исчезла не только изолированность грузинского языка, но даже изолированность китайского языка. И в последние моменты мы присутствуем при установлении факта, что начиная от Японии и Китая и до берегов Атлантического океана основные термины культурной и доисторической жизни одни и те же. Все слова всех языков сводятся к четырем элементам. (В этом абзаце изложена "идея фикс" Марра .)
Для проработки этого положения, в частности по каждому языку, требуется еще углубленная работа; одновременно требуется изучение непривлекавшихся или привлекавшихся лишь частично языков Африки и Америки. Но сейчас чисто теоретическая очередная проблема заключается в том, чтобы установить хронологию возникновения различных систем языков и нарождения в языках различных систем различных частей речи, первоначально не существовавших, в увязке лексического словарного материала с хозяйством, с историей материальной культуры и общественных форм.
Вследствие войны и прекращения сношений с Кавказом мною временно прекращены были работы над кавказскими языками и преступлено к разработке вопроса о происхождении западных языков, средиземноморских и, в частности, единственного пережитка доисторических языков Европы - баскского языка. Получив возможность съездить на Запад, во время изучения баскского языка я установил ряд признаков родства языка басков с мертвым этрусским и с яфетическими языками Кавказа, но отказался от нарождавшейся было мысли связать происхождение яфетических языков с одним баскским, так же как и от того, чтобы считать Кавказ прародиной этих древнейших языков.
Незаметно для себя, в ходе разрешения проблемы о происхождении вообще языка, то есть происхождения человеческой речи, я вскоре оказался обладающим данными, вынуждающими центр тяжести исследовательской работы перенести с мертвых языков на живые и установить даты и последовательность языковых явлений по пластам, имеющим своего рода геологические давности. Это - палеонтологический метод. Он получает свою проверку в том, что намечающиеся в процессе работы пробелы заполняются изучением на местах новых, раньше не изучавшихся языков Кавказа, языков или соседних, или сродных с грузинским и армянским. Эти же положения находят свое оправдание в языках, которые я при создании своей теории не знал и не думал изучать.
Выяснение процесса развития человеческой речи, имеющего историю движения от многочисленных несовершенных языков к менее численным совершенным языкам и намечающего пройденными этапами своего пути неизбежное в будущем слияние языков воедино, поставило новую проблему и выявило новое значение языкознания как науки, которая должна заниматься не только прошлым языка, но и его будущим и которая должна представить себе задачей осознание и руководство процессом развития человеческой речи, происходящим уже много десятков тысяч лет и ведущим к единству человеческой речи.
Вернувшись из первой поездки к баскам, я был вынужден признать, что для углубления и систематического исследования проблемы о яфетических языках мне не охватить всех знаний, которые необходимы для исследования даже одного баскского языка, неразлучимого ни с романскими языками, ни с языками Запада вообще, так же как и с языками Востока.
Академия наук СССР, идя навстречу моему обращению, основала Яфетический институт для работ над соответственно широко поставленными нами задачами. Все языки мира оказались результатом человеческого творчества, произведением созидательной работы единого процесса, и этот процесс нельзя выяснить иначе, как проработав каждый язык не как монолитный массив, а как результат скрещения ряда слов. Изучение этого явления с точки зрения яфетической теории, нахождение места каждого из этих слоев, а не языков, установление их хронологии возможно только при большом организованном коллективе, который взял бы в свои руки все это дело, я же один оказался бы бессильным. Но, поддержанному коллективом, можно деловито засучить рукава для гигантской работы, можно строить новое и беспощадно разрушать старое, отжившее. Цель наша - единство будущего человечества как в речи, так и в хозяйстве и общественности; ясна и основная актуальная проблема по моей специальности: уточнение выяснения процесса происхождения речи и усовершенствование его отдельных видов, чтоб осознанной целесообразной техникой облегчить процесс зарождения единого совершеннейшего орудия общения человечества и коллективно-сознательно закончить то, что коллективно-инстинктивно возникло и претворялось в новые формы многими и многими тысячелетиями. А пока что, посильно двигаясь вперед, не покладая рук, трудиться в пути над подготовкой соответственных исследовательских сил для коллективов, в организованной работе которых только и перестанут индивидуальные достижения становиться бесцельными и никому не нужными".
"…картина рыцарских времен с одним воином на ристалище". Палеонтология речи
Основатель яфетической теории в языкознании, или, как ее позже стали называть, "нового учения об языке", Н.Я. Марр стал членом Российской академии наук в 1909 году, а академиком в 1912 году, то есть в сорок восемь лет. "Великого корифея науки" И.В. Сталина (так величали его в 30-е и последующие годы ХХ века) избрали почетным академиком Академии наук СССР к официальному шестидесятилетнему юбилею в декабре 1939 года, то есть через двадцать семь лет после избрания Марра. За какие научные "заслуги" был избран в академики Сталин, пояснений не требует. Лет за десять до этого сталинского юбилея нельзя было даже вообразить, что Академия наук (этот оазис "буржуазной" независимости и просвещения в Советской России) позволит себе верноподданнически поднести поздравительный адрес и почетное членство пусть и главе государства, но необразованному и малокультурному человеку. Всего лишь десять лет назад академия все еще казалась нерушимым бастионом интеллектуальной свободы и политической фронды. До революции и в первое десятилетие после нее в числе действительных членов академии было около сорока человек (сплошь корифеи науки!), которые без всяких нажимов и ходатайств со стороны власти свободно избрали в свою среду очень необычного человека - лингвиста Н.Я. Марра. И это несмотря на то, что научная компетенция Марра часто оспаривалась, причем не только почетным академиком Сталиным в 1950 году, но много раньше научными противниками Марра, а потом и бывшими учениками и апологетами. Но были и те, кто всегда считал Марра гениальным ученым. Дело в том, что Марр и человек, и ученый был сильнейшим источником межчеловеческих напряжений и фокусом борьбы околоидейных и научных противоположностей. Даже сейчас его образ все еще отражает блики уходящей эпохи. При жизни у него был профиль пафосного грузина-рыцаря и лабиринтное мышление античного европейца, забредшего во дворец Минотавра.
Марр заряжал окружающих его людей высочайшим эмоциональным и интеллектуальным напряжением вне зависимости от того, в какой позиции по отношению к его личности или к его научному творчеству они находились. Даже в начале 70-х годов ХХ века, то есть через четыре десятка лет после того, как основателя нового "марксистского языкознания" уже давно не было в живых, лингвист И.Е. Аничков с нескрываемым сарказмом писал о своем бывшем кумире: "Н.Я. Марр был подлинным ученым лингвистом-востоковедом, но не исключительно крупным, а рядовым. Языками древнегрузинским и древнеармянским интересовались и серьезно занимались до него и помимо него у нас, а что касается древнеармянского языка, то и исследователи в ряде других стран. В изучение этих языков он не внес ничего общепризнанного принципиально нового. Он не был тонким лингвистом… При необыкновенно развитой фантазии Н.Я. Марр был лишен подлинной творческой научной инициативы. Он был очень честолюбивым. Его не без причины беспокоила мысль, что его могут считать обязанным своим званием академика счастливому случаю. Он захотел быть заслуженно признанным крупным ученым, внесшим в лингвистику важный новый вклад, сделавшим в лингвистике переворот… Не своей более поздней яфетической теории, а своей исключительно счастливой находке Н.Я. Марр обязан был званием академика".Человеческое, слишком человеческое просвечивает здесь сквозь иронично-язвительные обороты.
Еще в 20-х годах Аничков был приветливо встречен Марром, принят на работу. Но затем его арестовали "по делу академика Платонова", и он просидел в сталинских лагерях три года, а в ссылках провел еще шесть лет. Из ссылки 16 октября 1931 года Аничков написал большое письмо Марру, в котором напоминал ему о себе и о его былом высоком мнении о лингвистических идеях Аничкова и о благожелательном мнении известного французского лингвиста А. Мейе: "Как Вы, может быть, помните, еще прежде, познакомившись с моими мыслями из краткого устного изложения их мною Вам в Вашем кабинете в Публичной библиотеке, Вы сказали: "Это - яфетидология". Со своей стороны, поэтому и обратился к Вам, что родственность моих лингвистических воззрений Вашей теории меня поразила с самой первой поры моего ознакомления с нею.
Вторично обращаюсь к Вам с просьбой, исполнить которую Вам, я надеюсь, не будет ни неприятно, ни невозможно. Похлопочите о разрешении мне вернуться в Ленинград из административной высылки в Северном Крае, для продолжения работы по лингвистике под Вашей эгидой. Я не могу не смотреть на свое трехлетнее пребывание в Соловках и на последовавшую затем высылку в Северный Край как на недоразумение, так как я являюсь и всегда был противником контрреволюции, интервенции и всяких подпольных организаций и давно предвижу большевистскую революцию в Европе (я приговорен по ст. 58.11, предусматривающей участие в антисоветской организации).