Вилли оглянулся и увидел поднятую руку. Его приветствовал невысокий плотный человек с ничем не примечательными чертами лица и тщательно расчесанными на пробор черными волосами. Хотя он не носил военной формы, но по манере держаться можно было признать бывшего офицера. Несмотря на полумрак, царивший в ложе, Вилли сразу узнал Новаковского, своего давнего знакомого. Но ему понадобилось подойти вплотную к ложе, чтобы определить: один из собутыльников, тучный тип с заплывшим красным лицом со шрамом у правой скулы, не кто иной, как предводитель штурмовых отрядов Эрнст Рем. Третий был Вилли незнаком, хотя ему показалось, что он его уже где-то видел. Прежде чем Леман решил, стоит ли ему накануне встречи связываться с этой компанией, как Новаковский подхватил его под локоть и сильно потянул за барьер ложи.
– Ну вот, – весело воскликнул Новаковский, – я недавно только вспоминал, что давно тебя не видел и ничего не слышал о тебе!
– Да, да, – подтвердил Рем, – Новаковский утверждал, что вы из тех, кого не хватает нашему движению. Сейчас так мало осталось надежных людей, на которых можно положиться. – Он спохватился и указал на своего молчаливого соседа: – Вы знакомы?
Навстречу Вилли поднялся сутулый человек с худощавым лицом, маленькими, глубоко сидящими, хитрыми глазками и большими, плоскими, прижатыми к черепу ушами.
– Мой друг Эдмунд Хайнес! – представил его Рем. Вилли и Хайнес пожали друг другу руки: "Вот почему он мне показался знакомым, – подумал Вилли. – Руководитель штурмовиков Силезии, член секретной организации "Феме", тайный убийца, в прошлом проходил по ориентировкам полиции".
Хайнес, видимо, догадался, что Вилли его узнал. Его глазки сощурились еще больше.
– Как поживает ваш друг Эрнст? – вежливо спросил он.
– Не знаю, давно его не встречал.
– Зато я его видел недавно в "Захи". Передает тебе, Вилли, привет, – сказал Новаковский.
Вилли опустился на подставленный кельнером стул. "Интересная компания, ничего не скажешь! Новаковский, кажется, был на фронте вместе с Ремом. Фронтовые друзья. Он и Гитлера должен знать", – подумал Вилли.
– За приятную встречу, – Рем поднял бокал и сделал глоток.
Потом всем своим грузным телом он повернулся к соседнему столу, где, наклонившись над телефонным аппаратом и прикрыв рукою рот, чтобы разговор не был слышен, сидел четвертый из их компании. Вилли не было видно его лица; он заметил только широкую спину, туго обтянутую коричневым сукном и прорезанную наискось ремнем портупеи.
– Довольно болтать, Карл! – крикнул Рем. – Ни за что не поверю, что ты способен уделять столько внимания делам!
Он взял из вазы апельсин и бросил его в спину сидящего у телефона. Тот наконец положил трубку и подошел к столу. Вилли сразу его узнал: Карл Эрнст, группенфюрер СА, молодой, самоуверенный и на этот раз совершенно трезвый. Эрнст молча взял бокал и отпил несколько глотков. Потом поставил его на стол. Движения его были четкие и быстрые. Он не произносил ни слова, и, даже когда Новаковский представил ему Вилли, он только лишь молча кивнул.
– Мой друг, Карл Эрнст, – сказал Рем с улыбкой, глядя на своего любимца. – Наверное, слышали?
– Еще бы! – в тон ему ответил Вилли. – Кто в полиции не знает командира бранденбургских штурмовиков!
Вилли опасался, как бы его глаза не выдали того, что он думает о Карле Эрнсте и его собутыльниках, и потому опустил взгляд. Новаковский подумал, что Вилли смущен пребыванием в такой компании.
– Ты все тот же, – улыбнулся он. – По-прежнему подозреваемые, шпионы. Да? Знаете ли вы, господа, что из таких людей, как Леман, Геринг создает новую организацию – тайную политическую полицию?
– Не произноси при мне этого имени! – проворчал Рем.
– Между вами пробежала черная кошка?
– Между нами стоит нечто более страшное, – произнес Рем. – Нам двоим нет места в этом мире!
Вилли понял, что Рем был здорово пьян. Сверкая злыми глазами, он стукнул кулаком по столу.
– Скоро, очень скоро мы покажем фюреру, чего стоит этот его дружок!
– Перестань, – сказал Хайнес, но Рем не обратил на него никакого внимания. Его понесло.
– Есть только один путь к спасению – превращение моих молодцов в постоянную армию. Я не собираюсь становиться картонным плясуном в руках толстого Германа! – на пылающем лице Рема все ярче выступали шрамы. – Гитлер стал презирать своих старых товарищей. Еще бы! Он прекрасно знает, чего я хочу. Дайте нам только новую армию, с новыми генералами! Да, именно так, с новыми генералами! Верно я говорю, Эдмунд?
Хайнес молча кивнул.
А Рем, прихлебнув из бокала, продолжал:
– Все, что Адольф знает о войне, он получил от меня. Сам он штатский болтун. Настоящий австрияк, черт бы его побрал! Ему нравится торчать на троне и править со своей "священной горы". А мы что, должны сидеть сложа лапы?
Хайнес положил руку на плече Рема:
– Замолчишь ты наконец?!
Но тот не унимался:
– Честное слово, мертвый Адольф принес бы нашему делу больше пользы, чем живой… Как Хорст Вессель, точно!
– Если ты не замолчишь, я отправлю тебя спать, понял? – прошипел Хайнес.
Рем запустил пятерню в вазу со льдом, где лежали гроздья винограда, и сжал их так, что брызги разлетелись по всему столу.
Вилли понял, что нужно уходить, пока пьяный Рем не затеял какой-нибудь скандал. Он поднялся:
– Кажется, мне пора. Спасибо за компанию!
Рем вскинул на него воспаленные глаза:
– Тебе есть куда спешить! А я должен чего-то ждать, потому что старые куклы из рейхсвера считают ниже своего достоинства подавать мне руку!
– У тебя больное самолюбие, – отводя глаза, пробормотал Карл Эрнст.
– …При поступлении моих ребят в рейхсвер им даже не засчитывают заработанные у меня нашивки. Как будто не штурмовики сделали Адольфа тем, что он есть! А теперь, видите ли, нашлись моралисты, нашептавшие ему: "Рему пора укоротить руки".
– Какое тебе дело до их морали? – спросил Карл Эрнст.
Рем молча оглядел собеседников и, несмотря на опьянение, уверенно, не пролив ни капли, снова наполнил бокалы.
– Когда люди начинают лопотать о морали, – проговорил он, – это означает, что им ничего более остроумного не приходит в голову. Я горжусь, что в моих казармах пахнет не потом, а кровью. Ты знаешь, что они придумали? Распустить моих молодцов в годовой отпуск? Если враги тешат себя мыслью, что штурмовики вовсе не вернутся из отпуска, то мы заставим их разочароваться! Это вы все скоро увидите! – и он уставился мутными глазами на Новаковского.
– Новаковский, иди служить ко мне! Не пожалеешь! – хрип, похожий на рыдание, вырвался из его груди. – Если бы ты знал, как мне нужны надежные люди!
При этих словах у него потекли по липу пьяные слезы. И, словно это послужило сигналом, за его стулом мгновенно выросла фигура штурмовика. Он подхватил Рема под руки и, напрягая силы, чтобы удержать равновесие, повел его из ресторана.
За ними вышел и Вилли: времени оставалось в обрез. Сунув покупку под мышку, он поднял воротник плаща и двинулся к условленному месту, где его должен был взять в автомашину Клесмет. Поравнявшись с нею, Вилли быстро сел на заднее сиденье и поздоровался с Клесметом. Тот ответил и, с удивлением взглянув на Лемана, спросил: – У вас взволнованный вид. Что случилось?
Вилли постарался успокоить куратора, но Клесмет настаивал:
– Да, да, я же вижу. Вас что-то взволновало!
– Право же, Карл, – с некоторым смущением пробормотал Вилли, – это вам так показалось. Впрочем, думаю, что вы сейчас очень удивитесь.
– Чему же?
– Я только что был в компании Эрнста Рема и его дружков.
– Ого! – отреагировал удивленный Клесмет. – Как это вам удалось?
– Я потом расскажу. Давайте сначала обсудим наши дела.
Некоторое время они ехали молча. Клесмет посмотрел на часы и сказал:
– Вам будет интересно послушать одну радиопередачу.
– Что-нибудь особенное? – спросил Вилли без большого интереса.
– Новости из Москвы.
– Если вам интересно… Я ведь не знаю языка.
– Мы услышим на немецком.
Клесмет включил приемник. Сквозь гудение слышался шорох и плеск, словно волны прибоя ворошили крупную гальку на берегу моря. Никак не удавалось поймать волну.
– Ладно, в другой раз, – сказал Клесмет. – Вилли, из Центра просили передать вам благодарность за информацию об агентуре абвера среди белых эмигрантов. Москва также заинтересована в том, чтобы вы продолжали укреплять отношения с обер-лейтенантом Проце из абвера.
– Понятно, – кивнул Вилли.
– Накануне я встречался с Куром, – продолжил Клесмет.
– Ну что, он нашел работу, устроился?
– Дело как будто решается. Так вот, Кур рассказал мне, что он виделся с Новаковским и узнал от него, что Моллис видел вас в ресторане "Захи" с каким-то незнакомым человеком. Кур, конечно, догадался, что Моллис видел нас, но сделал вид, что ничего не понимает. Даже спросил, не встречаюсь ли я с вами, а то, мол, над Леманом нависла опасность. Ведь Новаковский и Моллис работают на абвер. Что за этим скрывается? Не перевербовали ли Кура? Как вы думаете?
– Я думаю, что вы напрасно беспокоитесь, – ответил Леман, внимательно выслушав куратора. – Вокруг меня все спокойно, я постоянно проверяюсь.
– Тогда чем вызван интерес Кура к нашим встречам?
– Я полагаю, что Эрнст преувеличивает эту историю. По-моему, он опять хочет стать посредником между нами. То, что он случайно встретил Новаковского, – это блеф чистой воды. Он прекрасно знает, что Новаковский регулярно посещает кабачок на Миттельштрассе, специально пошел туда, чтобы его встретить и при случае спросить обо мне. Новаковский ему, видимо, рассказал, что Моллис видел меня в "Захи" с незнакомым человеком. Вот и все.
– Возможно, вы правы, – согласился Клесмет. – Подобная мысль появилась и у меня, когда Кур сказал, что я сделал ошибку, исключив его как посредника из работы с вами. Я ему ответил, что хуже было бы, если бы Моллис увидел Лемана с ним.
– Вы понимаете, – взволнованно начал объяснять Леман, – для того чтобы по-настоящему вывести Кура из нашей связки, надо подобрать ему такую работу, чтобы он был действительно занят и не думал, что от него хотят избавиться. Если он не занят, то может ухватиться за историю с Моллисом, чтобы нас испугать. Тогда вы бы уехали, а он опять бы начал работать со мной.
– Я тоже придерживаюсь такого же мнения и говорил об этом руководству, – согласился Клесмет.
Куратор, конечно, не мог рассказать своему агенту, что это незначительное на первый взгляд событие вызвало большое беспокойство у руководства резидентурой. Резидент, указывая на неосторожность и неосмотрительность Клесмета, заявил, что из-за его нечеткой работы могла возникнуть угроза провала особо ценного агента.
– Кстати, – заметил Вилли, – час назад я виделся с Новаковским, но он мне о Моллисе ничего не говорил. Видимо, Эрнст специально раздувает это дело.
– Возможно, возможно, – задумчиво проговорил Клесмет.
Наконец он выбрал подходящее место и остановил машину.
– Где вы встретились с Новаковским? – спросил он.
Вилли подробно сообщил о своей встрече в ресторане с компанией Новаковского – Ремом, Хайнесом, Эрнстом, – а также о пьяных разглагольствованиях Рема.
– Что у вас нового на службе? – спросил Клесмет.
Леман рассказал, что гестапо обосновалось в комплексе зданий на Принц-Альбрехт-штрассе, восемь. Но там работать пока невозможно. Помещение не приспособлено, там сыро, холодно. Не хватает телефонных номеров. Дела свалили в кучу по кабинетам. Среди чиновников много простуженных, работа стоит. Чтобы позвонить по телефону, иногда приходится бегать в полицай-презизидиум. Столько было разговоров о создании гестапо. Толковали о пополнении новой службы квалифицированными чиновниками – где все это? Наоборот, каждый день, то один, то другой чиновник куда-то откомандировывается, а на замену им никто не приходит. Лемана тоже хотели послать в командировку за границу, но он отказался, сославшись на болезнь.
Леман замолчал, ожидая, что скажет по этому поводу Клесмет, но тот лишь внимательно слушал. Тогда Вилли продолжил, отметив, что со всех концов страны в гестапо приходят письма, доносы, обращаются организации, а управление работать не в состоянии. Общее мнение таково, что с созданием тайной политической полиции по примеру ЧК в России и с переездом в новое здание была совершена ошибка. Если в ближайшее время не произойдет коренных изменений, гестапо не сможет вести серьезной работы.
– Подождите, Вилли, не торопитесь с выводами, – опять улыбнулся Клесмет, – новое дело всегда трудно начинается. Давайте немного подождем. И прошу вас подобных мыслей на работе коллегам не высказывать. Сейчас лучше больше слушать, чем говорить!
– Да нет, это я с вами, как говорится, отвел душу. Да, кстати, в подтверждение моих предположений по поводу Эрнста, – вспомнил Вилли, – После переезда в новое здание я предложил коллегам пойти в пивную и "смыть пыль". Подобралась компания, в том числе Геллер и Хиппе, который сидит со мной в одном кабинете. Пили мы за счет расходов на переезд.
Когда все изрядно подпили, я разговорился с Хиппе, зная, что он в состоянии опьянения становится болтливым. Из разговора с ним у меня сложилась впечатление, что Хиппе ко мне относится хорошо и даже откровенничает. Он передал мне привет от Новаковского, отметил, что тот жаловался, что давно меня не видит. Я сказал, что с удовольствием бы с ним повидался, но сейчас очень занят. А потом заметил, что недавно видел мельком Новаковского и Моллиса в ресторане "Захи", но поговорить обстоятельно не мог. Хиппе никак на это не реагировал и я думаю, что он ничего не знает.
– Что же, может быть, вы и правы, – сказал Клесмет, – но на всякий случаи будьте все-таки осторожнее.
Договорились, что Леман продолжит внимательно наблюдать за развитием событий и при появлении признаков опасности срочно свяжется с Клесметом.
На том Клесмет и Вилли расстались.
"Иностранный отдел
3 отделение
Сов. секретно.
группа Х – Генрих от 19 июня 1933 года Москва, тов. Алексею.
В положении А/201-го за истекшие десять дней никаких перемен не замечено. Он считает, что его никто ни в чем не подозревает и что положение его в учреждении крепко. Он даже ожидает повышение по службе. Будет ли это связано с переводом в другое место или же он останется в прежнем учреждении, трудно пока сказать. Его знакомые национал-социалисты и доверенное лицо национал-социалистической партии в его учреждении ему несколько раз намекали, что он вскоре "кем-то будет". Несмотря на то что в партию он еще официально не принят, в кругах национал-социалистов его знают и хорошего о нем мнения. Это хорошее о нем мнение объясняю тем, что с 1919 года А/201-й порвал с социал-демократами, за последние тринадцать лет не примыкал ни к одной партии левого толка, а в 1928 году вместе с А/70 и с осени 1932 года сам заигрывал с национал-социалистами.
Карл".
Глава 6. Брайтенбах укрепляет авторитет в гестапо
Совещание в Кремле было назначено на полночь.
Поскребышев, помощник Сталина, невысокий, коренастый, тихим бесстрастным голосом приветствовал каждого вошедшего, пожимал ему руку и делал пометку красным карандашом в списке приглашенных. Когда все собрались, Поскребышев в точно назначенное время пригласил их в кабинет Сталина и затем бесшумно закрыл за ними дверь.
При появлении в кабинете первых участников совещания Сталин поднялся из-за своего стола в глубине кабинета, вышел на середину и, пожав по очереди всем руки, жестом пригласил рассаживаться за длинным столом, покрытым зеленым сукном. Участники совещания рассаживались, настороженные, не представляя, зачем их собрали, и не ожидая от этого вызова для себя ничего хорошего.
Сталин в сероватом полувоенном френче, в брюках, заправленных в шевровые кавказские сапожки, заложив руки за спину и, неслышно ступая по красной ковровой дорожке, стал медленно расхаживать по кабинету.
Пока он удалялся в другой конец кабинета, где помещался заваленный бумагами, книгами и папками письменный стол с несколькими телефонными аппаратами на приставной этажерке, сидевшие за столом провожали взглядами его чуть сутулую спину и седоватый наклоненный затылок. Когда же достигнув там, в глубине кабинета, стены, обшитой в рост человека панелью из светлого дуба, он поворачивался и не торопясь возвращался, они смотрели ему в лицо. Но глаз Сталина видно не было: расхаживая в раздумье, он не поднимал головы.
Ни разу не взглянув на сидевших, он не сомневался, что они не спускают с него глаз, как не сомневался и в том, что они с нетерпением и опаской, если даже не со страхом, ожидают, когда он заговорит.
– Скоро будет девять месяцев, как к власти в Германии пришел Гитлер, – неожиданно остановившись посреди кабинета, глуховатым голосом с выраженным кавказским акцентом заговорил Сталин.
При этом он поднял голову и обвел взглядом собравшихся.
– Нетрудно представить себе его ближайшие планы, – продолжил Сталин. – Он их, собственно никогда, и не скрывал. Агрессия на Востоке – вот главная его цель. Но, чтобы напасть на нас, у Гитлера пока коротки руки. Ему мешает Польша, которая в последнее время буквально мечется между Германией и СССР. Правда, недавно наш посол в Варшаве Антонов-Овсеенко сообщил, что поляки якобы собираются сменить гнев на милость и попытаются сблизиться с нами. Это было бы разумным шагом с их стороны, – заметил вождь, – но так ли это на самом деле? И можно ли вообще верить такого рода сообщениям?
Он замолчал, и в кабинете воцарилась напряженная тишина. Первым паузу нарушил импульсивный Радек.
– Я думаю, что посол в Варшаве совершенно прав. По логике, полякам деваться некуда: германский орел с острыми, как ножи, когтями куда более страшен для Варшавы, чем русский, привычный для них медведь. Поэтому они и ищут сближения с нами, рассчитывая на нашу поддержку в случае гитлеровской агрессии…
Судя по оживленным голосам присутствующих, точку зрения Радека поддерживало большинство участников совещания. Лишь один из них, среднего роста, широкоплечий, с бородкой и подстриженными усами, не разделял общего оживления. Он сосредоточенно смотрел в стол перед собой, словно что-то надеялся там увидеть.