А между тем эсеры убивали губернаторов, министров и простых чиновников, крестьяне ждали, что царь совершит наконец какое-то чудесное решение и отменит выкупные платежи (еще за 1861 год!), отдаст им помещичью землю и утвердит жизнь по Правде и Справедливости.
Столыпин еще не знал, что начинается самая тяжелая пора его жизни и что она закончится только с его смертью.
В январе 1904 года разразилась война с Японией. Она-то и обнажила разрыв между политическим классом и населением. Говоря кратко, в огромной России не оказалось минимального числа управленцев, которые могли бы успокоить раздраженный народ. Как впоследствии горько посетует премьер-министр Столыпин: "Негде взять пятьдесят толковых губернаторов".
Конечно, люди-то были, и много людей, в мундирах и без оных, только они не представляли, куда летит сорвавшаяся с тормозов страна.
Вообще, новый век начинался под флагом еще одного сильного человека. Нет, это был не Плеве, хотя и тот был сильным администратором.
Мы говорим о Витте.
Саратовская – в центре страны, большая, русская. Здесь у Столыпина родовые земли, здесь Столыпины известны, двоюродный дед губернатора, Афанасий Алексеевич, был саратовским предводителем дворянства. Его дочь Марья была женой князя Владимира Алексеевича Щербатова, а тот был ни много ни мало как саратовским губернатором в шестидесятые годы, когда маленький мальчик Петя Столыпин только делал первые свои шаги.
Нет, не чужой Саратов.
Говоря современным языком, сам крестьянский народ (85 % населения) был неадекватен.
Прибывший из Западного края новый губернатор очутился словно в другом историческом периоде. Вместо культурных польских помещиков в Саратовских степях обитали кочевники-киргизы да редкими оазисами зеленели поселения немцев-колонистов. Вместо спокойных литовцев и белорусов были вольнолюбивые малоземельные потомки Степана Разина, а поволжские помещики напоминали александровских вельмож.
Вдобавок здесь земство было выборным, настроенным оппозиционно по отношению к губернским властям.
Да и много еще особенностей было в жизни Поволжья, которые пришлось постигать Петру Аркадьевичу.
Весной 1903 года его семья выехала из Гродно (через Москву) в Саратов. В старой столице жена с детьми задержались у ее матери, а Столыпин в одиночестве прибыл к месту нового назначения.
В Саратове ему приходится заниматься устройством семейного жилья, так как прежний губернаторский дом был мал. У губернатора все же многодетная семья, и жена на сносях (вскоре родился сын Аркадий).
И только в предзимье, в конце октября 1903 года семья наконец прибыла в Саратов, в новый дом, где даже было электричество, которого Ольга Борисовна вначале опасалась из-за якобы дурного его влияния на зрение.
Настроение у Столыпина было радостное, несмотря на холодную серую погоду, снег с дождем.
Двадцатый век – новые песни. Прогремели войны: Англо-бурская, на которой побывали и русские добровольцы (в том числе прославившийся потом в Государственной Думе А. И. Гучков), и другая, тоже далекая, американо-испанская. Россия же еще раньше ввела войска в Маньчжурию. Казалось, продолжалась традиционная политика империи – защищаться на западе, наступать на востоке. А что внутри страны? Министр финансов С. Ю. Витте в 1900 году представил Николаю II доклад "О положении нашей промышленности", в котором подчеркивал необходимость индустриального развития России.
Роль Витте в истории России велика, это был выдающийся финансист и политик. Многое из начатого им пришлось продолжать Столыпину. Но пока до Столыпинских реформ, кажется, невообразимо далеко.
В докладе говорилось о богатых потенциальных возможностях России и обращалось внимание на отсталость отечественной промышленности в сравнении с Европой и Северной Америкой.
Витте подчеркивал, что Россия остается страной по преимуществу земледельческой, в то время как политическое да и военное могущество всех государств зиждется теперь на их промышленном развитии. России с ее огромным разноплеменным населением и сложными задачами в мировой политике прочный экономический фундамент необходим больше, чем какой-либо другой стране. "Международное соперничество не ждет. Если ныне же не будет принято энергичных и решительных мер к тому, чтобы в течение ближайших десятилетий наша промышленность оказалась в состоянии своими продуктами покрывать потребности России и Азиатских стран, которые находятся или должны находиться под нашим влиянием, то быстро растущая иноземная промышленность сумеет прорваться через наши таможенные преграды и водвориться как в нашем отечестве, так и в сказанных Азиатских странах, а укоренившись в глубинах народного потребления, она может постепенно расчистить пути и для более тревожных иноземных политических влияний". Он предупреждал царя, что медленный рост промышленности может затруднить выполнение великих международных задач России, ослабить ее могущество, повлечь за собой политическую и культурную отсталость" (Игнатьев А. В. С. Ю. Витте – дипломат. Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 22).
Эта мысль российского министра, пожалуй, актуальна и ныне. Витте доказывал: быстрое развитие нашей промышленности возможно, есть природные богатства, дешевая рабочая сила, защита правительством отечественных предпринимателей от иностранных соперников. Вывод Витте категоричен: необходимо привлечь средства из-за границы.
Сегодня споры о зарубежных займах весьма горячи. Тем необходимее аргументы министра. "Русская промышленность, – считал Витте, – выиграет не только от притока денег, но и от более опытной, искусной и смелой иностранной предприимчивости. Кроме того, зарубежные капиталисты будут заинтересованы в судьбе своих инвестиций в периоды политических осложнений в России" (Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 22).
Министр отмечал, что перспектива широкого наплыва чужестранных капиталов по-прежнему вызывает у многих некоторую тревогу. Он, однако, считал ее беспочвенной. Подобный путь развития прошли все современные богатые страны, не утратив при этом своей независимости. Витте признавал некоторую обоснованность подобных опасений лишь в области государственного кредита: безопаснее удовлетворить его потребности внутренними средствами, чем полагаться при выпуске займов целиком на иностранные биржи. Заграничные же инвестиции никакой опасностью для России не грозят, а потому желательно снять существующие ограничения к открытию здесь иностранных компаний, участию зарубежного капитала в русских акционерных обществах и к предпринимательской деятельности подданных других государств.
Идеи Витте отвечали требованиям времени и соответствовали социально-политическим условиям России, где финансирование дворянско-помещичьего землевладения отвлекало огромные средства. Другой путь к быстрому экономическому развитию могла открыть лишь революция.
Как видим, аргументы нам знакомы. Правда, это только попутное замечание, подобных аналогий мы еще встретим немало.
Итак, Витте – в Петербурге, а Столыпин – в Саратове. Пока еще это несоизмеримые величины. Сергей Юльевич создал "Государство Витте" (В. Плеве), за Петром же Аркадьевичем ничего, кроме незаметной провинциальной деятельности, не наблюдается.
Разве саратовское земледелие, хлебную торговлю, сто пятьдесят фабрик и заводов, одиннадцать банков, шестнадцать тысяч домов, почти семьсот магазинов и свыше двух тысяч лавок можно сравнить с государством Сергея Юльевича? Нет и еще раз нет!
Всем хорош Саратов, даже восемь периодических изданий имеет, но нечего и сравнивать серьезного, волевого саратовского губернатора с великим министром финансов. Не сравнимы!
Справедливо будет заметить, что в Саратовской губернии при реке Алае лежит село Столыпино, а при нем – опытный хутор А. Д. Столыпина, родственника губернатора, и там культурное хозяйство. Заведено производство семян, возможные для данной местности полевые культуры, садоводство, огородничество, сушка плодов и овощей, плодово-ягодное виноделие, улучшение рабочего, мясного и молочного рогатого скота, производство масла и сыроварение, шерстяное тонкорунное овцеводство, конный завод, свиноводство беркширской, йоркширской и польско-китайской пород. Хорошо, должно быть, на хуторе.
Вот это – столыпинское. Он помещик, пусть и просвещенный, с университетским, как и Витте, образованием, но ведь феодал. Революция машин теснит помещиков, и мало кому из них удастся спастись на прекрасных культурных хуторах.
С одной стороны, вперед рвутся промышленники, с другой – крестьянское море все сильнее обламывает льдину помещичьего землевладения, несмотря на все усилия Дворянского банка помешать этому.
И неизвестно, как долго бы находился в тени молодой саратовский губернатор и вообще смог ли бы он когда-нибудь выйти в первый ряд исторических деятелей. Для выдвижения требовался случай. Какое потрясение должно было произойти?
Пока что в Россию входил с запада иностранный капитал, из России торговля и предпринимательство устремлялись в соседние азиатские страны. Завершалось строительство Сибирской железной дороги, больше половины проектируемой протяженности КВЖД и ЮМЖД было закончено.
Скорость строительства была огромна. По уровню прокладки железных дорог Россия вышла на третье место в мире после США и Великобритании.
Промышленники и купцы проталкивали на Востоке самые различные товары, от керосина до текстиля. Банкиры врывались на новые финансовые рынки. Учетно-ссудный банк Персии, банки Монгольский, Русско-Китайский, Русско-Азиатский, Русско-Корейский – сами названия этих финансовых объединений указывали направление. На Восток, в Азию?
Автор этих строк работал в Военно-историческом архиве, собирая материалы о генерале Самсонове, одной из самых трагических фигур Первой мировой войны. Александр Васильевич Самсонов участвовал восемнадцатилетним корнетом в войне с Турцией 1877–1878 годов, затем в Русско-японской и германской. Накануне германской он был генерал-губернатором Туркестана, участвовал в обеспечении продвижения России. Архивные документы обладают некоей самостоятельной субстанцией, дополняющей наши исторические клише. Например, как можно оценить следующий пункт политической инструкции начальнику Керкинского гарнизона?
"Не подвергать обаяние русского имени среди афганцев ненужному риску" (Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 24).
Или другой пример. Глава племени хезаре, правитель персидской провинции Бехар Шудж уль Мульк обратился в Ташкент к губернатору с просьбой устроить его сына на учебу в русский кадетский корпус. Одновременно английский консул в Мешеде, желая привлечь Шуджа на свою сторону, предлагал устроить мальчика в Индии. Шудж отказался. И мальчик поехал в Ташкент. Почему выбор склонился в сторону России? Разве англичане были слабее? По одному случаю, конечно, не надо оценивать противостояние двух держав, однако по донесению русского консула Михайлова из персидского города Турбеги-Хейдари можно понять, почему Шудж направил сына на Север. Он был дружен с чинами русской противочумной стражи. А больше никаких сведений.
Бесспорно, взаимопроникновение купцов и промышленников – это не только дружеские знакомства, но и соперничество, борьба. Поэтому, когда читаешь сводку о том, как в бухарском кишлаке Юрчи местные торговцы приставали к купцу Головащенко, чтобы тот принял мусульманство, грозя в противном случае перебить семью, то видишь новые краски движения на Восток. Правда, в данном столкновении все закончилось почти мирно: армянские торговцы пожаловались бухарскому беку, а тот распорядился ретивым сторонникам религиозной борьбы с конкурентами дать по двадцать пять палок, после чего они стали относиться к христианам мирно.
Нелишне процитировать несколько строк из книги Дж. Керзона "Россия в Средней Азии в 1889 г. и англо-русский вопрос": "Каждый англичанин приезжает в Россию русофобом и уезжает русофилом". Да, тот самый Керзон, будущий министр иностранных дел Великобритании, которого мы знаем по "ультиматуму Керзона" и "линии Керзона". Но ему принадлежит и определение одной из самых симпатичных черт нашего характера: "добродушная любезность всего народа, от высшего чиновника до простого мужика".
Впрочем, в центре англо-русского вопроса, подчеркивал молодой Керзон, – Афганистан, Иран, Китай, Индия.
К началу века экономическая деятельность России сделалась настолько активной, что она заметно потеснила из Персии соперника.
Современный читатель наверняка будет поражен, узнав, что это соперничество выражалось даже в том, что русский Ссудный банк получил право чеканить персидскую монету. А как мы отнесемся к намерению проложить трубопровод от Баку до Персидского залива для керосиновой торговли не только в самой Персии, но и в Индии и на Дальнем Востоке? Витте дерзко и решительно боролся с англичанами, имевшими монопольное право вести трубопроводы в Персии. Он навел юридическую лазейку: английские трубопроводы – для персидской нефти, а русский – для бакинской, это ведь совсем иное дело.
Серьезное столкновение двух стран предотвратило только их совместное противодействие германскому продвижению в этом районе.
Германский проект строительства Багдадской железной дороги встревожил Лондон, Петербург и Париж. Англичан беспокоил выход нового могучего конкурента к Индии. Русских – приближение немцев к Босфору и Дарданеллам.
В одной из статей Витте писал, что Багдадская линия откроет доступ в Европу малоазиатскому зерну, потеснит на немецком рынке русский хлебный экспорт.
И почти всюду, куда бы мы ни посмотрели, – Витте, Витте и снова Витте.
Нам тоже без Сергея Юльевича не обойтись, ведь Витте и Столыпин – две стороны российской медали. Оба служили идее Великой России, стремились избежать революционных потрясений, были противниками военных конфронтаций. Витте мог бы подписаться под политической формулой Столыпина: "Вам нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!"
Историческое совпадение: дед Витте по матери, А. М. Фадеев, был в прошлом саратовским губернатором. Семья будущего графа и председателя Совета министров была ультрарусской и ультрадворянской. Новороссийский университет, служба в управлении Одесской железной дороги, работа по обеспечению военных перевозок в 1877–1878 годах, увлечение идеями панславизма, разработка принципов железнодорожно-тарифного дела в империи – так начиналась его карьера.
Главным Витте считал интересы "национальной экономии", независимость российской хозяйственной системы. Эти взгляды он выразил в книге "Национальная экономия и Фридрих Лист", в которой рассматривал работы немецкого экономиста и политику Бисмарка.
Далеко заглядывал молодой Витте! Вся его будущая политика была сформулирована в той небольшой книжке. Индустриальное развитие, внешняя и внутренняя торговля, мореплавание, усовершенствование земледелия, защита исторических достижений империи – вот это направление. Оно должно было обеспечиваться таможенным протекционизмом, железнодорожным строительством, созданием сильного флота, расширением рынков. И еще – Витте не ограничивался хозяйственными вопросами. От чего зависит роль народа в мире? – спрашивал он. Да от материальных обстоятельств. Но еще и от нравственных его начал, государственных традиций, идеалов, религии.
Витте не предлагал особого "русского пути", но интересы России и величие русского народа были для него опорными понятиями.
В сорок два года он становится управляющим Министерства путей сообщения, затем – министром финансов. Взлет поразительный! У Столыпина, впрочем, тоже был взлет не менее поразительный. Только с другой взлетной полосы.
За Витте должен был прийти не "новый Витте", а другой реформатор или даже диктатор.
Почему диктатор?
Потому что другая сторона, земледельческая, крестьянская, к которой относилось четыре пятых российского населения, жила (вспомним слова А. В. Кривошеина) по законам царя Берендея. И вот эта земляная Русь, питая своими соками "виттевское государство", рано или поздно должна была загореться на огне промышленного прогресса. Налоговый пресс давил именно ее. Прогресс оплачивало крестьянство.
Общинный Атлант в лаптях держал все более непосильное индустриальное небо. Надолго ли у него должно было хватить сил?
Витте повышал прямые и косвенные налоги, получал заграничные займы, но он не был слепцом – положение крестьянства весьма тревожило его.
Надо быть справедливым. Именно Витте сыграл огромную роль в подготовке Столыпинской реформы. Именно Витте стал раскачивать этот реформаторский колокол. Но нет ничего удивительного в том, что Реформатором Сергей Юльевич не стал. Он не хотел рисковать.
Перед нами книга "А. В. Кривошеин. Его значение в истории России начала XX века". Автор – К. А. Кривошеин, сын Александра Васильевича. Издана в Париже в 1973 году. Одна из серьезных книг по Столыпинской реформе, если учесть, что А. В. Кривошеин был правой рукой Столыпина.
Из нее следует, что Витте был в начале карьеры убежденным сторонником общины и всецело поддержал закон от 14 декабря 1893 года, запрещавший выход из общины без согласия двух третей домохозяев даже после погашения выкупного долга, как и залог выделенных в собственность земельных наделов и их продажу лицам "несельского состояния". Этот закон, по словам председателя Комитета министров Н. X. Бунге, "потушал" навсегда у крестьян иное представление о личной собственности и уважение к собственности помещиков.
Признание Бунге проливает свет на многие наши неурядицы.
Прошло пять лет. Витте понял, что причина низкой платежеспособности крестьян – в правовых условиях их быта, то есть национальные традиции вступили в противоречие с историческим процессом.
Предоставим слово самому Витте:
"С административно-полицейской точки зрения она (община. – Авт.) также представляла более удобства – легче пасти стадо, нежели каждого члена стада в отдельности. Такое техническое удобство, кстати, получило довольно мощную поддержку в весьма почтенных любителях старины, славянофилах и иных старьевщиках исторического бытия русского народа, что посягать на общину, значит, посягать на своеобразный русский дух. Общество, мол, существовало с древности, это цемент русской народной жизни…
Чувство любви старины очень похвально и понятно: это чувство является непременным элементом патриотизма, без него патриотизм не может быть жизненным. Но нельзя жить одним чувством – нужен еще разум… Общинное владение есть стадия только известного момента жития народов, с развитием культуры и государственности оно неизбежно должно переходить в индивидуализм – в индивидуальную собственность, если же этот процесс задерживается, и в особенности искусственно, как это было у нас, то народ и государство хиреют…
Одна и может быть главная причина нашей революции, это – запоздание в развитии принципа индивидуальности, а следовательно, и сознания собственности и потребности гражданственности, а в том числе и гражданской свободы. Всему этому не давали развиваться естественно, а так как жизнь шла своим чередом, то народу пришлось или давиться, или силою растопыривать оболочку: так пар взрывает дурно устроенный котел – или не увеличивай пара, значит, отставай, или совершенствуй машину по мере развития движения.
Чувство "я" – чувство эгоизма в хорошем и дурном смысле – есть одно из чувств, наиболее сильных в человеке…