– Черт побери, – сердито пробормотал Йозеф. – Этот толстяк собирается убить мула, наверное, чтобы вырезать у него печень и почки для офицерской столовой в Эль-Адаме. Этот храбрец умеет воевать только со стреноженными мулами. Сейчас я его припугну.
И Йозеф заорал что есть мочи:
– Руки вверх, чертов ублюдок!
Все это было произнесено по-немецки с сильным австрийским акцентом. Скорее всего, итальянец не понял слов, но по тону догадался, чего от него требуют. Ни секунды не колеблясь, он бросил на землю карабин и пояс, задрал вверх руки и, повернувшись нам, заорал:
– Amico! Amico! – да так сильно, что затрясся его жирный живот, а толстое лицо стало желтым от страха.
Йозеф выполз из-под грузовика, держа в руке автомат. Я, смеясь, последовал за ним.
Увидев нашу немецкую форму, итальянец вскричал:
– Tedesco! Amico! (Немец! Друг!)
– Нет, я тебе не amico! – произнес Йозеф, шагая к нему. – Ты, чертов ублюдок, для тебя слишком хорош даже Муссолини.
Не понимая, что происходит, итальянец хрипло крикнул:
– Хайль Титлер!
– Никакого тебе Титл ера! – прорычал Йозеф. – Мне так и хочется врезать тебе по зубам да еще пнуть в твой толстый живот. С британцами ты воевать не хочешь, тебе подавай бедного безобидного связанного мула, который не может даже лягнуть тебя в ответ.
– Камарадо! – в отчаянии произнес итальянец, наверное, это было единственное немецкое слово, которое он знал.
– Никакой я тебе не камарад! – бешеным голосом крикнул Йозеф. – Убирайся отсюда, ублюдок, ты прервал мою сиесту!
– Si, signor, – промямлил итальянец. Он понял значение жеста Йозефа, который показывал на его "фиат".
Бросив на землю свой карабин и нож, не думая о том, чтобы снять веревку и ремень со стреноженного мула, он полез в свой грузовик, держа руки высоко над головой и дико вращая глазами.
– Grazia, signor, – жалобно произнес он, трясясь от страха.
– Убирайся! – зарычал Йозеф.
Итальянец забрался на сиденье шофера, завел мотор, и вскоре от него осталось только облако пыли. "Фиат" на бешеной скорости унесся в направлении к Эль-Адаму.
Я изнемогал от смеха, а Йозеф подошел к мулу и разрезал ремень, освободив ему задние ноги.
– Все в порядке, дружок, – приговаривал он, – ты остался в живых и сейчас пойдешь искать воду, так же как и мы. Все лучше, чем быть расстрелянным.
Не чувствуя никакой благодарности, мул стал лягаться и чуть было не заехал по голове своему освободителю, но Йозеф отвязал его, а потом ударил по животу, и мул затрусил прочь мимо обгоревших, покрытых окалиной танков.
Меня все еще душил смех.
– Человек лягает лошадь, – комментировал я. – Бравый немецкий дезертир спасает от смерти мула, лишив итальянскую армию бифштекса и печени на обед.
– Черт тебя подери, – сказал Йозеф, – тебе смешно, а я не могу видеть, как убивают беззащитное животное, чтобы набить свой толстый живот. Если им нужно свежее мясо, почему они не охотятся на газелей?
– Ну да, конечно, – ответил я, – а теперь этот итальянец заявится в расположение наших войск и сообщит, что два "тедеско" украли у него карабин!
– Нет, этого он не скажет, – возразил Йозеф. – Он сообщит, что героически сражался с британцами, и его тут же произведут в полковники!
– Очень может быть, – согласился я. – Британцы часто забирают у пленных итальянцев оружие и отсылают их назад, поскольку они не в состоянии прокормить даже тех, кто попал к ним в плен раньше! (Имеется в виду разгром итальянцев 9 декабря 1940 года – 11 февраля 1941 года, когда британцы взяли 130 тысяч пленных, 1270 орудий и 400 танков, потеряв 475 человек убитыми и 43 пропавшими без вести. – Ред.)
– И ведь подумать только, – заметил Йозеф, – мы здесь для того, чтобы помочь этим любителям макарон спасти от гибели их "Африканскую империю"!
– А вот тут ты ошибаешься, – сказал я. – Мы с тобой больше в этом не участвуем.
Глава 9
ЭЛЬ-АДАМ
Уже почти совсем стемнело, когда мы увидели водонапорную башню Эль-Адама. Мы ехали, пока не показалась башня управления полетами, цепочка зданий с низкими крышами и ангаров, скопившихся, словно цыплята вокруг курицы.
Я хорошо знал это место – и Йозеф тоже. Некоторое время назад мы почти месяц стояли здесь неподалеку. Около Эль-Адама есть аэродром. Он расположен на плато относительно недалеко от Тобрука, возвышаясь над пустыней. Зимой и весной аэродром переходил из рук в руки, и всякий раз его утюжили с воздуха, долбили артиллерийскими снарядами и обильно поливали огнем пулеметов.
Когда англичане совершили свой первый налет на Эль-Адам, итальянская авиация потеряла здесь около сотни самолетов, которые сгорели на земле. Их останки сгребли бульдозерами на окраину поля. Ангары остались без крыш, а покореженные стены из листового железа были усеяны дырками самых разнообразных размеров, в которые пустынный суховей надул песка, отчего внутри образовались миниатюрные барханы.
Другие здания, вдали от ангаров, были построены из сцементированных каменных блоков. Эти сооружения строились на века и стали памятником успешной колонизации Ливии войсками Муссолини.
На севере, со стороны Тобрука, аэродром был окружен каменной стеной; здесь склон невысокого плато круто обрывался к пустыне, однообразную поверхность которой нарушала только дорога с металлическим покрытием, шедшая в Тобрук.
Дальнобойная артиллерия Тобрука, которую поддерживали орудия кораблей британского Средиземноморского флота, превратила эту дорогу в настоящее решето, но по какой-то загадочной причине ни разу не задела аэродром и его сооружения за все то время, пока мы находились рядом. Снаряды, день и ночь летевшие мимо нас, падали примерно в ста пятидесяти метрах от стены, но ни один из них не упал дальше – нам так и не удалось понять почему.
Мы с Йозефом остановили наши мотоциклы у горы сожженных и разбитых самолетов. Я снял очки, достал флягу и набрал в рот воды, чтобы выполоскать из зубов песок. Йозеф слез с мотоцикла и потянулся.
– Я скукожился, словно мой счет в банке, – пробормотал он, топая ногами.
Быстро опускалась температура, как всегда в пустыне.
– Мы можем быть уверены в одном – кордона с часовыми здесь сейчас нет, – сказал я. – Я был здесь позапрошлой ночью.
– Но зато у склада с боеприпасами ходит часовой, – показал рукой Йозеф.
– Итак, как нам забраться в это гнездо? – спросил я, переходя к делу.
– Раз уж ты был здесь позапрошлой ночью, то должен это знать.
– А я не знаю, сообщили ли сюда по радио наши имена. Ведь радиостанция у нас в штабе очень мощная. Новости уже могли дойти сюда, а это означает, что нас ждет очень горячий прием! – заявил я.
– Но нашим мотоциклам нужен бензин, а я хочу есть, – пожаловался Йозеф.
– Не волнуйся, все будет! – бросил я, слегка раздраженный. – Кроме того, я хочу выяснить, что им известно, может быть, они вообще еще ничего не знают. В этом случае мы можем спокойно ехать и по Виа-Бальбия.
– Каков же твой план? – спросил Йозеф.
– Я предлагаю оставить один мотоцикл здесь, вместе со всеми нашими вещами. Ты бери автомат, а я пойду прямо в хибару с радиостанцией и выясню, что им известно, – сказал я.
– И вернешься весь в дырках, – дружелюбно заметил Йозеф.
Но я быстро заткнул его:
– Едем прямо к хибаре – ведь уже совсем темно. Я зайду, держа наготове автомат, а ты останешься у мотоцикла и, не выключая мотора, будешь ждать меня с оружием в руках. Ты знаешь, что надо делать, если разговор пойдет на повышенных тонах. Крики будут означать, что…
– И после того как тебя пристрелят, ты выйдешь, а я увезу тебя и похороню, так, что ли? – произнес Йозеф. – Кончай заливать!
Порой он меня ужасно раздражал.
– Я готов к бою. У меня автомат и гранаты. Меня так просто не возьмешь! – возразил я.
– Ну хорошо. Я возьму с собой гранату, и если тебе не выпишут обратный билет, то брошу ее внутрь и только потом уеду. Я устрою из этой хибары настоящий погребальный костер!
Он подошел к коляске своего мотоцикла и, вытащив из коробки две гранаты, сунул их за пояс. Я сел в пустую коляску своего мотоцикла, Йозеф сел на его седло, и мы поехали на аэродром.
Когда мы проезжали мимо какого-то невысокого здания, то услышали оттуда пение и звуки гитары, что говорило о присутствии в этих краях итальянской армии.
– Бренчат на своих макаронных струнах, – заметил Йозеф и объехал это здание.
Из темноты показалась хибара с радиостанцией, и мы остановились, не доехав до нее метров двадцать. Включать моторы машин вблизи радиостанции было запрещено, чтобы не создавать помехи во время передачи и приема сообщений.
Я соскочил с коляски, взял автомат, снял его с предохранителя и повесил на плечо. Автомат, как всегда, очень удобно расположился под моей правой рукой.
– Не глуши мотор, пусть работает, пока я не вернусь.
Йозеф кивнул и приготовил к бою свой автомат.
– Постарайся в случае чего выскочить оттуда первым, чтобы я мог бросить гранату. В темноте трудно разглядеть, кто идет.
Я похлопал его по плечу и направился к дверям хибары. Я знал, что, если что-то со мной случится, Йозеф от нее камня на камне не оставит.
Я медленно нажал на ручку двери и приоткрыл ее. Изнутри показалась узкая полоска света. Я увидел двух немецких радистов, один из которых сидел ко мне спиной – очевидно, он работал. Второй, унтер-офицер, скручивал самокрутку. Больше никого не было, только эти двое в шортах и рубашках. Я тут же заметил, что у них нет оружия.
Открыв дверь, я вошел в комнатку. Младший унтер-офицер оторвался от своего занятия, поднялся и отдал честь, заметив мои нашивки унтер-офицера. Когда я козырнул ему в ответ, второй радист повернулся, и я заметил у него на голове наушники. Он быстро кивнул и больше не обращал на меня внимания, продолжая записывать в блокнот передаваемое ему сообщение.
– Я – посыльный из штаба 5-й легкой дивизии (с августа называлась 21-й танковой. – Ред.), – обратился я к младшему унтер-офицеру и показал ему свой пропуск.
Чтобы получить нужную мне информацию, я должен был назвать себя.
– Я был здесь вчера утром, а сейчас еду в Бир-Хакейм, – сказал я, внимательно наблюдая за ним. – Вы получили из ставки какую-нибудь информацию обо мне и о депеше, которую я должен доставить?
Он покачал головой:
– Нет, унтер-офицер, из штаба целый день ничего не было. Наверное, у них что-то произошло. Мы никак не можем связаться с ними, – ответил он. –
Предыдущая смена, которая работала до нас, записала в регистрационный журнал сообщение 15-й танковой дивизии о том, что радиостанция штаба 5-й легкой дивизии, по-видимому, временно не работает.
Я попытался прочесть его мысли.
– И больше ничего? – спросил я.
– Нет, унтер-офицер, больше ничего.
– Спасибо. Теперь скажите мне, кто здесь отвечает за бензин и продукты?
– Провиантом распоряжается итальянский квартирмейстер. Он живет в домике в ста метрах отсюда. Когда выйдете, поверните направо. Спросите маршалло Альфонсо.
Я ухмыльнулся.
– Это та самая хижина, откуда доносится бренчание гитары и божественные гимны? – спросил я, вспомнив звуки музыки, которые мы слышали по дороге сюда.
– Она самая. Как бы мне хотелось, чтобы британцы выслали патруль и забрали всю эту компанию. День и ночь оттуда только и слышно: "Вива Муссолини!"
Я засмеялся.
– Спасибо, – сказал я, козыряя на прощание. Выйдя из радиорубки, я прошептал в темноту: – Все в порядке.
Я услыхал, как Йозеф тихонько хмыкнул:
– Я в этом не сомневался. Разве можно тебя прикончить бесшумно?
Я сел в коляску.
– Поворачивай назад и езжай к тому веселому дому. Нанесем визит этому итальянскому маршалло, который отвалит нам продуктов и бензина, – сказал я, и мотоцикл быстро развернулся.
– Неужели к самому маршалу? – с сомнением произнес Йозеф.
– Он тут всем распоряжается, – пояснил я, выбираясь из коляски.
– А я и не знал, что маршалы в итальянской армии занимаются благотворительностью.
– Не будь дураком. "Маршалло" – это унтер-офицерский чин, и до маршала ему далеко, – пояснил я. – Стой здесь, пока я не вернусь, и не глуши мотор. Тут проблем не будет, – уверенным тоном произнес я и вошел в дом.
Глава 10
ЗАПРАВКА ТОПЛИВОМ
Меня оглушило нестройное пьяное пение; из открытой двери струился свет. Заглянув в комнату, я увидел группу итальянских солдат, которые, словно дервиши, кружились в диком танце. Парочка, которая, как мне показалось, вот-вот вырубится, бренчала на гитарах, а полдюжины их товарищей вертелись по комнате, словно балийские храмовые танцовщицы. Повсюду стояли бутылки белого и красного кьянти.
Я ткнул ближайшего итальянца под ребро и спросил, где тут маршалло. Он посмотрел на меня совершенно бессмысленным взглядом, и никто из присутствующих не обратил на меня ни малейшего внимания. Меня раздражала веселящаяся компания вояк, которые не приняли никаких мер предосторожности – вздумай британские солдаты из осажденного Тобрука сделать вылазку, их всех взяли бы тепленькими. Поэтому я прижал итальянца к стене и, встряхнув, крикнул:
– Questa marshallo? (Где маршалло?)
Он посмотрел на меня мутными глазами и, показав на дверь в коридоре, промычал что-то непонятное. Я прошел к двери, постучал и вошел.
Маленькая электрическая лампочка чуть светила, и в комнате стоял полумрак. Я думаю, даже свиньям стало было бы стыдно за тот беспорядок, что царил в ней. Повсюду валялись бутылки, на полу были разбросаны карты, стол загромождали открытые банки с мясными консервами вперемешку с раскрошенным хлебом, корками пармезанского сыра, наваленными горой, и немытыми оловянными тарелками, жирными от оливкового масла. Поперек постели, которую не убирали, а простыни не меняли, наверное, с тех пор, как итальянцы капитулировали в Эфиопии (19 мая 1941 г. – Ред.), валялась массивная фигура. Я пробрался через мусор и грязь и потряс мужчину за плечо. Когда он повернулся, я чуть не задохнулся от кошмарного запаха чеснока и винных паров, который ударил мне в нос.
– Si, amico? – пробормотал он, когда до него дошло, что это я трясу его.
– Я – посыльный, проездом через ваш городок. Мне срочно нужен бензин и продукты, – сказал я, когда он сел.
– Bene, amico, – прохрипел он, вставая на ноги.
Он надел на голову грязную фуражку с золотым шитьем, вытащил из брюк связку ключей и пошел по коридору к выходу.
– Куда мы идем? – спросил я.
– Вон туда, – показал он на другой домишко.
– Езжай за нами, Йозеф! – крикнул я, когда мы проходили мимо.
– Вас двое? – спросил маршалло, находя замок и отпирая дверь. – Много я вам не дам, – сказал он, зажигая свет.
Йозеф вошел в дом.
– Мне нужны продукты на четырех человек на три дня и четыре канистры бензина, – сказал я маршалло, увидев, что комната завалена ящиками с припасами.
– Не пойдет, amico, – проворчал маршалло. – Дам вам все, что нужно на сегодня и на завтра. – Он подошел к ящику с консервированным "стариком", как мы называли тушенку.
– Я сказал, продуктов на четыре дня с трехразовым питанием, маршалло, – не допускающим возражения тоном заявил я, глядя на Йозефа и подавая ему сигнал, что без драки не обойтись.
Маршалло повернулся ко мне, держа в руках пару консервных банок.
– Только на два дня, – заплетающимся языком произнес он, пошатываясь.
Я ударил его ногой, и банки покатились по полу.
– Ублюдок! – заорал он.
Но тут кулак Йозефа, величиной с хороший окорок, вонзился в челюсть маршалло, и он опрокинулся на кучу мешков. Я тут же упал на него и зажал ему рот рукой, чтобы он не мог позвать на помощь, а Йозеф поднял консервную банку и ударил его по голове.
Маршалло затих, потеряв сознание.
– Комната ломится от продуктов, а ему, видишь ли, жалко дать посыльным лишнюю банку! – воскликнул я.
– Ну и получил за это, – ответил Йозеф, снимая с ближайшего ящика кусок проволоки и обматывая ее вокруг лодыжек маршалло. – Теперь он никуда не убежит, – пробормотал он. – А если придет в себя, я ему еще раз врежу по куполу.
Я огляделся и увидел канистры с бензином, громоздившиеся до самого потолка. Это был британский бензин, захваченный войсками Роммеля в апреле.
– Заправим сначала твой мотоцикл, – предложил я и потащил двадцатилитровую канистру на улицу.
– Давай-ка лучше я заведу сюда мотоцикл, а иначе ты в темноте все разольешь, – ответил Йозеф.
Я втащил канистру назад, в дом, и, когда Йозеф загнал мотоцикл внутрь, закрыл дверь.
– Зальем по целой канистре в баки наших машин, а две положим в коляски, – сказал я, заливая бензин в бак.
Он был почти полным. Я положил три канистры в коляску – одну для моего мотоцикла и две другие – про запас.
Йозеф копался в ящиках и бросал консервные банки в кучу на полу.
– Эй! – крикнул я. – Заканчивай. Нам столько не нужно – всего несколько банок, и хватит.
В эту минуту он нашел то, что искал.
– Хо-хо! Консервированные фрукты! – заорал он, радостно изучая этикетку на банке.
– Я пригоню сюда свой мотоцикл, так будет легче грузить, – сказал я.
Через несколько минут я завел на склад второй мотоцикл, заправил его и быстро спрятал консервные банки в коляску.
– А что нам делать с этой гориллой? – мотнул Йозеф головой в сторону итальянца.
Маршалло уже пришел в себя и смотрел на нас глазами, горящими от ненависти.
– Я гляжу, он нас совсем не боится, – произнес я и внимательно посмотрел на него.
– Да, он одна из тех обезьян, которые после нескольких бутылок кьянти чувствуют себя храбрецами, – проворчал Йозеф. – Давай-ка лучше свяжем его покрепче, а то после нашего ухода он поднимет тут бучу – разорется, как бык.
Я был уверен, что итальянцы скоро обнаружат, что их маршалло пропал, и, найдя его здесь, кинутся за нами. Он и его подручные быстро догадаются, куда мы поехали. Надо было сбить их с пути.
Немецким радистам, которые видели меня и разговаривали со мной, когда они получат сообщение о нашем побеге, конечно же и в голову не придет подумать на меня. Они разговаривали со мной, а не с Йозефом – а ведь бежавших было двое! Кроме того, они не знают, куда мы поедем, ведь я сказал им, что направляюсь в Бир-Хакейм, расположенный в пятидесяти километрах к юго-западу отсюда.
Мы же собирались проехать шестьдесят километров к северо-западу, а затем свернуть на Виа-Бальбия и отправиться на северо-запад в Дерну.
– Ну давай, думай быстрее. Для меня свернуть ему шею – плевое дело, – с живостью произнес Йозеф.
– Мы заберем его с собой и через несколько километров высадим в пустыне, – произнес я.
– После чего он вернется, расскажет, что с ним случилось, и каждая собака будет знать, куда мы поехали!
Я улыбнулся, услышав эти слова. Подошел к маршалло, оторвал от его рубашки полоску ткани и засунул ему в рот.
– Не вздумай выплюнуть, – сказал я ему по-итальянски. – И если ты пискнешь, я проделаю в твоих вонючих кишках столько дыр, что через них будет сиять луна.