В 1974 году Адриано приступает к съемкам своего второго авторского фильма, которому суждено стать лучшим его фильмом, снятым им самим. Этот фильм (уже по традиции) будет называться непонятным словом "Юппи-Ду" ("Yuppi du"), значение которого Челентано не открывает или, точнее сказать, оставляет простор для фантазии зрителей. В Европе он шел под названием "Поторопись, пока не вернулась жена", что, конечно, не имеет никакой связи с замыслом самого автора. Скорее всего, название взято из одноименной песни, написанной к фильму, где певец просто подпевает под мелодию припев, ничего не говорящий сам по себе: "Юппиду… юппиду… юппиду!"
Фильм снимался во времена экономического спада в Италии, ознаменованного массой беспорядков, забастовок и коммунистических настроений, охвативших всю Европу. В Германии и Франции в 1974 году опустели дороги, и по скоростным шоссе разгуливали косули, так как из-за резкого поднятия цен на бензин люди не могли позволить себе роскошь ездить на автомобиле. На фирмах, заводах, фабриках, в портах набирало силу профсоюзное движение. Итальянцы, в отличие от более пассивных немцев и более беззаботных французов, добивались своих прав очень активно. Рабочие требовали поднятия зарплаты, улучшения условий труда и ограничения прав богатых, владельцев капитала. Италия была в те времена флагманом перемен. О происходящем там читали с большим интересом и наблюдали события, казалось, предреволюционного времени. Челентано, естественно, был также охвачен пылом настроения, парившим в воздухе его страны, и поэтому возникла идея революционного фильма на злобу дня. Смешав, как всегда, множество своих замыслов в одну историю, Адриано снял фильм, которому трудно дать точное описание, пожалуй, это – авторское кино неолиберальной эпохи хиппи. Это не мюзикл и не мелодрама, не трагедия и не комедия. Это фильм Челентано. Этим многое сказано. В нем весь Челентано без остатка – в своих переживаниях, мыслях, страхах и песнях, которые он посылает миру. После фильма вышел альбом с тем же названием. Его, как говорят, необходимо слушать целиком, от начала до конца, и только тогда, не разбивая на отдельные композиции, его можно воспринять как живой организм, окунуться в некий мир фантазий итальянского художника, Маэстро Челентано…
Люди, смотревшие этот фильм на киноэкране, воспринимали его именно революционным. Трудно передаваемый смысл можно было уловить лишь в настроении, которое парит в фильме над водой Венеции. В "Юппи-Ду" удивительным образом переплетаются страсть и грусть главного героя, эротические сцены, сцены абсурдного юмора и странные фантазии. Непривычные для тех времен кадры с обнаженными телами, конечно, были знаком времени раскрепощения людей. На главную женскую роль была приглашена нашумевшая тогда Шарлотта Ремплинг. В 1966 году, после самоубийства своей сестры, с которой они были неразлучны, Шарлотта уходит в монастырь. Она проводит там целых два года и совершенно случайно встречается с Лукино Висконти, уговорившего ее на роль в кино. Таким образом, она попадает в Италию. Скандальную известность она получит после роли в фильме Лилианы Ковани "Te Night Porter" ("Ночной портье"), где сыграет роль бывшей заключенной концлагеря, встретившей через много лет своего мучителя, нацистского офицера, и испытавшей к нему что-то наподобие страсти. Фотографии обнаженной Шарлотты в подтяжках на голом теле, длинных сапогах и лакированных перчатках обойдут весь мир. Для 1974 года этот фильм был настоящей бомбой.
Она получает титул "Королева извращения". Думаю, теперь понятно, почему выбор пал именно на Ремплинг. Участие ее в фильме само по себе подогревало интерес публики. Идея пригласить Ремплинг принадлежала Клаудии Мори, так как она дружила с режиссером фильма "Ночного портье" Лилианой Ковани (кстати, они дружат до сих пор). Клаудиа играет роль жены главного героя – Феличе Дела Пьета (чье имя можно перевести как счастливый, сострадающий), которую он обманывает, изменяя ей с другой женщиной, своей бывшей женой (Шарлоттой Ремплинг). Но это не все приключения, происходящие в фильме. На фоне внутренних переживаний героя, выбора между женой и бывшей женой (неожиданно вновь появившейся через несколько лет в его жизни), случаются различные события, очень напоминающие по тематике песни Челентано того периода. Смерть на рабочем месте (роль погибшего играет друг – Мемо Диттонго), экологическая катастрофа, постигшая город, денежные проблемы и спекуляция ребенком. Все это вокруг прекрасных пейзажей Венеции, любимого города Адриано, второго после Парижа, как пишет он сам. Однажды Челентано скажет о Венеции так: "Этот прекрасный город – моя любовница. Да! Точно так, потому что прекрасная жена у меня уже есть".
Весь съемочный процесс был связан с массой проблем – от денежных до проблем с написанием сценария, которого практически так и не существовало до конца съемок. Весь фильм – сплошная импровизация Челентано и его труппы, чем он и интересен. Вот что вспоминает сам Челентано в своей книге о фильме "Юппи-Ду":
" Когда меня спрашивают, как я снял этот фильм, я даже не знаю, что сказать. Имея миллион лир на момент начала съемок, я снял фильм на миллиард. Это было постоянное сальто-мортале между банками, кредиторами, труппой и моими друзьями. Мемо познакомил меня с Гуидо Теруцци, богатым человеком и большим оригиналом. Когда его встречаешь, кажется, что его нет, но через три минуты начинаешь понимать, что если кого здесь нет, то тебя, а не его. Так как он был тут уже прежде, чем ты появился. Он занял мне денег на грабительских условиях – тридцать три процента от прибыли, но тогда мне было все равно. Проблема в том, что, когда я снимаю свои фильмы, я не смотрю на расходы и от этого попадаю в трудные ситуации. Однажды мне пришлось превысить лимит и заплатить по векселям. Я не решался обратиться к Гуидо снова и послал к нему Клаудию узнать, оплатит ли он труппе по моим счетам. Он симпатизировал ей, но в тот раз отказался и прислал мне телеграмму: "Дорогой друг! На этот раз я не могу тебе помочь". Я практически ненавидел его в тот момент. Взял и, разозлившись, отправил ему ответную телеграмму с одним только словом: "Спасибо!". Представьте себе, он отправил мне еще одно послание, где стояло: "Пожалуйста!". Я понял, что не могу ненавидеть этого оригинала. Так мы и дружили во время съемок всего фильма, периодически мирясь и ссорясь".
Но были и еще большие неприятности, связанные с фильмом. Во время работы в местечке Павия, на плоту, оборудованном для съемок на воде, произошел несчастный случай, и оператор Грациано Алонсо упал в воду вместе с техникой, закрепленной на специальном подиуме. Спасти оператора не удалось. Он погиб, оставив съемочную группу в состоянии шока. Съемки прекратили на некоторое время, а Адриано предстал позже перед судом. Его обвинили в непреднамеренном убийстве по неосторожности, как режиссера-постановщика фильма. Только в 1977 году суд оправдал Челентано по всем пунктам, и эта трагедия была признана несчастным случаем. Тогда же, в 1974 году, после этого инцидента, потрясшего всех, Челентано сам занял место за камерой – к тому, что он занимался сценарием, был режиссером, композитором, монтажером, прибавилась и работа оператора.
Визуальный ряд фильма очень хорош. Челентано удалось снять несколько фантастических сцен, передающих очарование города на воде. Его отражение в тысяче бликах, тепло, игру солнца, замечательные кадры закатов и многочисленные виды мостов Венеции. Фильм смотрелся как нечто очень необычное и новаторское для середины семидесятых годов. К сожалению, несмотря на успех, по желанию самого Челентано фильм не выпускался позже на видеокассетах и поэтому как бы исчез вплоть до 2008 года, когда была представлена отреставрированная версия фильма на Венецианском фестивале.
Очень добрый, если не наивный фильм о любви и справедливости, о богатстве и бедности, о семейных ценностях, о трагедии маленького человека, жестокости и вере в лучшее – все это вместил в себя "Юппи-Ду". Фильм был показан в 1976 году на 28-м Каннском фестивале и получил "Серебряную ленту" за музыкальное оформление.
Еще в фильме был найден очень интересный образ гигантской птицы, который Челентано будет иногда повторять в своих последующих работах и выступлениях. Эпизод, когда герой разводит руки-крылья, как бы зависая в воздухе, – это не то распятие на кресте, не то замысловатый танец в стиле Молледжато, а может, образ человека-птицы, свидетельствующий о внутренней свободе. Челентано – художник, всегда живущий в своем мире иллюзий и понятий, парит между двумя реальностями: своей и существующей для всех. Неслучайно авторскую книгу он назвал "Рай – это белый конь, который никогда не устает", подарив еще один красивый и таинственный образ своего представления о рае – месте, где человек живет в гармонии с собой и миром.
Адриано Челентано – самобытный итальянский художник, певец и актер, режиссер и сценарист, продюсер и глава крупного музыкального концерна, оператор и монтажер фильмов, композитор и поэт, телевизионный проповедник и писатель, автор нескольких книг, общественный деятель и активный борец за сохранение окружающей среды, меценат, создатель собственного стиля движения, богатый и успешный человек, мужчина, проживший пятьдесят лет в одном браке, отец троих детей, почетный гражданин нескольких городов Италии… – такие характеристики мегаталантов во многих областях жизни и деятельности можно встретить в наше время крайне редко. Поэтому ко всему сказанному выше можно добавить: Человек – живая Легенда.
О жизни Адриано Челентано последующих лет я расскажу в другой книге. До встречи… А пока предоставим слово ему самому.
Из книги А. Челентано"Рай – это белый конь, который никогда не устает"
Улица Глюка
Улица Глюка была для меня сказочным местом, потому что я жил в крайнем доме, за которым начинались бесконечные луга. Вдалеке виднелись горы. И эту страстную, такую глубокую грусть по прошлым временам, по тому, как жили раньше, – эту травму я получил, когда должен был покинуть улицу Глюка и перебраться в центр. Это потрясло меня навсегда. Потому что именно на улице Глюка я понял какие-то вещи, ценности. Я, например, очень хорошо помню свое детство, и почти все мои воспоминания начинаются с послеобеденного сна. Это время для меня – лучшее время дня. В моей голове, и теперь тоже, эти вечные четыре часа пополудни… Итак, я помню, что там происходило, что случалось со мной. В глубине улицы Глюка находился рынок, рыбный, он сохранился до сих пор, неплохой рынок, хотя и построенный уже с учетом некоторых современных критериев. Однако он был невысоким, и мне нравился. Помню людей, останавливающихся вечером поговорить, прежде чем идти спать – на нашей улице все друг друга знали. Женщины-домохозяйки рассказывали о своих делах. И это меня очень занимало, заставляло чувствовать себя в круговороте жизни. Теперь этого не увидишь, разве только, если устроить хороший праздник, с репродукторами, но даже на таком празднике душа будет немного скучать…
Моя семья была с юга. Мама мне рассказывала, что первые два года в Милане она все время плакала и хотела вернуться на родину. И папа, видя, что она плачет, перевез всех обратно в Фоджу. Он рассказывал, что через три месяца мама принялась плакать снова: "Нет, нет, это больше не наша жизнь. Мы должны ехать в Милан, потому что именно там нам будет хорошо". Она вернулась довольная и сорок – пятьдесят лет прожила в Милане. Некоторым образом я чувствую свою принадлежность к югу, в смысле темперамента. Скажем, я бастард, полукровка, потому что, факт, конечно, что я говорю на миланском, пою на миланском, мыслю по-северному; но еще есть чувство, ностальгия по чему-то утраченному.
Без сомнения, похожее, что случилось у меня с улицей Глюка, произошло с теми южанами, которые были вынуждены уезжать в Германию на заработки. Аналогия именно такая, однако я не чувствую себя вырванным с корнем. То есть единственный раз, когда я так себя чувствовал, это когда меня лишили естественных условий, в которых я жил: дом на окраине, бесконечные луга и, в глубине, горы.
Действительно, мой взгляд обращен к северу и никогда не поворачивался к югу – всегда на север, всегда туда, где горы. То есть мне и в голову не приходит отправиться жить в Африку, к примеру, но в то же время я подумываю податься жить в сторону гор. Если я говорю: "Прогуляемся", я иду всегда к горам и никогда – в противоположную сторону. Когда я строил дом за городом, я тоже выбрал место в северном направлении, в то время как, например, Мики Дель Прете, мой друг, он тоже строил себе дом за городом, – в противоположном. Я спросил: "Чего ты строишь там? Здесь лучше". – "Почему? Лучше там". Но я знаю, что не лучше. Море тоже мне нравится, но для меня море – это море на севере. И мне известно, по какой причине. Дело не в том, что, если я сейчас поеду на море в Сицилию, это мне не понравится. То есть я еду на море в Сицилию, и мне нравится… Но если я должен выбирать себе жилище, я выбираю его около дороги, ведущей на север. Я думаю, это потому, что, когда я был маленький, я бегал играть в ту сторону, потому что южная сторона была застроена домами, а северная была стороной лугов и свободы.
Счастье
В доме на улице Глюка я узнал, что такое счастье. Я впервые заметил, что счастлив. Это случилось так. Мне было четыре года, и мама постоянно заставляла меня ложиться спать после обеда, особенно летом. Но я редко засыпал. Она укладывала меня насильно, и я упрашивал: "Нет, мама". Каждый день одна и та же история: "Мама, но сегодня я не хочу спать, я хочу играть". – "Нет, сначала поспи, а потом поиграешь". В общем, в кровати я кувыркался, падал и тому подобное, пока, обессиленный, не засыпал. Засыпал я в последние полчаса. Но в тот раз я заснул сразу и проснулся раньше. Я заснул, проснулся и встал. Все мои друзья тоже отправлялись спать после обеда, и после отдыха мы встречались внизу, чтобы идти играть. Летом я всегда ходил босиком, и мои друзья тоже, мы выбегали на улицу босиком прямо с утра. И это было здорово – выйти из дома, не надевая обувь, как только слез с кровати… День был прекрасный. Небо такое голубое, что дома резко выделялись на фоне этой яркой лазури, и солнце делило двор надвое: на свет и тень. Я остановился, залюбовавшись этой картиной. Стоял посреди двора и смотрел на маму, штопавшую чулок. И на тетю. Они иногда перебрасывались словами. Я ждал, когда придут мои друзья, сидя на земле, а она была горячая. Я сказал себе: "Как же хорошо! Я просто счастлив, что родился! Смотри, как красиво, просто прекрасно – солнце, небо! И тетя тоже хорошая, и мама, которая шьет. И вообще, мне нравится все – земля, этот теплый пол". Я лег. Я был так счастлив, что поцеловал землю. Потом поднялся и задумался: "Однако, это странно, что я замечаю, что мне сейчас хорошо". Меня поразил тот факт, что я отмечаю, что счастлив. Потому что обычно об этом вспоминают по прошествии времени. Говорят: "Помнишь, как было хорошо…" Но в ту минуту я не говорил "помнишь…". Я был счастлив и знал об этом в тот самый момент.
Школа
Я рисовал, мне нравилось рисовать. Более того, эту дорогу я решил выбрать, когда был маленьким. Я хотел быть художником, но больше всего я хотел быть тем, кто придумывает рисунки, кто делает эскизы для любой продукции. Я был несколько кошмарным, когда был маленьким, потому что не слишком учился, к сожалению. Ну и помню, что однажды у нас было классное задание, это было перед экзаменами. Я сидел за спиной первого ученика класса и немножко подглядывал. Да, мне не удавалось решить задачу, и я подсматривал, и он это заметил. Он тут же поднял руку. И сказал: "Господин учитель, Челентано списывает". Тогда он, учитель, который очень мне симпатизировал, рассердился. Не столько за то, что я списывал, сколько за то, что тот, другой, ябедничал. Однако он не мог не наказать меня. И тогда он сказал: "Челентано, иди сюда". Я выхожу из-за парты, пересекаю весь класс, я всегда сидел в задних рядах, и иду к нему. Он спрашивает: "Что будешь делать сегодня? Будешь стоять здесь или сделаешь один из твоих рисунков на доске?" Я отвечаю: "Лучше буду рисовать". – "Вот, срисуй тогда эту открытку".
Тогда я сделал тот рисунок там, на доске. Это была гора с домиком, типа горной хижины. Там была тропинка. Открытка была красивая, и я точно срисовал ее на доску, белым мелком, накладывая тени, играя немного на контрасте между чернотой доски и белым мелом. Тогда учитель, время от времени прерывая урок, говорил: "Минутку, я хочу посмотреть, что делает Челентано". Он подходит и говорит: "Молодец, у тебя красиво получается. Продолжай, так ты отвлечешься от глупостей, которые иногда устраиваешь в классе". Ну, и я продолжал рисовать. Потом я сказал: "Господин учитель, я закончил рисунок, хотите его посмотреть?" Он перевернул доску, чтобы пойти посмотреть на рисунок с обратной стороны, и сказал: "Это мы должны показать и остальным". Он позвал двух ребят, они повернули доску, и он сказал: "Молодец Челентано! И горе тому, кто сотрет этот рисунок без моего разрешения. Поэтому, если хотите писать на доске, пишите на другой стороне". И, помню, этот рисунок оставался там весь год.
Больше, чем кто-либо другой, учитель Поцци внушал трепет не столько потому, что был грозен, сколько потому, что все знали, что он справедлив. Я навсегда запомнил, как однажды я ударил одного мальчика, и он пожаловался учителю. Это случилось во время перемены, и мы стояли в очереди в туалет. И вот тот мальчик говорит: "Синьор учитель, Челентано ударил меня по спине!" – "Да ну? – отвечает учитель. – Челентано, иди сюда. Это правда, что ты его ударил?" – "Да, но…" – "Нет, отвечай: правда или нет?" – "Да, но я его ударил…" – "Я не спрашиваю тебя, как ты его ударил. Скажи только, правда это или нет!" – "Да, правда". Тогда он говорит: "Ну ладно, ладно. Это мы выяснили". Потом спрашивает моего товарища: "Скажи-ка, а как он тебя ударил?" – "Ну, вот сюда, по спине". – "Покажи, как это было". И тот: "Он сделал так", – ударяя воздух. "Нет, попробуй ударить его. Покажи, как он тебя ударил". И тот мальчик ударил меня по спине. Он сделал так: бам! – и стукнул меня. Но ударил не очень сильно. И учитель говорит: "Ты уверен, что он ударил тебя так? Потому что тогда не стоило мне жаловаться. Или он ударил тебя сильнее? Итак, покажи, как же он тебя ударил". Тогда тот: бам! – стукает меня сильнее. Учитель говорит: "Но я не верю, что он ударил тебя так, потому что, знаешь ли, у него, у Челентано, сильная рука. Думаю, он ударил тебя еще сильнее". – "Да, действительно, он ударил меня больнее". И учитель: "Тогда покажи, как это было". – "Опять по нему?" – "Ну конечно!" И тогда тот: бам! – и ударил меня по-настоящему сильно. Тогда я сказал: "Ну, было не так сильно…" – "Не так сильно? Я тоже так думаю, потому что когда раздаешь тумаки ты, они еще сильнее. Потому что ты сильный, понимаешь? Ты таким не кажешься, но ты сильный, Челентано!" Потом он повернулся к моему товарищу: "Ты уверен, что он ударил тебя именно так? Покажи, как же на самом деле он тебя ударил". И тот: "Ну, более-менее так". – "Не верю, – отвечает, – не ври, а то я рассержусь и на тебя. Итак, показывай". Тогда тот: бам! – отвешивает мне еще сильнее. По нарастающей. Тогда учитель обернулся к моему товарищу и говорит: "Ну, мне кажется, что теперь ты можешь быть доволен: за один удар ты вернул ему четыре".