Беда одна не приходит. Взрыв под килем был лишь начальным эвеном цепи трагических событий. В 4 часа 15 минут случилось непредвиденное, случилось самое страшное: линкор качнулся с борта на борт и быстро - за секунды опрокинулся через левое плечо. Там, куда били прожекторы с соседних крейсеров - на темной поверхности ночного осеннего моря, - колыхнулось тяжко и застыло днище перевернувшегося корабля - широкое, темное, в мокрых бликах, словно спина громадного чудища. Чудище накрыло собой сотни людей, ссыпавшихся с накренившейся палубы, оно унесло в своей стальной утробе сотни моряков, не успевших покинуть задраенные по боевой тревоге помещения. Все они были обречены на долгую мучительную смерть...
Вице-адмирал В.А. Пархоменко:
- Когда положение линкора ухудшилось, но крена на левый борт еще не было, я каким-то шестым чувством, инстинктом, почувствовал, что всю не занятую борьбой за живучесть команду надо вызвать наверх. Надо свезти лишних людей с корабля. Дал приказ - всем свободным от аварийных работ построиться на юте для посадки в плавсредства.
Матросы строились в каре. Я стоял на юте у кормового флагштока, как вдруг линкор качнулся на правый борт, потом на левый и пошел, пошел, пошел... До последней секунды была мысль: ну вот сейчас, вот сейчас остановится, задержится, ну хотя бы ляжет на борт...
"Новороссийск" опрокинулся стремительно...
Г.М. Шестак, заместитель командира линкора по политчасти:
- Ширина линкора в полтора раза превышала глубину стоянки. Теоретически опрокидывание оверкиль было невозможно... Мы надеялись, что фок-мачта, вмонтированная в броневую цитадель, заякорит и не даст перевернуться... Но этого не произошло.
Когда линии обороны стало прорывать одну за другой, мы с Хуршудовым обратились к комфлоту с предложением эвакуировать часть команды. Пархоменко ответил: "Не надо разводить панику!"
Все же он сам пришел к этому выводу. На юте по правому борту в шесть рядов были выстроены все, в ком не нуждался линкор для своего спасения. Трудно сказать, сколько их было. Но фронт строя равнялся 38 метрам.
Вдруг у всей этой массы стала уходить из-под ног палуба. Но люди не рассыпались, не разбежались. Никакой паники! Передние ряды сползали, их держали задние... Те, кто упал в воду, снова карабкались на борт. Никто не хотел покидать корабль.
Я крикнул: "Всем плыть к берегу!"
И тут мы все поехали вниз.
К счастью, отбойная волна пошла от корабля, и людей в пучину не затягивало. Но многих накрыло палубой, и они, так же как и я, сразу же оказались на большой глубине. Я пришел в себя от боли в ушах под перевернувшимся линкором...
Капитан-лейтенант В.В. Марченко:
- Я успел подумать: как хорошо, что приказал поставить башню на стопора. Иначе бы они развернулись при крене, наделали бы новых бед...
Матросы стояли на юте, когда линкор стал крениться. К Пархоменко подбежал флагмех Иванов, доложил, что крен медленно нарастает и приближается к критическому пределу. Это были его последние слова. Он тут же убежал вниз - в ПЭЖ - и остался там навсегда...
Крен нарастал. Задние ряды строя держались за леера, за задних хватались передние ряды... Строй не распадался. Те же, кому удавалось удержаться, скатывались и тут же снова карабкались на палубу, пока замполит не дал команду: "Плыть к берегу!"
Потом все ссыпались в воду, да так, что и прыгнуть было некуда. Я влез на барбет 4-й башни вместе с флагманским артиллеристом соединения капитаном 2-го ранга И.Г. Смоляковым, который шел на ют с ящиком-сейфом и пеналом с картами. Он тогда был оперативным дежурным по эскадре. Мы стояли на бортовом срезе, пока средний ствол башни не вошел в воду. Попрощались друг с другом и прыгнули вниз.
Старший лейтенант К.И. Жилин:
- Когда дали команду "Не занятым в аварийных работах построиться на юте!", я приказал своей батарее покинуть башни. На ют пробирался боком из-за большого крена. Выбрался к самому флагштоку - к тому месту, где был закреплен буксирный конец. Он надраился так, что звенел - вот-вот лопнет. Лопнет - хлестанет - людей побьет. Пришлось отдать буксирный конец - РБ-62 пошел в сторону. В этот-то момент корабль стал быстро валиться левый борт. Корма поднялась метров на двадцать. Люди покатились. Те, кто стоял у лееров, стали прыгать за правый борт. А там дейдвуды, кронштейны... Слышал, как разбивались о них: "шмяк", "шмяк"...
Я ухватился за кормовой леер: "Что делать?" Прыгнешь за правый борт попадешь на острые лопасти винта, под левый - накроет кораблем. В эти считанные доли секунды надо было на что-то решиться...
Старшина 1-й статьи Л.И. Бакши:
- Мы втроем - Саня Боголюбов, Леня Серяков и я - остались не у дел и коротали время на своем "объекте приборки" - в адмиральском салоне. Сидели на диванчике против люка и осторожно курили. Неподалеку стояло высокое флотское начальство. Впрочем, ему, конечно, было не до нас. Зато мы находились, что называется, в гуще событий и краем уха ловили обрывки фраз, докладов, пролетавшие с юта через распахнутый люк. Потом крен на левый борт стал ощутимо нарастать. Я забеспокоился:
- Ребята, давайте вылезать!
Но вылезать уже было непросто: трап принял отрицательный лон. Я ухватился за упор крышки люка, и ребята меня вытолкнули снизу. Затем таким же макаром выбрался Саня Боголюбов. Вылез Леня Серяков, и тут линкор перевернулся. Мы оказались под кораблем. Темень, холод, на уши давит глубина... Куда плыть?
Тычешься вверх, как рыба об лед; всюду палуба - не всплыть. Поплыл туда, куда плылось... Это чистая случайность, что поперек палубы, а не вдоль. Метров через десять почувствовал, что верх свободен, и изо всех сил заработал руками. Воздуха в груди уже не оставалось...
Капитан-лейтенант В.И. Ходов, парторг линкора:
- Сдав обязанности замполита прибывшему на борт Шестаку, я отправился на среднюю палубу, где у аварийщиков не было ни одного офицера. Спустился в один из кубриков - там только что заделали дверь. Доложили в ПЭЖ. Нам приказали перейти в смежное помещение и загерметизировать его. В ход пошли шинели, куски одеял, все, что попадалось под руку. Однако крен нарастал так, что стоять уже было трудно. Старшина доложил в ПЭЖ, что задание выполнено. Из поста энергетики и живучести приказали всем срочно выйти наверх.
Я успел забежать в свою каюту, сбросил синий рабочий китель, он был весь в мазуте, надел новый, суконный, переложил в него партбилет. Партбилеты мы всегда носили с собой, в специально нашитых изнутри карманчиках. Забрал с собой партбилеты командира и инженера-механика, уехавших в отпуска. Вышел наверх. Большая часть команды и аварийные партии соседних кораблей стояли в строю на юте вдоль правого борта. Корма уже сильно поднялась. Строй сгрудился. Я подошел к Шестаку и прочему начальству. Только что из ПЭЖа поступил последний доклад: "Корабль спасти не удастся".
Помощник командира Зосима Григорьевич Сербулов горестно крякнул: "Эх, комиссары нужны, а не замы!"
Комфлота стоял у верхней площадки трапа. Он приказал отойти всем плавсредствам подальше от "Новороссийска". И вовремя. Иначе бы через минуту накрыло все катера, баркасы, буксиры, стоявшие у нас под бортом.
Рядом со мной оказался мичман Анжеуров. Линкор неудержимо валился на борт.
- Прыгай! - крикнул Анжеуров. Мне подумалось, что прыгать еще рано: очень высоко...
Мичман Ф.С. Степаненко:
- Якоря проклятущие держали насмерть. Кто отвечает за якорные устройства? Боцман.
Прибыл я с берега и первым делом на бак... Что увидел - так это не для печати. Шпили разворочены, в палубе рваная дыра, всюду ноги, руки, головы оторванные, ил, кровь, мазут... Начали трупы собирать, раненых... Только нос расчистили, как он стал тонуть. Бридель не успели отдать, так и бочку носовую притопило.
Якорь-цепь топором не перерубишь. Толщина звена - 34 миллиметра. Правда, на 30-м и 50-м метрах якорь-цепи есть разрывные звенья, но и они ушли в воду. Обе цепи вытравились на 70 метров. Цепной ящик тоже затопило. В него можно было бы залезть и отдать жвака-галсы - концевые быстроразъемные звенья, тогда бы обе якорь-цепи соскользнули бы в воду. Да ведь и туда уже не доберешься: палуба бака ушла в воду на 38 метров.
Сунулся я вниз, а там на первой же палубе - вода. Тут вот какая история получилась. Итальянцы построили корабль так, что все трубопроводы, коридоры, проходы прокладывались выше ватерлинии. Поэтому вода топила линкор не снизу, а по верхним палубам, выше ватерлинии. Когда ее набежало достаточно, получилось так: низ - пустой, легкий; верх - затопленный, тяжелый. А тут еще буксир дернул с левого сорта. Вода перелилась влево, и пошел он, родимый, валиться...
Я стоял у второй башни, держался за стойку. Народ посыпался, я держусь. Вишу. Вода подо мной от людей кипит. Потом оторвался и тоже плюх! - в живое море...
Инженер-капитан 1-го ранга С.Г. Бабенко:
- После доклада мы с Ивановым, начальником техупра флота, снова направились в пост энергетики. Положение корабля к этому времени уже заметно ухудшилось: крен на левый борт приближался к опасной величине. По кораблю передали команду: "Личному составу, прибывшему с других кораблей, построиться на юте! Остальным быть на своих боевых постах! Левый борт в опасности!" Когда крен корабля увеличился до 12 градусов, нарушилась телефонная связь, доклады в пост энергетики перестали поступать, а от старших начальников никаких распоряжений не было. Иванов приказал мне лично выяснить обстановку.
Я вышел из поста энергетики и спустился в первое машинное отделение. Там находился инженер-лейтенант Писарев с матросами. Они укрепляли носовую переборку, так как получили доклад, что помещение носовых турбогенераторов начинает затапливать. Писарев доложил мне, что у них мало аварийного леса. Я велел ему послать людей на правый шкафут, так как видел, что там выгружали брусья с какого-то корабля. Вышел из машинного отделения и по поперечному коридору направился в 18-й кубрик. Кубрик уже был затоплен примерно на полметра... У носовой переборки матросы под руководством старшины заделывали отверстие от монорельса для транспортировки снарядов. Я спросил:
- Откуда топит?
- Через бортовую продольную переборку! - ответил старшина.
- Не может быть!..
Я прошел в кормовую часть кубрика и вначале услышал по звуку, затем и увидел, что вода поступает через щели люка из верхнего кубрика. Тогда я понял, что верхний - 8-й - кубрик уже затоплен!
В обход - через 17-й и 7-й кубрики - выбежал на верхнюю палубу правого шкафута. Крен корабля продолжал расти. У лееров стояли матросы. Двоим из них я велел закрыть люк 8-го кубрика, через который лилась вниз вода. Матрос доложил мне, что люк уже находится в воде и верхняя палуба левого борта затоплена. Понял, что левый борт уже полностью в воде, и быстро направился на ют, чтобы доложить об опасном положении корабля. Но успел добежать только до камбуза. Опрокидывание застало меня между третьей башней среднего калибра и 100-миллиметровой зенитной пушкой. Тут все загрохотало, палуба выскользнула из-под ног, я получил сильный удар по голове и потерял сознание.
В 4 часа 15 минут линкор перевернулся вверх килем. Уже позже я определил это время по своим часам, которые остановились в воде.
Я быстро пришел в себя и стал изо всех сил выгребать вверх, но, ударившись головой, с ужасом понял, что где-то под кораблем. Ориентировки никакой, абсолютная темнота. Я беспорядочно метался в разные стороны, почти теряя надежду выбраться из этой ловушки...
"Мы доплывем!"
Море победило. Оно отняло у людей корабль, но оно не смогло лишить их мужества. Они стояли до последнего... Они не бежали с поля боя. Они покидали его вплавь.
В холодной ночной воде, пережив ужас опрокидывания, моряки не превратились в обезумевшее стадо. Они плыли к берегу, помогая друг другу. К берегу плыли остатки экипажа, а не толпа утопающих. Доплыли не все. Подобрали не всех. То были последние жертвы полуночного взрыва...
Вице-адмирал В.А. Пархоменко:
- Я очутился под кораблем на глубине 11-12 метров. Попробовал всплыть - тут же ударился о палубу. Ощупал ее и понял, куда надо плыть. Догадка спасла жизнь: я выплыл. У поверхности начал уже глотать забортную воду. Но плавал хорошо с детства, поэтому без труда освободился от тянувших вниз брюк и кителя. Дальше все как во сне... До берега не доплыл. Подошла шлюпка, мне помогли перелезть через борт. Я приказал грести к Графской пристани. Как был в мокром исподнем, так и направился в штаб. Часовой не узнал, не хотел пускать...
Я еще не мог свыкнуться с мыслью, что все уже кончено. Впрочем, в корпусе линкора оставались люди, и надо было действовать. Я снял телефонную трубку...
Старшина команды минеров мичман Н.С. Дунько:
- Самое страшное из того, что я видел в ту ночь, - это как на моих глазах вывалилась при крене из своего гнезда 60-тонная противоминная орудийная башня и ухнула прямо на баркас с людьми. А там была аварийная партия с крейсера "Фрунзе". Погибли все в мгновение ока... Они сели в баркас, когда левый борт уже касался воды...
Спасибо Сербулову, помощнику командира, вовремя крикнул:
"Покинуть корабль!" На то, на что не решился адмирал, отважился капитан 2-го ранга. Ему многие жизнью обязаны.
А адмирала, кстати, я спас. Плавал-то я - дай бог, чемпион флота как-никак... Чувствую, в воде кто-то сзади вцепился в голову. Я и не вижу кто. Кричу только: "Голову отпусти, а то потонем!" Он отпустил, за плечи держится. Так к шлюпке и подплыли.
Его втаскивают, а я смотрю - мать честная, да ведь это Пархоменко!..
Капитан-лейтенант В.И. Ходов:
- Я прыгнул в воду в сторону крена - солдатиком. Вынырнул, чуть отплыл, и тут за моей спиной раздался мощный всплеск - линкор перевернулся. От удара о воду пошла воздушная волна.
В воде паники не было. Люди сбивались в группки и плыли на огни берега. Метрах в десяти от меня покачивалась фуражка комфлота. Потом увидел, как матросы окружили Пархоменко, готовые в любую минуту прийти к нему на помощь. Неподалеку плыл вице-адмирал Кулаков. Он крикнул матросам: "Ребята, вы сами держитесь! Мы доплывем..."
Баркасы и катера подбирали плывущих. Некоторые матросы кричали: "Нас не надо! Мы доплывем! Других спасайте!" На днище, на киле перевернувшегося линкора сидели вскарабкавшиеся туда моряки. Они тоже кричали: "У нас нормально! Подбирайте тех, кто тонет".
Меня втащили на катер с крейсера "Фрунзе". И вовремя. Выбился из сил, так как китель не сбросил: в нем были партбилеты и членские взносы. Всех спасенных катер высадил на крейсер "Фрунзе". У трапа нас встретил корабельный врач.
- Как себя чувствуете?
- Нормально.
Я прошел в каюту секретаря партбюро. Офицеры набились.
- Расскажи, как там?
- Дайте переодеться...
Партбилеты высохли. Чуть покоробились. Но менять их не пришлось...
Утром начальник политотдела спросил меня, сколько погибло.
- Человек пятьсот.
- Не может быть! Преувеличиваешь!
Увы, я и не знал, что преуменьшаю. В госпитале мне приказали отвести всех ходячих спасенных в Учебный отряд. Там я пробыл двое суток. Успел только позвонить жене на работу.
- А Веры нет. Побежала в госпиталь.
- Если появится, передайте, что я жив.
Потом еще сутки писал похоронки и наградные листы. При расследовании председатель комиссии Малышев сказал мне: "Экипаж вел себя геройски. Паники не было. Парторганизация правильно строила свою работу". Рядом стоял Главнокомандующий Военно-Морским Флотом Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов. Малышев заметил ему:
- Николай Герасимович, всех отличившихся надо бы представить к наградам.
Но подписать наградные листы Кузнецов не успел. Его освободили от должности.
Старший лейтенант К.И. Жилин:
- Линкор заваливался на борт. Кормовой флагшток торчал уже горизонтально. Я вскочил на него. Инстинкт подсказал: прыгать вниз головой опасно. Лучше ногами. Даже если сломаю кости - все равно выплыву. Ухнул солдатиком. Ушел глубоко... Раз - взмах два, три... Воздуха не хватает. Но вижу - вода над головой светлеет. Это горели прожекторы. Вынырнул. Первое движение на поверхности - найти свою фуражку. Да где там... Сразу стал отплывать от линкора. По грохоту в корпусе понял, что корабль переворачивается, что летят с фундаментов котлы, машины, механизмы...
В воде увидел голову Жени Поторочина. Подплыл поближе. Тот был в одних трусах. Он кричит мне:
- Разденься!
- И так доплыву.
Раздеваться я не хотел. Дело в том, что я был волейболистом и потому носил красные трусы - от спортивной формы. Думаю, выберусь и буду как дурак в красных трусах. Нет уж... Лучше так доплыву.
Вижу, какой-то баркас на месте крутится - в нерешительности. Ору:
- Иди людей собирать!
Гребцы налегли на весла и пошли навстречу плывущим.
Мы доплыли.
Я отправился сушиться в кочегарку госпиталя. Давно бросил курить, но тут закурил.
Невеста моя жила в Казани. Отбил ей телеграмму: "Жив-здоров, а пленок нет..." Странный текст?
Летний отдых я провел с Людой в Казани. Много фотографировал. Пленки проявить не успел. Они остались в каюте. Эх, да что там пленки... В общем, через пару месяцев мы поженились. Такая вот семейная история.
Капитан-лейтенант В.В. Марченко:
- Прыгнул я довольно неудачно... Попал на леера, ободрал ногу, сильно ударился теменем... Кто-то въехал мне каблуком в губы. Свалка. Все же выбрался из воды на поверхность. Сбросил ботинки, расстегнул китель, но скидывать его не стал. В нагрудном кармане - партбилет и удостоверение личности. Брюки тоже не сбросил. Плыть к баркасам не имело смысла. Они и без того были перегружены. Двинулся прямо к Госпитальной стенке. Старался держаться как можно спокойнее.
Рядом со мной плыл корабельный чекист. Здоровый парень. Его подняли на катер вместе со мной. Оглянулся, увидел перевернутый линкор и рухнул замертво. Сердце разорвалось.
Мичман Ф.С. Степаненко:
- В воде за меня ухватился юнга. Плавать не умел. Так я и греб - один за двоих. Наверное бы, не сдюжил... На счастье, баркас подошел. Все матросы на нем - к нам спиной: с другого борта людей вылавливают. А нас заметил старший на баркасе - капитан 2-го ранга. Он мне крюк отпорный протянул. "Держи!" - кричит. Я-то держу, а на мне юнга висит. Вижу, капитан не удержит нас двоих. Я подтянулся, схватил его за руку - мертвой хваткой. Тот от боли вскрикнул. Матросы услышали - помогли. На берегу отжался и снова в катер - других спасать.
Вечером приплелся домой. Сынишка дома один. Плачет. Покормил его и пошел искать жену по больницам. Ее на "скорой" вместе с дочкой увезли. Куда, что - не знаю. Однако нашел. О "Новороссийске" она еще ничего не знала. Я не стал ей ничего говорить. Чтоб не пугать...
Мичман И.М. Анжеуров: