Партизанки распрощались со знакомой и отправились в обратный путь снова через базар. И надо же такому случиться - встретили знакомого полицейского. Он тоже узнал девушек, но виду не подал, а стал следить за ними. Нужно было немедленно уходить. Идти дорогой на Фролковичи побоялись: предатель мог предупредить патруль на КПП. Там тщательно проверяли документы, а у них поддельные аусвайсы. Решили уйти с базара, а с наступлением темноты пробираться через реку к нам на ветеринарный пункт. Вот тут-то их и обнаружили оккупанты, открыли стрельбу. Разведчицы скатились с высокого берега Уллы на лед, пробежали вправо по руслу и очутились у нас. Наш встречный огонь заставил гитлеровцев залечь на снегу, не дал возможности преследовать девушек.
Разведданные, добытые Фрузой Станиславчик и Катей Лях, оказались ценными. Мы узнали, что гитлеровцы готовят наступление на партизан, и с этой целью в Уллу прибывают фронтовые части из-под Невеля.
Командование бригады приказало отрядам привести в боевую готовность нашу линию обороны.
Кроме выполнения важных заданий по разведке девушки постоянно заботились о нас, мужчинах: стирали белье, готовили пищу, перевязывали раненых и ухаживали за ними. Своей заботой, вниманием и сердечной нежностью, так необходимыми в суровых условиях партизанской борьбы, они скрашивали и смягчали тяжелый наш быт.
Со своей стороны, мы также с большой любовью и вниманием относились к своим разведчицам. В то время не хватало соли, и как только удавалось достать хоть горсть ее, отдавали им. Всегда старались поселить их в лучшей хате, а в походе несли их вещмешки. Когда громили гарнизоны, каждый из мужчин старался захватить для них что-либо из одежды и продуктов питания.
Да, не женское это дело - война, но без женской заботы нам было бы тяжелее вдвойне.
4
Штурм гарнизона в Больших Бортниках был назначен на 12 февраля 1944 года. К этому времени мы узнали, казалось, все. В нем 125 гитлеровцев, хорошее вооружение: автоматы, пулеметы и минометы. Охранники - опытные солдаты, бывалые фронтовики. Во время имитаций нападения на гарнизон установили, что помощь из Уллы сюда успевала подойти за 20–25 минут. Это было важно для проведения операции.
Перед штурмом решили провести контрольную разведку: не изменилось ли что-нибудь. Может, в гарнизон прибыли свежие силы, поставлены новые огневые средства? Вечером 9 февраля почти все разведчики во главе с Иваном Митрофановичем Поповым отправились на задание. Далеко за полночь я пошел с Михаилом Михайловым им на смену. Вышли с таким расчетом, чтобы на рассвете быть возле гарнизона и вести наблюдение весь день, до самого вечера. Чем меньше в дневное время группа, тем больше гарантий, что ее не засечет враг. Два хорошо замаскированных разведчика могут узнать о противнике столько, сколько ночью полтора-два десятка бойцов.
Оделись потеплее, ведь придется лежать в снегу не шевелясь. На лошади ребята подбросили нас до Козейщины. Там встретили возвращавшуюся группу Ивана Попова.
- Смело езжайте до Стай, - сказали они. - Там расположилась разведка соседней бригады.
Дальше нас подвез младший братишка нашей разведчицы Фрузы Станиславчик. Ее семья жила в Козейщине.
Стало светать, и мы спешились между Козейщиной и Стариной. Утро выдалось пасмурным, холодным. Морозный туман висел над лугом, который должны пересечь, чтобы попасть в деревню Стаи. Небольшой ручеек, скорее криничка, вчерашним солнечным днем разлился здесь в большущую лужу, и мы стали пересекать это озерцо, скользя обледенелыми подошвами валенок. За лугом, на противоположной стороне, поднималась высотка. Маршрут знакомый, не раз исхоженный. Поднимись на высотку, спустись под гору - вот и Стаи.
Вдруг я заметил, что на высотке появился какой-то силуэт, затем замаячили второй, пятый… Как всегда, сработал инстинкт разведчика: мы с Михаилом замерли. И они остановились. Я быстро свою шапку на автомат и начал махать ею - это условный знак: свои! "Силуэты" стоят, но ответа не дают.
- Какого же черта стоят? - недоумевает Михайлов.
И тут ветерок, пахнувший с горки, донес к нам немецкий говор.
- Миша, - шепчу, - фашисты…
Их - пятеро, нас - двое. Тот победит, кто ударит первым. Мой автомат висел на шее, и я, чуть приподняв его, нажал на спуск. Те, на горке, залегли. Сначала оттуда дробью сыпанул автомат, затем резанул пулемет. А мы-то на открытом месте, на льду.
- Отходи, Михайлов! - крикнул я. - Прикрою, - и нажал на спусковой крючок.
Очередь своего автомата услышал как бы издали, зато отчетливо прозвучало в ушах тумканье немецкого пулемета, рикошетирующий вой чужих пуль и шипящий скрежет льда, вспарываемого ими вокруг меня.
Все-таки мне удалось прижать огнем вражеского пулеметчика, и он на минуту замолк. Оглянулся: Михайлов уже откатился к самым кустам, вот-вот заляжет, вскинет свой автомат, и я - под его прикрытием.
Пахло порохом и паленой шерстью. Догадываюсь: раскаленные пули иссекли мою шубу. Снова прижал пулеметчика. Заменил диск и еще полоснул по бугру длинной очередью.
Там замолкли. Зато отозвался наш автомат. Оглянулся: Михайлов уже забрался на елку и оттуда поливает высотку, на которой залегли пятеро гитлеровцев. Значит, можно отходить.
Только приподнялся, как меня будто колом по правой ноге ударило. И тут же радужные круги замелькали перед глазами…
Ранен? Пристукнул ногой - вроде ничего. Позже, когда прошел несколько шагов, понял, что это были секунды шокового состояния. Потом ощутил, как тепло-тепло стало в валенке. Повел глазами: из носка валенка, там, где мизинец, показалась кровь. Наступлю на правую ногу - кровь сразу же из дырки, пробитой пулей. Показалась кровь и с внутренней стороны валенка, там, где косточка. Сквозное ранение. Значит, снова они, обмороженные ноги. Отошли было и - опять, теперь - под пулю…
Разноцветные искры радугой заплясали перед глазами, кругом пошла голова, меня повело вправо, затем влево, и я чуть было не свалился на лед. Однако в то же мгновение понял: упаду и - смерть. Эта мысль так остро пронзила мозг, что услышал, как умолк автомат Михайлова, как справа и слева от меня вражеские пули вдруг перестали щербатить лед и взвывать в рикошете. Значит, Михайлова сняли с елки?! Повел глазами: сидит. Тогда в чем же дело?
Я оглянулся, и меня будто током ударило. За мной бежал гитлеровец, был шагах в пяти, уже протянул руку…
Указательный палец правой руки сам собой сорвался со скобы и нажал на спусковой крючок. Это я понял секундой позже, когда ощутил знакомую дрожь автомата, а гитлеровец, дико взревев, свалился на лед: очередь, видно, прошлась по животу…
Так же знакомо зазвенели над моей головой пули - это бил Михайлов. Бил по тем, которые залегли на бугре!
Шатаясь, попробовал бежать, но снова брызнула кровь из носка валенка. Опять стало плохо, и все, что творилось вокруг, стало как-то безразличным.
И снова тишина. Неужели у него опустел диск?.. Вдруг эту жуткую тишину распорол невероятной силы крик. Кричал Михайлов. Но о чем - не разобрал…
Обернулся: второй гитлеровец, прикрываясь моей спиной от очередей Михайлова, бежал на меня. Только сейчас понял: хотят взять живым.
Теперь уже сознательно указательный палец скользнул со скобы, со всей силы надавил на спусковой крючок. Резко ударила короткая очередь. И автомат замолчал…
Гитлеровец широкими скачками приближался. Я уже видел его широко открытые глаза, перекошенный рот…
Рука потянулась за пазуху, выхватила наган, и палец нажал на спуск. И раз, и второй, и третий… Фашист распластался на льду, опрокинувшись на спину.
Теперь опять ударил пулемет, но короткими очередями. Пули крошили лед справа, слева. Я понял: фашистам нельзя бить прямо по мне, пули пройдут по своим, корчащимся рядом…
Отчаянно зарокотал автомат Михайлова. Он бил до тех пор, пока не замолчал пулемет. Затем я увидел, как большими прыжками мчится ко мне мой товарищ. Высокий, недюжинной силы, он схватил меня и поволок в лес.
Пулемет, прижатый было огнем автомата, снова заработал. Но поздно: Михайлов тащил меня по густому кустарнику, а пули натыкались на ветки позади нас.
Михаил тащил меня к санной дороге. До нее оставалось шагов десять, как его цепкие руки вдруг разжались, и я упал между кочками. В ту же секунду он навалился на меня, прижав широкой ладонью мой рот.
Задыхаясь, я повернул голову и онемел. По дороге на большой скорости скользили на лыжах гитлеровцы. Мелькали палки, проносились перед глазами рослые фигуры в белых халатах. Видно, торопились обогнуть рог мелкого кустарника, чтобы выскочить на луг и помочь своим захватить нас. Меня и Михайлова, лежавших между высоких кочек в маскхалатах, они не заметили…
Видно, так бывает только в приключенческих фильмах. Еще не пришли в себя, как на этой же дороге показались сани. Лошадь мчалась рысью. На санях стоял Шура Станиславчик и решительно размахивал над головой ременным кнутом.
Михайлов схватил меня в охапку и поволок к дороге. Шура ловко осадил на ходу коня, разворачивая сани. Михайлов положил меня на солому, вскочил сам, и мы помчались назад.
По дороге Шура рассказал, как все получилось. Когда мы спешились и стали спускаться в лощину, он направился к лесу.
- Не с пустыми же санями ехать домой, - солидно объяснял он, поторапливая лошадь. - Хотел дровишек прихватить. А тут и увидел, что происходит. Ну, так я и махнул прямо по дороге, чтобы вас перехватить…
Шура Станиславчик галопом гнал взмыленную лошадь до самых Быстриков: там находился наш госпиталь. Паренек поминутно оглядывался, и я видел, как страдальчески сжимались его губы - беспокоился за меня. Но больше он улыбался - широкие щербинки выглядывали из-под губ, глаза восторженно сияли, щеки разрумянились, а из-под старой ушанки озорно выглядывал рыжий чуб. Еще бы: выхватил разведчиков из лап самой смерти! Я был несказанно благодарен смышленому, пареньку.
Владимир Силивестров, наш врач, был как раз в госпитале. Он долго колдовал над моей ногой. Пуля, раздробив кость, вышла к мизинцу. Пришлось зондировать рану, извлекать осколки. Обезболивающих же средств никаких, только первач-самогон, который применяли партизанские медики, чтобы хоть чуть-чуть притупить адскую боль…
Вечером ко мне заглянул комиссар бригады. Антона Владимировича Сипко беспокоило то, что и нашу разведку: с какой целью прорывалась в партизанский тыл разведывательная группа гитлеровцев? Раньше тоже сталкивались разведки, но то были небольшие группы, а 10 февраля, считай, взвод в двадцать солдат, а может, и больше. Притом шли с явным намерением захватить "языка". Зачем? Может, опять готовят карательную экспедицию и гитлеровскому командованию требуется знать все досконально о силах партизан, о том, какие укрепления мы уже возвели на случай блокадных боев?
Как позже я узнал, 11 февраля Иван Попов снова повел разведку. Он установил, что вражеская группа, шедшая в глубь партизанской зоны, беспрепятственно проникла в Стаи: буквально за несколько минут деревню оставили разведчики бригады П. М. Романова. Вот почему мы вдвоем с Михаилом Михайловым и столкнулись с немецкой разведкой.
В тот же день Иван Митрофанович перепроверил прежние разведданные о гарнизоне в Больших Бортниках. Изменений не было.
В ночь на 13 февраля 1944 года наша бригада окружила Большие Бортники, а штурмовая группа отряда имени Кирова во главе с заместителем командира отряда А. В. Ивановым и командиром разведки И. А. Осипковым ворвалась в гарнизон и забросала гранатами казармы противника. В ожесточенном бою уничтожили около 100 вражеских солдат и офицеров. Но и партизаны понесли большие потери: 19 человек убито и 13 ранено. Среди погибших командир взвода А. Т. Дергачев, политрук К. И. Мелешкевич, командир отделения Д. Т. Михайлов, партизаны А. А. Антоненко, П. Р. Александров, П. Н. Васильев, М. А. Петров, И. М. Печуро, В. Ф. Корнеев, И. Ю. Кутковский, Д. А. Сидоров, наш Василий Теркин - весельчак и балагур, любимец всех партизан Федор Яковлевич Мищенко из Барсучины и другие.
Гарнизон в Больших Бортниках перестал существовать.
А я лежал на госпитальной койке, сожалея, что столько времени и сил потратил на разведку вражеского гнезда, а брать его так и не довелось.
Рано утром следующего дня комиссар передал мне газету и свежие сводки Совинформбюро. Я впервые узнал, что Ленинград две недели назад окончательно освобожден от блокады, а в тот день, когда наша бригада разгромила гарнизон в Больших Бортниках, Красная Армия освободила город Луга - значит, начала гнать гитлеровцев от Ленинграда! В газете рассказывалось, во что превратили фашисты город на Неве, как сражались ленинградцы, как стоически боролись за жизнь.
Когда я вслух читал газету, в госпиталь, точнее, во вторую половину крестьянской хаты, где лежало 12 раненых, зашли наш командир отряда Макар Филимонович Фидусов и комиссар Андрей Григорьевич Семенов. Поздоровавшись со всеми за руку, они присели на мою койку. Семенов тихо проговорил:
- Продолжай, Федотов, и мы послушаем…
Потом, когда закончил чтение и раненые перебросились репликами - высказали свое мнение о таком событии, комиссар пристально взглянул на меня и сказал:
- Вот так и держать, политрук. - Он взял газету, уже истрепанную, побывавшую не в одних руках. - Одно плохо. К вам, раненым, в первую, а не в последнюю очередь должна приходить газета. Здоровый, он услышит и от других. А вам… - комиссар запнулся, видно, подыскивал нужное слово, но так и не найдя его, прямо добавил, - в общем, пострадавшим в боях и стычках надо в первую очередь знать, как гонят фашистов.
- Да и разведчикам это не помешало бы, - обронил я. - Придешь из поиска, а свежая сводка и газета уже у других. А если с группой разведки находишься "дома" и прибыла почта, то подгоняют, чтобы скорее кончал политинформацию, а то газеты ждут ребята в соседнем взводе… Короче, рвут у нас с руками и газету, и свежую сводку.
С тех пор в госпиталь ежедневно присылали сводки, а иногда и свежие газеты (их доставляли с партизанского аэродрома). Притом получали газеты еще с запахом типографской краски.
После выздоровления, возвратясь в разведку, я застал то же, что стало привычным в госпитале: группу, вернувшуюся с задания, всегда ждала свежая почта.
И оружием, и словом
1
Пока лежал в госпитале, наши войска освободили Шепетовку, железнодорожный узел и город, в котором родился Николай Островский (кстати, книгу "Как закалялась сталь" где-то раздобыл и переправил нам комиссар бригады, и я читал ее вслух), и ликвидировали окруженную Корсунь-Шевченковскую группировку противника, а 24 февраля 1944 года овладели старинным белорусским городом на Днепре Рогачевом. Сквозная рана на ноге медленно заживала. Я уже начинал ходить на костылях, а затем - с палочкой.
Через месяц уже стал в строй. Откровенно говоря, нога побаливала, но разве улежишь? Душа рвалась к товарищам, хотя разведчики навещали меня очень часто - в день два-три раза. Они рассказывали, что ведут поиск по правому берегу Западной Двины, в тех местах, где мы выходили из Сиротинского района в Ушачскую зону.
За месяц, проведенный на госпитальной койке, на этом участке произошли большие перемены, да и вообще везде обстановка существенно изменилась. Поисковые группы наших отрядов вместе с бригадной разведкой установили, что из Полоцка и Витебска в сторону Оболи, Ловжи, Шумилино идет усиленное передвижение воинских формирований противника. Продвигаются ночью, тщательно маскируются, в основном концентрируются в Улле и гарнизонах, расположенных по правобережью Западной Двины. Поведение гитлеровцев насторожило наше командование: именно с этих двух направлений фашисты и раньше пытались нанести удары по партизанам Полоцко-Лепельской зоны. Такое сосредоточение вражеских формирований было опасным и для бригады имени В. И. Ленина: пока на Двине лед, враг мог ударить по нашим отрядам.
Очень тщательно мы готовились к очередному поиску, в который отправлялась вся разведка отряда, в полном составе. Решили идти двумя группами, хорошо вооруженными автоматическим оружием и гранатами. Скрупулезно разрабатывали маршруты, согласовывали, где, у какого гарнизона и когда быть каждой из них. Условились и о сигналах, и о взаимоподдержке, если она вдруг понадобится.
Отправились на операцию 11 марта. В деревне Усвица, тут располагался отряд И. И. Конюхова, хорошо отдохнули и, когда стемнело, ушли за реку - каждая группа в своем направлении. Командир разведки - в сторону Уллы, а моя группа - влево, по придвинским гарнизонам противника.
Разведали вражеские гнезда в Кардоне, Федьково, Борках, на торфозаводе. Повернули было на Кральки, но тут нас обнаружили. В один миг открыли огонь из пулеметов и минометов оставшиеся у нас позади гарнизоны, в небо взвились десятки ракет. Значит, вражеские гнезда, как говорится, на боевом взводе.
Спустя несколько минут затрещали автоматные и пулеметные очереди в той стороне, где находились Николаево и Буболи. Это по дороге из Ловжи на Уллу. По характерному перестуку ручных пулеметов системы Дегтярева сразу же предположили, что "работали" наши разведчики. Бросились, как и было договорено, на помощь. Действительно, это Попов со своей группой завязал бой с колонной гитлеровцев, продвигавшейся к Западной Двине. Когда подбежали, я дал условный сигнал - две зеленые ракеты. Немедленно последовали в ответ две красные. Они обозначили место, где ведет бой Попов со своими разведчиками.
Огонь четырех ручных пулеметов, двух десятков автоматов да еще гранаты, которые мы тут же пустили в ход, на несколько минут ошеломили эсэсовцев, следовавших на Уллу. Передние автомашины загорелись и создали пробку на шоссе. Выпрыгнувшие из кузовов солдаты заняли оборону на противоположной стороне дороги. В небо взвились ракеты - сигнал, взывающий о помощи. И она к ним пришла - из нашего тыла, из гарнизонов, возле которых мы только что побывали. В создавшейся обстановке нам следовало немедленно отходить, иначе гитлеровцы отрежут путь к реке.
Вскоре началась сильная перестрелка в стороне Слудоши, Шаши и далее по Западной Двине. Мы догадывались: это разведки других отрядов нашей бригады ведут активный поиск. Значит, по всему правобережью стоят уже опорные пункты противника. А если они есть, значит, блокада!
При отходе по тому пути, которым следовали в разведку, нас несколько раз обстреляли. К счастью, все обошлось благополучно, и на рассвете мы прибыли в отряд.
Поиск привел к единственному выводу: и на этот раз гитлеровцы намерены начинать блокаду партизанской зоны со стороны Западной Двины, поэтому поставили свои форпосты на всем протяжении обороны нашей и бригады имени В. И. Чапаева. Конечно же, мы предполагали и второй вариант начала блокировки - со стороны Уллы. Но такое маловероятно: фашистам запомнились январские бои с бригадой И. Р. Шлапакова в Красном, когда им оттуда пришлось ретироваться.