"Кюхельбекер издает Альманах в 4-х частях под заглавием "Мнемозина", он еще не показался, а г-н Сленин и Дельвиг издают на 25-й год Северные Цветы, точно то же, что и наша звезда. Это спекуляция промышленности. Им завидно, что в три недели мы продали все 1500 экземпляров - посмотрим удачи!".
В этот же день, 3 марта, "Литературные листки" объявляют публике о "Северных цветах". Извещение было составлено в тоне внешне благожелательном и лояльном к новому изданию - и в то же время в нем были поставлены весьма симптоматичные акценты. "На русском Парнасе носятся слухи, - писал Булгарин, - что несколько литераторов и один книгопродавец вознамерились к будущему 1825 году издать альманах в роде Полярной звезды, под заглавием Северные цветы".
Мысль Бестужева, высказанная в частном письме, становилась достоянием публики. "Северные цветы" будут подражанием широко известному альманаху.
"Хотя наш Север не весьма славится цветами, - в тоне автора слышится едва уловимая снисходительная ирония, - однако ж при старании можно кое-что вылелеять".
Это шутка; далее тон становится серьезным. "Желаем и надеемся успеха, тем более, что семена весьма рано посеяны. Это соперничество" (автор предупреждает возникающие подозрения) "нисколько не повредит "Полярной звезде", напротив того, возродит в издателях соревнование, что также послужит к пользе читателей. Кто покупал в продолжение двух лет "Полярную звезду", тот купит и в третий раз, особенно зная отличные дарования издателей, гг. Бестужева и Рылеева".
К сожалению, мы не знаем, как реагировали издатели "Полярной звезды" и будущие издатели "Северных цветов" на эту прямую рекламу, которая могла бы обострить отношения и без того конкурирующих групп.
Противопоставлять "отличные дарования" названных поименно популярных писателей нескольким безыменным "литераторам и книгопродавцу" значило прямо подсказывать публике выбор одного издания в ущерб другому. Призыв же в виду этих обстоятельств покупать "Полярную звезду" превращал литературное "соперничество" в борьбу торговых фирм. Грань между "словесностью" и "коммерцией" становилась исчезающе тонкой.
Все это никак не могло входить в планы Бестужева и Рылеева.
Согласившись стать издателем "Северных цветов", Дельвиг понимал, что его ждут довольно значительные трудности. Начать с того, что отношения в "Вольном обществе" были не вполне безмятежны. Здесь действовали две партии - "правая" и "левая", консерваторы в обществе и литературе, группировавшиеся вокруг А. Е. Измайлова, издателя "Благонамеренного", и либеральная часть. Последняя была в большинстве; к ней принадлежали президент общества Федор Николаевич Глинка, вице-президент Н. И. Гнедич, признанный мэтр и учитель, переводчик Гомера; издатель "Сына отечества" Н. И. Греч и сотрудник его, польский журналист не без способностей Ф. В. Булгарин, ставший русским литератором и издававший с 1823 года "Литературные листки", о которых мы уже упоминали; наконец, издатели "Полярной звезды" Рылеев и Бестужев и сам Дельвиг с небольшим кружком оставшихся друзей, прежде всего с П. А. Плетневым.
Все эти люди приняли участие в "Звезде" и действовали против консерваторов сообща - однако прошлый 1823 год посеял среди них брожение.
Мы не знаем досконально, что творилось за кулисами общества и почему Гнедич был сменен с вице-президентства и на его место избран Греч.
Обиженный Гнедич фрондировал, и его поддерживали Ф. Глинка, Дельвиг и Плетнев, особенно сблизившиеся с ним на протяжении 1822–1823 годов.
К Гречу тяготели Рылеев, Бестужев, Булгарин.
Из этой последней группы вышли потом вожди Северного общества декабристов - и можно предполагать, что какие-то общественные разногласия сыграли свою роль в разделении общества на партии. Однако они были не единственной и, может быть, даже не главной причиной. По Петербургу ходили слухи, что Греч интригует за спиной у Ф. Глинки и пытается "обратить Общество" к своему журналу. Это было очень похоже на истину. Официальный журнал общества - "Соревнователь просвещения и благотворения" - день ото дня хирел, а рядом с ним оскудевал гречев "Сын отечества", тоже питавшийся от даяний общества. Сил на два журнала у "соревнователей" не было.
"Сын отечества" был авторитетен и популярен, его покупали "наряду с академическими ведомостями" - но положение могло измениться каждую минуту, и опытный журналист был неспокоен. Еще в 1816 году он предлагал вновь возобновленному Обществу любителей словесности, наук и художеств взять его детище под свою эгиду. Обществу нужен был печатный орган, Гречу - сотрудники. Сделка расстроилась, и Греч связал тогда свою судьбу с "соревнователями". Он должен был заботиться о завтрашнем дне; журнал требовал пищи. Прекратись ее приток - и он погиб, и неминуемое крушение ждет журналиста.
В 1823 году в России был неурожай, дороговизна, помещики в губерниях предпочитали не тратиться на журналы. Число подписчиков у Греча упало вдвое. Теперь, по мнению Греча, "Соревнователь" должен был погибнуть, чтобы гибелью своей спасти "Сына отечества". План не удался; Глинка, Рылеев, О. Сомов образовали "домашний комитет" для оживления журнала и общества. Греч не вошел в него. В 1824 году он был сменен с вице-президентства и не посетил ни одного заседания.
Все это осложняло отношения Греча с руководителями "ученой республики", в том числе и с Бестужевым и Рылеевым, - однако разногласия пока не выходили на поверхность. И он, и Фаддей Булгарин, его ближайший журнальный соратник, держались либеральных взглядов и неизменно поддерживали "Полярную звезду". Булгарин был прямо дружен с Рылеевым и Бестужевым, и мнения их то и дело всплывали в его статьях: он спешил высказать их даже когда и не был никем уполномочен. Так он поступил, извещая о "Северных цветах".
Издатель конкурирующего альманаха в лучшем случае мог рассчитывать здесь на недоброжелательный нейтралитет. Если же издатель был Дельвиг, то следовало ожидать и прямых воинских вылазок, ибо Дельвиг был связан с конкурентом Греча и Булгарина - а с некоторых пор и непримиримым их врагом - Александром Федоровичем Воейковым.
Воейков был женат на любимой племяннице Жуковского А. А. Протасовой, "Светлане" его баллад. Из этого брака он извлек все, что можно, - покровительство Жуковского, литературные связи, деньги. Он извлекал из него даже стихи. В доме Александры Андреевны был литературный салон; ее "лунная красота" и неотразимое обаяние привлекали поклонников. Александр Тургенев и Василий Перовский - близкие друзья Жуковского - были влюблены в нее, как влюблялись люди десятых годов - молча, на всю жизнь, с романтическим томлением. Иван Иванович Козлов, ослепший и прикованный к креслу, считал ее ангелом, ниспосланным ему в утешение. Даже Булгарин одно время сходил от нее с ума, и суховатый и иронический Греч смягчался в ее присутствии. Ни Рылеев, ни Бестужев не остались к ней вполне равнодушны, а молодой Николай Языков кипел и трепетал от неразделенной страсти.
За всеми этими людьми внимательно следил муж - маленький смуглый брюнет с подвижным лицом и вспыхивающими в глазах огоньками тайного недоброжелательства. Нет, не ревность говорила в нем - супруга не давала к ней никаких поводов. Все эти люди были нужны ему - они писали стихи и прозу, которые он, Воейков, печатал в своих "Новостях литературы" - литературном приложении к издаваемой им военной газете "Русский инвалид". Плодами вдохновений Жуковского, И. Козлова, Языкова, одно время даже Рылеева он владел почти монопольно. Не любовных, но журнальных соперников опасался Воейков.
Конкуренция входила в быт, в семейную жизнь, она скрепляла и разрушала дружеские связи. Она встала между некогда закадычными друзьями - Булгариным и Воейковым - и в 1823 году превратила их в смертельных врагов.
Отчуждение и неприязнь росли между кружком Воейкова - и Гречем, Булгариным, Бестужевым, Рылеевым.
Дельвиг был в орбите воейковского кружка, и легкая тень падала на него. Бестужев подозревал, что конкурирующий альманах возникал не без воейковской интриги.
Все эти частности и местности, как уже сказано, делали положение Дельвига щекотливым и затруднительным. Он предупредил Рылеева и Бестужева и даже как бы испросил их согласия на новый альманах - но он не мог рассчитывать на их участие, равно как и на участие близких к ним членов "ученой республики" - Греча, Булгарина, Сомова, Корниловича, к тому же занятых и собственными литературными предприятиями. Оставались Ф. Глинка, Гнедич; по прежним связям можно было что-то получить от А. Е. Измайлова. В воейковском кружке могли поддержать его Жуковский, И. И. Козлов, сам Воейков. Наконец, должен был откликнуться лицейский "союз поэтов" - Пушкин, Кюхельбекер и соединившиеся с ним позже Баратынский и Плетнев. Из этого союза в Петербурге были, впрочем, только он сам, Дельвиг, и Плетнев: Кюхельбекер сам издавал в Москве альманах с В. Ф. Одоевским и нуждался в литературной помощи; Пушкин был на юге, в ссылке, Баратынский тянул в Финляндии унтер-офицерскую лямку.
Тем не менее Дельвиг начинает переговоры с "союза поэтов" и прежде всего обращается к Пушкину. Во второй половине января - начале февраля 1824 года Пушкин пишет брату Льву: "Что Кюхля? Дельвигу буду писать, но если не успею, скажи ему, чтоб он взял у Тургенева Олега вещего и напечатал. Может быть, я пришлю ему отрывки из Онегина; это лучшее мое произведение". Здесь идет речь сразу о двух альманахах лицейских товарищей: о "Мнемозине" "Кюхли" и о "Северных цветах".
"Мнемозина" получила "на зубок" "Вечер" ("Я люблю вечерний пир") и "Моего демона". У Дельвига в руках была пока только "Песнь о вещем Олеге", которую Пушкин посылал А. И. Тургеневу, видимо, при письме от 1 декабря 1823 года. Это было не так много, но самый подарок содержал в себе некоторый особый смысл.
Печатая у Дельвига "Песнь о вещем Олеге", Пушкин вступал тем самым в литературное состязание с Рылеевым, написавшим думу "Олег Вещий". В рылеевской думе он находил анахронизмы и - что гораздо важнее - отсутствие исторических характеров. Именно такой характер занимал его более всего, когда он писал собственную балладу: первобытное простодушие средневекового воина с его детской верой в слова прорицателя и трогательной привязанностью к животному - товарищу многолетних походов. Рылеев искал в Олеге иного: символа древней национальной славы. Разница эстетических принципов Пушкина и "гражданского романтизма" декабристов уже давала себя знать, и Пушкин, надо думать, не случайно не отдал этих стихов в "Полярную звезду". Он мог предвидеть, что издателям они не понравятся, - как и случилось.
Здесь не было преднамеренной полемики, а был отбор и распределение стихов, что Пушкин делал не раз. Вместе с тем можно думать, что новой "Звездой" Пушкин не был доволен и собирался дать это почувствовать издателям. В альманахе была напечатана его "Таврическая звезда" ("Редеет облаков летучая гряда…") с тремя последними стихами, которые имели для него особый, интимный смысл - они относились к Екатерине Раевской, ныне жене М. Ф. Орлова. Эпизод, описанный в них, мог быть узнан и самой Орловой, и ее мужем. Пушкин боялся двусмысленных положений как огня и негодовал на бесцеремонность Бестужева, которого об этих стихах специально предупреждал. В довершение бед два других его стихотворения в прошлой "Звезде" - "Нереида" и "Элегия" ("Простишь ли мне ревнивые мечты…") вышли обезображенные опечатками, и Пушкин с досадой отправлял их Булгарину, прося напечатать правильно.
Все это мало располагало Пушкина посылать новые стихи в "Полярную звезду", хотя обеспокоенный Бестужев не раз пытался загладить свою оплошность. Он дает уклончивый отзыв об альманахе в целом и довольно холодно встречает предложение Бестужева продать для следующей книжки "десяток пиес". "Едва ли наберу их и пяток, да и то не забудь моих отношений с цензурой. Даром у тебя брать денег не стану; к тому же я обещал Кюхельбекеру, которому верно мои стихи нужнее, чем тебе". Давние лицейские связи имели для Пушкина особую цену; к тому же он знал, вероятно, что Кюхельбекер находится чуть что не в крайности. Вслед за тем он решительно отказывает Бестужеву в отрывках из "Онегина" - видимо, тех самых, которые предназначал для Дельвига: "Об моей поэме нечего и думать - если когда-нибудь она и будет напечатана, то верно не в Москве и не в Петербурге".
Дельвиг обращался к Пушкину не только за стихами, но и за посредничеством. Он просил Пушкина и Жуковского замолвить за него слово Вяземскому - и только после этого решился написать сам. Он извинялся в принятых мерах предосторожности и затем сообщал об альманахе. Он просил от Вяземского стихов и прозы, несколько смущаясь, что начинает "делаться бесстыдным, как наши журналисты". "Не имея личных достоинств Рылеева и Бестужева, - так заканчивал он письмо, - надеюсь на дружбу некоторых лучших наших писателей и потому смею уверить вас, что я все употреблю старание доставить Вашим пьесам достойное их общество…".
Дельвиг, конечно, знал, что Вяземский уже прочно связал себя с "Полярной звездой" и потому-то поспешил заручиться дружеской поддержкой. Мало того, были некоторые основания думать, что Вяземский предубежден против конкурирующего альманаха: не забудем, что именно к нему Бестужев обращал свои то иронические, то негодующие письма. Он посылал в "Звезду" через Жуковского то "Святополка" Кюхельбекера, то собственный "Петербург" и требовал от Жуковского "Иванова вечера" - "Замок Смальгольм"; Жуковский совсем было согласился, но потом почему-то раздумал; в ноябре 1824 года Бестужев жаловался Вяземскому на Жуковского: "отдал "Иванов вечер" и взял назад".
Помимо обязательств перед "Полярной звездой" были и другие причины, о которых Дельвиг мог знать лишь частично. На Вяземского в одночасье свалилось множество дел: хлопоты с продажей имения, хлопоты с изданием пушкинского "Бахчисарайского фонтана", которое он взял на себя, наконец, хлопоты литературные. Он считал, что теряет свою популярность у "петербургских словесников": он вступил уже в довольно корректную поначалу, но все более накалявшуюся полемику с Булгариным. Речь шла о баснях И. И. Дмитриева, которому Вяземский отдавал недвусмысленное предпочтение перед Крыловым. Булгарин возражал печатно, и за ним было общее мнение. Вяземский отвечал; журнальная война расширялась. В феврале Булгарин извещал о выходе 20 новых пьес Крылова и среди них басни "Прихожанин" - "последняя может служить руководством критикам, которым кажется все дурно, что не их прихода". В Петербурге знали, что басня намекает на Вяземского: Крылов был задет.
Все время, пока развивались эти события, Вяземский писал только ближайшим друзьям - А. Тургеневу и Жуковскому. К марту он немного освобождается от хлопот. 9 марта он просит Бестужева извинить его молчание. "Летом пришлю я вам добрый запас на выбор для "Звезды". Теперь нет ничего отделанного, а на отделку нет времени, ни свободы".
У Вяземского не было новых стихов даже для "Полярной звезды" - тем более он ничего не мог послать Дельвигу. К просьбам Жуковского и Пушкина он, однако, не мог быть равнодушен, и потому оттягивал ответ, не отказывая решительно.
Вяземский просил Жуковского о "Полярной звезде", Жуковский Вяземского - о "Северных цветах".