Переход через Атлантику
Выйдя из Портсмута, "Витязь" начал переход через Атлантический океан при свежем северном ветре, нередко крепчавшем до штормового. 29 декабря 1870 года, в темную бурную ночь, корвет столкнулся с трехмачтовым немецким барком, захваченным французами, который шел, не соблюдая мер предосторожности, без бортовых огней. Как доносил Назимов в Морское министерство, он "успел только принять через борт на палубу корвета капитана барка, его помощника и 8 человек команды, как пробитый в носовой части барк начал тонуть. Сцепления с корветом снастями не было, и корвет от столкновения не пострадал. <…> В темноте ночи и на большой зыби разбитый барк быстро скрылся, погрузившись на дно". Назимов немедленно приказал лечь в дрейф и принять меры для спасения оставшихся на барке. "При сборе и опросе спасенных оказалось, что погибло только двое. <…> Я все-таки остался лежать в дрейфе до рассвета, чтобы по возможности осмотреть горизонт". Утром, когда "оказалось, что на горизонте ничего не было видно <…> мы взяли курс на Мадеру (Мадейру. - Д. Т.), как ближайший пункт, чтобы высадить спасенных".
Так по воле случая Миклухо-Маклай 31 декабря вновь оказался на рейде Фуншала - главного города португальского острова Мадейра, прославленного за природные красоты, плодородие почвы и целебный климат многими путешественниками. В 1866 году Геккель и его спутники провели на Мадейре два дня. Насей раз Николай Николаевич, по-видимому, вообще не сходил на берег. Через день "Витязь" вышел в открытое море и направился к островам Зеленого Мыса, также принадлежавшим Португалии.
8 января 1871 года корвет бросил якорь в гавани Порто-Гранде на острове Сан-Висенти. Этот гористый вулканический остров, как и весь архипелаг Зеленого Мыса, испытывает иссушающее влияние африканских пустынь. Здесь господствовала, по наблюдениям Гончарова, "грозная безжизненность от избытка солнца и недостатка влаги". "В Порто-Гранде, - рапортовал Назимов, - намерен остаться на две или три недели, во-первых, для получения европейской почты, а, во-вторых, для приведения корвета в должный вид по чистоте и окраске, которую до сих пор не мог произвести как следует по причине сырых погод в Англии". По словам судового врача Ф.К. Кролевецкого, стоянка в Порто-Гранде "оказала очень хорошее влияние на здоровье команды; часть людей ежедневно свозили на берег. <…> Для больных нанят был в городе большой частный дом". Больше всех был измотан трудным плаванием "пассажир" - Миклухо-Маклай.
Как писал ученый сестре по прибытии в Порто-Гранде, "сильно качало вообще все время так, что иногда трудно было удержаться в койке, и обедать и завтракать было не легкою задачею: все валилось, катилось, и иногда самого себя приходилось привязывать, чтобы не слететь с постели или со стула". В этом и других письмах Николай Николаевич умалчивает о своей приверженности морской болезни, но на нее недвусмысленно указывает Назимов, сообщая в "Записке" о пребывании ученого в Порто-Гранде: "На переходе до островов Зеленого Мыса Миклуха-Маклай большею частью страдал морской болезнью; по прибытии на остров Сан-Висент <…> он просил устроить ему на берегу моря палатку для различных наблюдений и собирания морских животных, но преимущественно губок". В свободное время, по словам Назимова, Миклухо-Маклай делал зарисовки "типов местных жителей <…> таких экземпляров у него было много и, должно сказать, все весьма удачно выполнены". Простудившись "в палатке, поставленной у самой воды", Николай Николаевич "поселился в наемной квартире на берегу".
Из газет, доставленных в Порто-Гранде почтовым пароходом, командир "Витязя" и его пассажир узнали, что в январе 1871 года в Лондоне созывается международная конференция для пересмотра некоторых статей Парижского трактата; это предвещало мирное урегулирование кризиса, вызванного демаршем Горчакова. 11 января Назимов отправил в Петербург рапорт, который непосредственно касался участи Миклухо-Маклая. Павел Николаевич писал управляющему Морским министерством Н.К. Краббе: "Имею честь просить Ваше Высокопревосходительство разрешить мне в случае мирных отношений с другими державами, что узнается в Вальпарайзо (Вальпараисо. - Д. Т.), отправиться в Австралию для высадки на берег Новой Гвинеи имеющегося на корвете натуралиста Миклухи-Маклая, а оттуда уже идти на соединение с эскадрою, через Японию". Этот рапорт, отправленный, по-видимому, по просьбе ученого, и ободряющие известия из Европы явно улучшили настроение Миклухо-Маклая.
Еще до перехода через северный тропик "Витязь" вошел в зону пассатных ветров, которые дуют ровно и беспрестанно, при волнении моря не более двух-трех баллов. Сравнительно небольшая и ритмичная качка существенно не влияла на самочувствие Миклухо-Маклая. Если он и не вполне "прикачался", то во всяком случае смог возобновить работу над статьей о губках Красного моря, которую не успел закончить до отплытия из Кронштадта. Эта работа была завершена к прибытию корвета в Рио-де-Жанейро и отправлена оттуда в Петербургскую академию наук, но осталась тогда неопубликованной.
Продолжая движение на юго-запад, "Витязь" пересек зону пассатов и вошел в приэкваториальную штилевую зону. Море здесь едва колыхалось, не было видно ни одного всплеска. 3 февраля клипер совсем заштилел. Миклухо-Маклай воспользовался благоприятной обстановкой, чтобы с разрешения командира судна произвести долгожданный эксперимент - измерение температуры морских глубин с помощью приборов и приспособлений, полученных в Англии.
Отдельные океанографические наблюдения включались в программы морских экспедиций еще в XVIII веке, но океанография как особая научная дисциплина, изучающая океанские ветры и течения, глубины и рельеф дна, распределение температуры на поверхности и по вертикали, закономерности движения вод в океанских глубинах и т. д., во время плавания Николая Николаевича на "Витязе" находилась еще в младенческом состоянии. Как было заведено на флоте, измерения температуры на поверхности и на небольших глубинах регулярно проводились на "Витязе" и их результаты заносились в судовой журнал. Ученый переносил эти данные в свою записную книжку, а нередко самостоятельно проводил такие измерения. Но, как понимал Миклухо-Маклай, для создания сколько-нибудь обоснованных теорий или даже гипотез, раскрывающих особенности "климата океана" - похоже, он первым ввел этот термин в научный оборот, - необходимы были измерения температуры на больших глубинах в разных районах Мирового океана. Аппараты и приспособления для таких исследований были изобретены и испытаны английскими учеными в самом конце 1860-х годов.
Мы не станем описывать здесь ход эксперимента и употребленные технические средства: читатель, заинтересовавшись, сможет прочитать об этом в статье, написанной Миклухо-Маклаем на "Витязе" и уже осенью 1871 года опубликованной в "Известиях" РГО. Отметим лишь, что успеху исследования способствовали дополнительные приспособления, которые, по сообщению командира "Витязя", придумал старший офицер корвета лейтенант П.П. Новосильский. Весь эксперимент занял три часа. Опущенный на прочном тросе на глубину 1000 саженей (1829 метров) аппарат со специальными термометрами и несколькими грузилами не достиг дна. На этой глубине термометры зафиксировали+3,5 градуса С, тогда как температура воды на поверхности достигала +27,56 градуса С. Миклухо-Маклай сознавал, что проведенное им глубоководное исследование - лишь кирпичик для построения будущей теории, но, "суммируясь с другими подобными же, поможет подтвердить какое-нибудь интересное научное обобщение".
Воспользовавшись штилем, Николай Николаевич занялся излюбленным делом - изучением простейших морских организмов. Назимов вспоминает, что ученый исследовал под микроскопом мельчайшие существа, которые он добывал с помощью сеток и драг. Обычно "Витязь" шел под парусами. Сберегая уголь, Назимов лишь в особых ситуациях (входя в гавань при противном ветре, в местах, опасных для мореплавания, при полнейшем безветрии) приказывал разводить пары. Именно так ему пришлось поступить для выхода из штилевой зоны. 7 февраля "Витязь" пересек экватор, и в тот же день матросы поймали голубую акулу. Хотя этот вид селахий был уже подробно описан в его труде "Материалы по сравнительной анатомии позвоночных", Николай Николаевич, как пишет Назимов, "анализировал и препарировал голову и мозг" пойманной акулы.
Небольшая ритмичная качка в пассатной зоне Южного полушария уже серьезно не мешала Миклухо-Маклаю. Поэтому к приходу корвета в Рио-де-Жанейро он смог выполнить свою программу-минимум: наконец завершил, как уже упоминалось, и переписал набело свою многострадальную статью о губках Красного моря и подготовил сообщение "Об исследовании температуры глубин океана". Одновременно он принялся усиленно штудировать книгу Чарлза Дарвина "Путешествие натуралиста вокруг света на корабле "Бигль"", так как "Витязю" предстояло пройти вдоль тех берегов Южной Америки, где несколько лет проводил исследования великий натуралист.
У берегов Южной Америки
Утром 20 февраля 1871 года "Витязь" бросил якорь на рейде столицы Бразилии, и Миклухо-Маклай с первой же шлюпкой отправился на берег. "По прибытии в Рио-Жанейро, - вспоминает Назимов, - он проводил время преимущественно на берегу и, насколько мне известно, заботился только о приобретении <рисунков и фотографий> разных типов населения Бразилии и о редких рыбах, появляющихся на рыбных рынках, для анализа мозгов".
Если Дарвин во время двукратного пребывания в Рио-де-Жанейро лишь изредка отвлекался от естественно-научных изысканий, чтобы занести в дневник, а потом в описание экспедиции свои чувства возмущения рабством негров и связанными с этим жестокостями, то Миклухо-Маклай - как в 1866 году в городах Красного моря - был поглощен наблюдениями над пестрым населением бразильской столицы, уделяя меньше внимания зоологическим штудиям.
"Улицы и рынки в Рио представляют для путешественника, интересующегося антропологией), обширное поле наблюдений, - писал ученый в своем незаконченном сообщении о пребывании у берегов Южной Америки. - <…> На каждом шагу встречаются представители разных рас или продукты их помеси. В двух третях низшего сословия здесь течет чистая африканская кровь или преобладает в нем. Первобытного населения - индейцев - здесь почти не приметно; изредка только попадается метис, которого неопытный еще наблюдатель только с трудом отличает от родившегося здесь европейца. <…> Чтобы иметь случай видеть вблизи большое количество цветного населения, я посетил больницу в Рио, где я имел полную возможность осмотреть несколько сотен объектов обоего пола". Часами бродил ученый по рынкам - не столько для того, чтобы приобрести экзотические образцы морской фауны, сколько для наблюдения за собиравшимися там людьми разных рас. Наиболее интересные "образчики" Николай Николаевич приводил к фотографу, который снимал их "без одежды, с трех сторон и в пяти положениях". Судьба этих фотографий, к сожалению, неизвестна.
Миклухо-Маклай с нетерпением ждал ответа из Петербурга на рапорт Назимова с просьбой разрешить "Витязю" зайти в Австралию и затем высадить ученого на Новой Гвинее. Зная, что кризис из-за демарша Горчакова уже миновал самую острую стадию, Николай Николаевич надеялся на благоприятное для него решение вопроса и в письмах из бразильской столицы просил направлять ему корреспонденцию в австралийский порт Мельбурн. 9 марта 1871 года Назимов ушел из Рио-де-Жанейро, здраво рассудив, что при тогдашних средствах сообщения ответ из Петербурга не скоро дойдет до Бразилии; он надеялся, что почтовый пароход с депешей из Морского министерства догонит "Витязь" в одной из южноамериканских гаваней вплоть до чилийского порта Вальпараисо. Павел Николаевич повел корвет на юго-запад, к Магелланову проливу, чтобы пройти через него в Тихий океан.
Морская стихия снова не баловала нашего героя, особенно после того, как корабль вошел в зону "ревущих сороковых". "Прошло уже две недели, как неблагоприятные бури и ветры носят нас взад и вперед, так что мы не можем попасть в Магелланов пролив, - писал Миклухо-Маклай Дорну 30 марта. - 3 ½ недели тому назад мы покинули Рио-де-Жанейро и сейчас находимся в промежутке между Фолклендскими островами и берегами Патагонии, южнее мыса Бланко, где нас качает из-за продолжения равноденственных бурь". Но и в этих неблагоприятных условиях ученый по возможности продолжал свои изыскания. Так, он сообщил в том же письме Дорну, что "хороший день, когда мало качало, позволил мне исследовать несколько голов моих любимых селахий, купленных на рынке в Рио". По сообщению Назимова, "на пути из Рио-Жанейро в Магел[л]анов пролив, идя на малой глубине в 70 и 60 сажень, иногда и менее, Миклуха бросал несколько раз драгу для получения морских животных со дна моря". Продолжал он и измерение температуры морской воды на малых глубинах.
Наконец 1 апреля корвет вошел под парами в Магелланов пролив и через три дня, преодолев все узкости, встал на якорь в гавани Пунта-Аренас - поселения, основанного в 1840-х годах и остающегося по сей день самым южным городом в мире. В связи с открытием поблизости угольных копей и золотых приисков поселок к тому времени превратился в небольшой город с военным гарнизоном в 30 человек; здесь поселился губернатор чилийской территории Магальянес. Как сообщил в Петербург Назимов, "быстрый переход от бразильских жаров в патагонский холод" отрицательно повлиял на здоровье команды "Витязя" и его ученого пассажира, но не сказался на их работоспособности.
В 1833 - 1834 годах в Магеллановом проливе проводила многомесячные исследования английская экспедиция на бриге "Бигль", и Николай Николаевич шел тут буквально по следам молодого Дарвина. Как и он, Миклухо-Маклай совершил экскурсии по покрытым густыми лесами холмам, посетил горное озеро, осмотрел береговую полосу и отвесные обрывы, позволяющие судить о чередовании геологических эпох, описал несомненные признаки процесса поднятия берега на патагонской стороне пролива. Однако его научные приоритеты изменились, как только в городок прибыли верхом несколько десятков пата-гонцев, мужчин и женщин. В Миклухо-Маклае проснулся этнограф. "Последние дни нашего пребывания в колонии (Пунта-Аренас. - Д. Т.), - писал ученый, - я посвятил исключительно патагонцам: рисовал их физиономии, рассматривал их вещи и хозяйственные принадлежности, которые они имели с собой, старался при помощи переводчика говорить с ними". Так в сообщении появились интересные наблюдения над внешностью и некоторыми обычаями патагонцев, их одеждой и украшениями, особенностями верховой езды, метательным оружием болас и т. д. Сохранилось несколько портретов патагонцев, сделанных ученым в Пунта-Аренасе. Благодаря необычайной выразительности и точности в воспроизведении деталей эти рисунки и сейчас могут служить этнографическим источником.
Патагонцы прибыли в Пунта-Аренас для меновой торговли. Шкуры гуанако они выменивали главным образом на ром и другие алкогольные напитки. "Не прошло и трех часов по их прибытии в Punta Arenas, - пишет Миклухо-Маклай, - как почти все индейцы были так пьяны, что большинство не могло стоять на ногах". Наблюдения ученого дополняет Кролевецкий, который отмечает в своем отчете, что патагонцы были до того пристрастны к спиртным напиткам, что "некоторые продавали даже те шкуры, которыми покрывались сами, а вместо них одевались в старые европейского покроя лохмотья". "Водку доставляют дикарям чилийцы, - подчеркивал Кролевецкий. - Вот с чего начинается цивилизация диких племен".