Потапов предупредил, что через месяц отчислит тех, кто – по его мнению – неспособен усвоить хитрую снайперскую науку. Это нас огорчило. Но его педагогические методы по-прежнему вызывали уважение. Даже можно сказать, что он нам нравился. Потому мы старались изо всех сил. По крайней мере, я старалась. Кроме меня, в группе занимались еще две представительницы слабого пола. С нами он держался подчеркнуто вежливо, однако эта офицерская вежливость всех нас, девушек в возрасте 19, 20 и 22 лет, не радовала, а пугала. Мы подозревали, что будем первыми кандидатами на вылет.
Но вышло по-другому.
С темно-синими гимнастерками Осоавиахима расстались несколько грубоватых парней, в том числе – трое, имевшие удостоверения "Классный стрелок РККА". Потапов объяснил, что разделению своих учеников на женщин и мужчин он не придает большого значения и уверен: к работе снайпера женщины – не все, конечно, – приспособлены лучше. Они выносливы, наблюдательны, у них обостренная интуиция, заложенная самой природой. Пройдя курс венного обучения, женщины четко выполняют все инструкции, к процессу стрельбы относятся вдумчиво и аккуратно, а уж в деле изобретательной маскировки, столь важной на поле боя для сверхметкого стрелка, им просто нет равных.
От похвал старшего инструктора голова могла закружиться у кого угодно. Но Александр Владимирович не давал нам времени на приятные переживания. К оставшимся в группе курсантам он стал относиться строже, придирчивее и внимания каждому из нас уделял больше. Он говорил о таких тонкостях ремесла, о которых мы бы никогда и не задумались. Например, заставлял вести наблюдение за стройкой – а строили трехэтажное здание средней школы № 25 на улице Владимирской – и потом рассказывать ему, что за два часа успели сделать рабочие, как изменилась ситуация на объекте, где появились новые двери и оконные проемы, марши лестниц, простенки, с какой позиции удобнее сделать выстрел, чтобы нейтрализовать, предположим, прораба, бегающего по мосткам с этажа на этаж.
Медленно, но неотступно Потапов приучал нас внимательно наблюдать за окружающим миром, зорко, словно бы в окуляр оптического прицела, рассматривать детали и подробности нашей быстротекущей жизни, по мелочам угадывать образ целого. При таковом подходе что-то утрачивало прежнее значение, отступало на второй план и сливалось с фоном. Что-то становилось очень важным. Как будто увеличенные линзами черты выявляли истинную сущность каждого нового предмета.
Впрочем, иногда казалось, что Дорогой Учитель ко мне придирается.
Бывало, столкнувшись с каким-нибудь заданием, не поддававшимся быстрому исполнению, я начинала горячиться. Меня злила необходимость тратить больше времени и сил на дело, которое на первый взгляд представлялось совершенно обычным. Потапов останавливал тренировку, начинал спокойно, настойчиво и даже нудно все разбирать, объяснять, указывать на допущенную ошибку, следить за тем, как я ее исправляю. Я удивлялась, отчего он так возится со мной. Старший инструктор отвечал:
– Кому многое дано, с того много и спросится…
Не имея цели рассказывать здесь обо всем комплексе знаний и умений, необходимых снайперу (штатским людям это абсолютно ни к чему), упомяну лишь о том, что кроме практической стрельбы в Школе большое внимание уделяли теоретическим занятиям. Нас знакомили с законами баллистики, в частности, давали понятие об "одной тысячной", учили быстро рассчитывать расстояния для стрельбы по специальной формуле, определять дальность по угловым величинам, по базе оптического прицела "ПЕ", по сетке бинокля и перископа, объясняли явление деривации (отклонение вращающейся пули при полете к цели в сторону от плоскости стрельбы). Также мы заучивали разные таблицы. Например, таблицу превышения средних траекторий при стрельбе из винтовки Мосина патронами с "легкой" и "тяжелой" пулями и т. д. и т. п.
За четыре месяца занятий наша группа сдружилась. Пришла весна, и мы все вместе стали выезжать не только на стрельбище, но загород, где неугомонный Потапов устраивал дополнительные занятия по предмету "Приемы маскировки". На какой-нибудь дальней поляне курсанты расстилали скатерть, ставили на нее бутылки с ситро и лимонадом, раскладывали всевозможную снедь, взятую из дома. Старший инструктор читал лекцию и на живой природе демонстрировал нам, как надо маскироваться. Действительно, случалось, что мы не могли его найти полчаса и более. Тогда кричали, что сдаемся, и Дорогой Учитель появлялся перед нами в каком-нибудь немыслимом желто-зеленом балахоне с капюшоном, украшенном обрывками ткани, сухими веточками, пучками травы.
Кроме того, в лес мы обычно брали одну "снайперку" и проводили игру под названием "Донышко". После походного обеда, когда бутылки с напитками пустели, одну из них укрепляли в рогатине боком и горлышком вперед на расстоянии метров двадцати-тридцати от стрелка. Следовало одним выстрелом выбить в ней дно, то есть пуля должна была точно войти в горлышко и, не повредив бока стеклянного сосуда, выйти через дно, которое при этом разрушалось.
Первую бутылку обычно выбивал сам Потапов. Потом передавал ружье одному из учеников, и соревнование в меткости и сноровке начиналось. У нас учились весьма амбициозные ребята, в основном очень молодые, которые желали во что бы то ни стало ходить в лидерах и удостоиться похвалы "Потапыча". Но стрелять приходилось, во-первых, с колена, то есть опираясь коленом правой ноги в землю и сидя при этом на каблуке. Во-вторых, удерживать винтовку с помощью ремня, пропущенного под согнутый локоть левой руки. Ею стрелок упирался в левое колено и держал цевье ружья, сдвинув кисть ближе к дульному срезу. Все это требовало силы, устойчивости, хорошего баланса.
Тот, кто промахивался, выбывал из игры под шутки и смех присутствующих. Тех, кто побеждал, Александр Владимирович награждал: вручал маленькую шоколадку с разными забавными пожеланиями. У меня некоторое время не было полной уверенности в своих силах. К тому же я не люблю красоваться, быть в центре внимания, ибо один из постулатов, внушенных нам Дорогим Учителем, гласил: "Быть на виду – опасно. Сверхметкий стрелок неуязвим, пока он никому не виден".
Настал тот день, когда Потапов передал винтовку именно мне.
Смирив волнение, я взяла оружие, привычно уперла его приклад в плечевую впадину, положила указательный палец на спусковой крючок и, прижав щеку к гребню приклада, правым глазом посмотрела в окуляр оптического прицела. "ПЕ" давал четырехкратное увеличение. Но даже при нем горлышко бутылки, замершее между тремя черными линиями, казалось лишь жирной точкой. Оставалось рассчитывать на интуицию, на то "чувство цели", которое вырабатывается у снайпера в процессе тренировок.
Долгое прицеливание – обычная ошибка начинающих. Но я давно избавилась от этой ошибки. Так что все произошло точно по инструкции, то есть в течение восьми секунд. Задержка дыхания, прицеливание, выдох с плавным нажатием на спусковой крючок. "Снайперка" отозвалась громом выстрела и толчком в плечо. Бутылка по-прежнему сияла белыми боками на солнце, а вот донышка у нее… не было!
– Молодец, Людмила, – сказал мне старший инструктор. – Повторить сможешь?
– Ладно, давайте, – согласилась я, ибо мною овладел азарт.
Потапов понял это и усмехнулся.
– Спокойнее, девица-краса-длинная коса, – так старший инструктор иногда шутливо обращался к нам, девушкам, учившимся в его группе. – Все шансы на победу у тебя есть.
Ребята быстро установили в рогатине новую бутылку. "Потапыч" подал мне патрон с "тяжелой" пулей, и я, открыв затвор, вложила его в патронник. Конечно, механизм сработает без отказа. Я нажму на спусковой крючок, и ударник под действием боевой пружины резко выдвинется вперед. Его конец, похожий на жало змеи, проткнет капсуль-воспламенитель, расположенный на дне патрона. Пороховой заряд в нем взорвется, пуля, закрепленная в латунной гильзе круговым обжимом, наконец-то получит свободу…
День выдался солнечный, погожий, и пули, покоряясь моей воле, летали отлично. Три "донышка" – с таким счетом кончились для меня эти соревнования в лесу. Старший инструктор на зависть другим курсантам подарил мне не только шоколадку, но и свою книжку "Наставление для метких стрелков" с автографом: "Людмиле Павличенко, моей способной ученице, на добрую память. А. Потапов". Я не очень-то согласна с подобной формулировкой. Все-таки способности, они – от природы, то есть врожденные, – но в деле сверхметкой стрельбы к ним надо прибавить твердость характера, трудолюбие, прилежание, выдержку, настойчивое желание учиться.
Выпускные испытания в Снайперской школе я прошла с достойными результатами. В свидетельстве о ее окончании, отпечатанном на мелованной бумаге и украшенном круглой гербовой печатью, имелись названия предметов и оценки. Черные буквы складывались в строчки, для меня лестные: практическая стрельба – "отлично"; устройство ручного огнестрельного оружия – "отлично"; тактическая подготовка – "отлично"; военно-инженерная подготовка – "хорошо". Наш выпускной вечер был непринужденным, шумным, веселым. Мы говорили о будущем. Многие ребята собирались поступать в военные училища. Девушки планировали заниматься пулевой стрельбой в системе Осоавиахима, участвовать в соревнованиях, бороться за присвоение звания "Мастер спорта СССР".
Однако шел 1939-й год.
Первого числа сентября месяца фашистская Германия напала на Польшу, и так началась Вторая мировая война. Поляки оказывали сопротивление захватчикам, но уже 8 сентября немцы подошли к Варшаве. Ее оборона продлилась… двадцать дней. Затем правительство бежало в Румынию, а территорию Польши полностью оккупировали немцы. В апреле 1940 года фашисты вторглись в Данию и в Норвегию. Норвежцы с помощью англичан и французов продержались два месяца, но в июне капитулировали. Настал черед Бельгии и Франции. Наступление немцев началось 20 мая, а 28-го большая часть бельгийской армии уже положила оружие. После окружения под Дюнкерком союзных англо-франко-бельгийских войск англичане 4 июня 1940 года удрали с европейского континента на свой остров, оставив победителям всю артиллерию и танки, более 60 тысяч автомашин, до полумиллиона тонн военного имущества и боеприпасов, а также около сорока тысяч солдат и офицеров пленными. Потомки доблестных солдат императора Наполеона Бонапарта 22 июля того же года сдали фрицам Париж… без боя!
Действительно, "блицкриг", то есть "быстрая война".
Наблюдая за стремительными перипетиями в Европе, мы не могли не думать о том, что агрессор рано или поздно обрушится на наше первое в мире государство рабочих и крестьян. Мой отец, по роду своих занятий располагая конфиденциальной информацией, все чаще при традиционных вечерних чаепитиях говорил нам о приближении трудного времени. Я возражала ему, утверждая, что "…от тайги до британских морей Красная армия всех сильней", и воевать мы будем на чужой территории.
Как показали дальнейшие события, отец был прав, а я (вместе с миллионами других советских людей) глубоко заблуждалась. Объяснить собственную самоуверенность могу лишь состоянием дел, которые у меня шли прекрасно. Поскольку в университете все сессии я сдавала с отличными оценками, то мне разрешили совмещать учебу с работой, близкой по специальности. В конце 1939 года меня приняли в Государственную историческую библиотеку на должность заведующей отделом комплектации. Как это было прежде, на заводе "Арсенал", я снова стала вносить в общий семейный бюджет определенную сумму и больше денег тратить на моего сына, которому исполнилось семь лет.
Последнюю зимнюю сессию на четвертом курсе истфака я вместе с однокурсниками сдала в январе 1941 года с отличными и хорошими оценками. Руководство Государственной исторической библиотеки в Киеве предложило мне поехать в длительную – месяца на четыре – командировку в Одесскую публичную библиотеку старшим научным сотрудником для укрепления там научных кадров. Богатейшие фонды этой, одной из самых старых на Украине библиотек были мне известны. Я полагала, что без труда напишу там свою дипломную работу, посвященную Богдану Хмельницкому, присоединению Украины к России в 1654 году и деятельности Переяславской Рады. На следующий год мне предстояло защитить в КГУ эту дипломную работу и получить диплом о высшем образовании.
Я готовилась к отъезду, пребывая в самом радужном настроении. Но все-таки разговоры с отцом, к счастью, на меня подействовали. Потому я положила в чемодан не только паспорт, студенческий билет и зачетную книжку, но и свидетельство об окончании Снайперской школы, брошюру Дорогого Учителя и еще одну или две военных книги, в частности, сборник мемуаров "Бои в Финляндии", изданный в Москве в начале 1941 года.
Поезд Киев – Одесса отходил вечером. Моя семья в полном составе прибыла на вокзал. Папа, как всегда, был серьезен и молчалив. Мама давала мне последние советы насчет правильного питания. Сестра Валентина и ее молодой человек Борис шептались о чем-то. Сын Ростислав никак не хотел отпускать мою руку, просил взять его с собой, обещая помогать мне в работе. На глазах у него закипали слезы, я пыталась хоть немного утешить его и развеселить. Могла ли я тогда думать, что расстаюсь со Славиком почти на три года!..
Глава 3
От реки Прут до реки Днестр
Ничего необычного не было в начале того, теперь памятного всем воскресного дня 22 июня 1941 года. Над Одессой сияло прозрачное небо, светило жаркое южное солнце. На море стоял штиль. Гладкая голубая равнина простиралась до самого горизонта, и чудилось, будто где-то там, вдали, она сливается с таким же голубым небом.
Раннее утро я, моя приятельница Софья Чопак, работавшая в Одесской публичной библиотеке, и ее старший брат провели на пляже. Обедать решили в "Чебуречной" на улице Пушкинской. Мы имели заранее купленные билеты и вечер планировали провести в театре, слушая в исполнении местных артистов оперу Верди "Травиата".
В двенадцать часов дня, сидя на открытой веранде "Чебуречной" в ожидании своего заказа, мы услышали из репродуктора на улице сообщение о том, что сейчас будет выступать заместитель председателя Совета Народных Комиссаров, нарком иностранных дел товарищ Молотов. То, что сказал наркоминдел, показалось нам совершенно невероятным: сегодня, в четвертом часу утра, Германия вероломно напала на Советский Союз…
– Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда, – взволнованно, но твердо звучал голос Молотова. – Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!..
Речь длилась всего несколько минут, и сразу осознать случившееся было трудно. Как заколдованные, мы сидели за столом и ошеломленно смотрели друг на друга. Но вскоре официант принес блюдо с чебуреками и бутылку белого вина. Точно вернувшись в обычный мир из какого-то зазеркалья, мы заговорили между собой громко и бессвязно.
Тем временем улица Пушкинская постепенно наполнялась народом. Люди собирались под репродуктором, оживленно обменивались впечатлениями. Душевное волнение гнало их из домов на улицу. Они хотели видеть соотечественников, знать, как другие восприняли страшную новость. Понять общее настроение, ощутить то единство, к которому призывал их народный комиссар иностранных дел. Паники и растерянности в толпе не чувствовалось. Все уверенно говорили: мы разобьем фашистов!
Никто в Одессе и не подумал отменять сеансы в кинотеатрах, спектакли, концерты, традиционное воскресное гуляние на Приморском бульваре с выступлением духового оркестра. Наоборот, залы были переполнены и в опере, и в Русском драматическом театре, и в Театре юного зрителя, расположенных недалеко друг от друг на улице Греческой, и в городской филармонии. Публика ломилась и в цирк на аттракцион с дрессированными тиграми…
Мы тоже не стали отменять поход в оперный театр и в начале восьмого часа вечера сидели на своих местах в 16-й ложе бельэтажа и смотрели на сцену, где шел первый акт "Травиаты". Одесситам и гостям города предлагали поверить, будто они находятся в роскошном доме парижской куртизанки Виолетты Валери. Декорации, костюмы, голоса певцов, игра оркестра, само оформление зала с позолоченной лепниной, огромной хрустальной люстрой и потолком, красиво расписанным французским художником, пребывали в полной гармонии между собой. Но что-то мешало наслаждаться сим изысканным зрелищем. Словно оно относилось к другой, стремительно уходящей от нас жизни. После первого действия, в антракте я предложила своим знакомым покинуть театр.
Мы пошли к морю. На летней эстраде Приморского бульвара духовой оркестр наигрывал бодрые военные марши. Звонкое пение труб, громкие удары барабана звучали над берегом. На глади водного пространства одесской бухты виднелись силуэты боевых кораблей Черноморского флота: старинный крейсер "Коминтерн", переоборудованный под минный заградитель, эсминцы "Шаумян", "Бойкий" и "Безупречный", канонерские лодки "Красная Абхазия", "Красная Грузия", "Красная Армения". Стальные корпуса, мачты, мощные орудийные башни с длинными стволами больше соответствовали нашему настроению. Все-таки объявлена война…
Согласно мобилизации, о которой сообщили уже на следующий день, призыву в армию подлежали военнообязанные четырнадцати возрастов, от 1905 до 1918 года рождения. Я, рожденная в 1916-м, под призыв попадала. Нисколько не сомневаясь в том, что меня примут тотчас и с радостью, я отправилась в военный комиссариат Водно-транспортного района Одессы. Предстоящая встреча с военкомом казалось мне весьма торжественной, и я надела свое лучшее крепдешиновое платье, красивые белые босоножки на высоком каблуке. В сумочке у меня лежал паспорт, студенческий билет и свидетельство об окончании киевской Снайперской школы Осоавиахима.
У дверей райвоенкомата толпилось множество людей. Попасть в кабинет военкома я смогла только часа через два. В комнате было душно и накурено. Поминутно хлопали двери. Охрипший военком с сизо-красным лицом что-то доказывал пришедшим к нему двум парням деревенского вида. Он ошалело посмотрел на меня и сказал:
– Медицинские кадры будут призывать с завтрашнего дня…
– Я – не медик.
Но он тут же отвернулся, показывая, что разговор со мной окончен. Однако я так не считала и положила на стол перед ним свое снайперское свидетельство. Военком раздраженно заявил, что военно-учетной специальности "СНАЙПЕР" в его списке нет. Потом он добавил что-то ироническое по поводу Осоавиахима, женщин, которые хотят быть солдатами, но не соображают, как это трудно. Короче говоря, он заставил меня покинуть его кабинет.