В конце 1996 года мы устраиваем вечеринку одновременно по поводу новоселья и Нового года, приглашаем в гости всю мою компанию из Вегаса и голливудских друзей Брук. Вопросами безопасности занимается Джил. После очередной порции писем с угрозами мы вынуждены предпринимать особые меры против нежелательных гостей, поэтому он весь вечер стоит на подъездной дорожке, сканируя каждого гостя. Приезжает Макинрой, и я все время подначиваю его, предполагая, что Джил пропустил его по недосмотру. Он сидит на террасе и разглагольствует о теннисе. Вряд ли какая-нибудь тема в эти дни способна вызвать во мне меньше энтузиазма, так что я постоянно отлучаюсь. Провожу вечер возле камина, смешивая коктейль "Маргарита", глядя, как Джей Пи играет металлическими щетками на барабанах на манер Бадди Рича. Я поддерживаю огонь, подкладываю ветки, уставившись в самое сердце пламени. Обещаю себе, что 1997-й будет лучше, чем 1996-й.
МЫ С БРУК СИДИМ на церемонии "Золотой глобус", когда раздается звонок от Джила. С его двенадцатилетней дочерью Касси случилось несчастье. Она каталась на санках на горе Чарльстон, в часе к северу от Вегаса, куда отправилась на прогулку вместе с членами церковной общины. Санки въехали в ледяную глыбу. У Касси - перелом шейных позвонков. Бросив Брук, тут же лечу в Вегас, прибегаю в госпиталь прямо в смокинге. Встречаю Джил и Гей в холле - кажется, они с трудом держатся на ногах. Мы обнимаемся. Они говорят, что все очень плохо. Касси необходима операция. Врачи утверждают, что ее может парализовать.
Мы проводим в госпитале целые дни, общаясь с врачами и стараясь сделать для Касси все возможное. Джилу давно уже надо поехать домой и поспать, он едва держится на ногах, но не уходит: останется на своем посту, рядом с дочерью. Но у меня ведь есть огромный навороченный минивэн, купленный когда-то у отца Перри, со спутниковой тарелкой и выдвижной кроватью! Подвожу его прямо к стенам госпиталя, паркую у главного входа и показываю Джилу. Теперь, когда часы посещений заканчиваются, ему не придется ехать домой: достаточно спуститься вниз, в минивэн, где можно без помех вздремнуть в салоне. А поскольку стоянка возле госпиталя стоит денег, я набил держатели для чашек в салоне двадцатипятицентовиками для парковочных автоматов.
Джил бросает на меня странный взгляд, и я понимаю: впервые мы с ним поменялись ролями. Эти несколько дней мне предстоит помогать ему чувствовать себя сильнее.
КАССИ ВЫПИСЫВАЮТ через неделю. Врачи утверждают, что она вне опасности. Операция прошла удачно, и очень скоро девочка встанет на ноги. Тем не менее я сам собираюсь отвезти ее домой и остаться в Вегасе, чтобы понаблюдать за ее выздоровлением.
Джил не хочет даже слышать об этом. Он знает, что я должен лететь в Сан-Хосе. Объясняю, что собираюсь сняться с турнира.
- Ни в коем случае, - объясняет Джил. - Сейчас нам остается только одно - ждать и молиться. Я позвоню тебе, как только появятся новости. Поезжай. Играй.
Я никогда не спорил с Джилом, не собираюсь начинать и сейчас. Безо всякой охоты отправляюсь в Сан-Хосе, чтобы выйти на корт - впервые за три месяца. Мой соперник - Марк Ноулз, однокашник по академии Боллетьери. Всю жизнь играя в парном разряде, теперь он пытается переквалифицироваться в одиночники. Он неплохой спортсмен, но победа над ним должна даться мне без труда. Я знаю его манеру игры лучше, чем он сам. И все-таки мы добираемся до третьего сета. И хотя в итоге побеждаю, это отнюдь не легкая победа, что раздражает меня до крайности. Я продираюсь сквозь турнирную таблицу, и, кажется, мне не избежать встречи с Питом. Но в полуфинале проигрываю Грегу Руседски из Канады. Мысленно я уже в Вегасе.
СИЖУ В СВОЕМ ХОЛОСТЯЦКОМ ЛОГОВЕ и смотрю телевизор. Рядом Слим, мой ассистент. Я в дурном настроении. Касси никак не поправится, и врачи не могут выяснить причину. Джил на грани срыва. Между тем на горизонте все отчетливее маячит день моей свадьбы. Я все время думаю о том, как отложить ее, а то и вовсе отменить, но не могу придумать ничего путного.
Слим тоже нервничает. Недавно на свидании с подружкой у него порвался презерватив, а теперь у нее задержка. Во время рекламной паузы он встает и решительно объявляет, что у него есть лишь один выход - обдолбаться в хлам.
- Не хочешь составить компанию? - спрашивает он.
- А чем?
- Гэком.
- Что это за ерунда?
- Метамфетамин.
- А почему - гэк?
- Потому что под этой дурью ты будешь издавать определенный звук. Мысли бегут так быстро, что ты успеваешь лишь произносить - гэк, гэк, гэк.
- Со мной такое постоянно и без дури. А что за ощущения от него?
- Почувствуешь себя суперменом, чувак, говорю тебе.
Слышу, как будто кто-то другой, кто-то, стоящий прямо за моим плечом произносит:
- А что? Давай закинемся.
Слим высыпает на кофейный столик небольшую горку порошка, отделяет немного, втягивает в ноздрю. Затем готовит следующую порцию. Я вдыхаю порошок, откидываюсь на кровать и думаю о рубиконе, который только что перешел. На секунду испытываю сожаление, но оно тут же тонет в безбрежном океане грусти. Вдруг на меня накатывает волна эйфории, смывающая все неприятные мысли - нынешние и прошлые. Это - как укол кортизона, впрыснутый в подкорку. Я никогда еще не чувствовал себя таким оживленным и полным надежд, и меня еще никогда так не переполняла энергия. Страшно хочется заняться уборкой. Я отдраиваю до блеска весь дом, сверху донизу. Вытираю пыль с мебели. Чищу ванну. Застилаю постели и мою полы. Когда дом отдраен до блеска, затеваю стирку. Перестирав все белье и тщательно сложив каждый свитер и футболку, я все еще чувствую себя переполненным энергией. Не хочу сидеть на месте. Если бы у меня было столовое серебро, я бы отчистил его, нашелся бы огромный кувшин, полный монет, завернул бы каждую из них в отдельную бумажку. Пытаюсь найти Слима и обнаруживаю его в гараже: он разбирает и вновь собирает двигатель своей машины. "Эй, чувак, - говорю ему, - я могу сейчас сделать все что утодно! Могу сесть в машину, доехать до Палм-Спрингз, сыграть в гольф на поле в 18 лунок, затем вернуться, приготовить обед и отправиться в бассейн".
Не сплю два дня, а когда все-таки засыпаю - то как убитый.
НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ спустя играю против Скотта Дрейпера. Левша, талантливый теннисист, он выступает неплохо, но в прошлом я всегда побеждал его. По идее, у меня не должно возникнуть проблем и сейчас. И все-таки он без труда берет надо мной верх. Сегодня я настолько далек от победы, что начинаю сомневаться: неужели я мог побеждать его? Неужели еще совсем недавно я играл настолько лучше? Скотт превосходит меня в каждом моменте матча.
После игры журналисты спрашивают, все ли со мной в порядке. Они не обвиняют, не придираются. Говорят со мной, как Перри и Брэд: с искренней озабоченностью, пытаясь разобраться, что все-таки происходит.
А вот Брук это совсем не волнует. Теперь я постоянно проигрываю - за исключением тех случаев, когда вообще не являюсь на турнир, - а она лишь повторяет, что рада видеть меня около себя. К тому же, когда я стал играть реже, чем раньше, она заявила, что я гораздо реже впадаю в угрюмое настроение.
Ее безразличие отчасти связано со свадебными приготовлениями, но еще больше - с ее строгим предсвадебным режимом тренировок. Она работает с Джилом, чтобы выглядеть в свадебном платье как можно лучше. Она бегает, поднимает тяжести, растягивается, считает каждую калорию. Для дополнительной мотивации наклеила на дверцу холодильника фото, снабдив его волшебной рамкой в форме сердечка. Она говорит, что на снимке - идеальная женщина с идеальными ногами, именно такими, какие хотела бы иметь Брук.
Я смотрю на фото в изумлении, затем, протянув руку, трогаю рамку.
- Это?..
- Да, - кивает Брук. - Штефи Граф.
В АПРЕЛЕ играю за Кубок Дэвиса, с нетерпением ожидая приступа вдохновения. Я много работаю, много тренируюсь. Наш противник - Нидерланды. Мой личный противник - Сьенг Схалкен, спортсмен ростом метр девяносто пять. По его подаче, однако, можно сделать ошибочный вывод, что он никак не выше метра. Тем не менее он хорошо работает с мячом. К тому же Схалкен, как и я, - агрессор: он предпочитает играть от задней линии, стараясь загнать противника до смерти. Я уверен в себе. Погода удивляет: день солнечный, но ветреный. Голландцы в деревянных ботинках размахивают тюльпанами. Обыгрываю Схалкена в трех утомительных сетах.
Через несколько дней играю с Яном Симеринком по прозвищу Мусорщик. Симеринк - левша, он отлично бьет слета, быстро перемещается под сетку и надежно ее обороняет. Это, однако, единственные комплименты, которые можно сказать о его игре, в целом неумелой и комичной. Пытаясь ударить справа, он постоянно промахивается, а удары слева получаются откровенно слабыми. Его подача ниже всякой критики. Одно слово - Мусорщик. Начинаю матч уверенно, но вскоре обнаруживаю, что слабость моего соперника сама по себе - мощное оружие. Его беспомощные удары все время держат в напряжении. Ты не можешь предугадать его действия, рассчитать время. Через два часа игры у меня гудят ноги, сбивается дыхание, раскалывается голова. К тому же я проигрываю два сета. Еле ухитряюсь победить в матче. Теперь на играх Кубка Дэвиса у меня на 24 победы приходится лишь 4 поражения - рекорд среди американских спортсменов. Пресса превозносит мое достижение, недоумевая, почему я не могу поддерживать тот же уровень и в других играх. Похвалы эти, конечно, весьма условны, но меня они греют.
Увы, Кубок Дэвиса внес свои коррективы в мой график: пришлось пропустить маникюр. Брук дала мне множество указаний, касающихся подготовки к свадьбе, и одним из строжайших ее требований было привести ногти в порядок. Грызть пальцы на нервной почве - одна из давних моих привычек. Но Брук хочет, чтобы, когда она будет надевать на мою руку обручальное кольцо, пальцы выглядели идеально. Я не успеваю закончить маникюр до матча с Мусорщиком, поэтому возвращаюсь к нему после игры. Сижу в кресле напротив маникюрши, глядя, как она колдует над моими кутикулами, и говорю себе, что эта картина куда глупее и пошлее нашей игры с Симеринком.
"Это и есть настоящий мусор", - думаю я.
19 АПРЕЛЯ 1997 Г ОДА мы с Брук вступаем в брак под стрекот лопастей четырех вертолетов: они кружат над нашими головами, под завязку набитые папарацци. Церемония проходит в Монтерее, в маленькой церкви. В помещении стоит невыносимая духота. Я готов отдать все на свете за глоток свежего воздуха, но окна остаются наглухо закрытыми, иначе шум вертолетов помешает таинству.
Я обливаюсь потом не только из-за жары. Главная причина в том, что мое тело и нервы напряжены до предела. Под монотонное бормотание священника пот капает у меня с бровей, подбородка, ушей. Все глядят на меня: гости тоже потеют, но не до такой степени. Мой новый смокинг Dunhill уже насквозь промок. Даже туфли хлюпают при ходьбе. Для церемонии мне подобрали обувь на высокой платформе - еще одно требование Брук. Ее рост метр восемьдесят два, и она не желает возвышаться надо мной на свадебных фотографиях, поэтому на ней старомодные бальные туфли на низком каблуке, я же чувствую себя как на ходулях.
Перед тем как нам выйти из церкви, ее покидает "фальшивая невеста" - подсадная утка, которая должна, изображая Брук, увести за собой папарацци. Впервые услышав об этом плане, я был категорически против. Сейчас, видя, как уезжает наша фальшивая Брук, ловлю себя на мысли, недостойной едва женившегося мужчины: я хочу уехать вместе с ней. Было бы здорово, если бы какой-нибудь подсадной жених мог занять мое место.
Нас ожидает конный экипаж, чтобы доставить на ранчо Стоунпайн, где пройдет торжественный прием. Однако к экипажу мы едем на автомобиле. Я сижу рядом с Брук, уставившись в пол, подавленный внезапным истерическим приступом потливости. Брук говорит, что в этом нет ничего страшного. Она пытается меня утешить, но ничего не выходит. Все идет не так.
Зал, где проходит прием, встречает нас оглушительным шумом. Передо мной плывет карусель знакомых лиц - Фили, Джил, Джей Пи, Брэд, Слим, мои родители. Тут же какие-то знаменитости, с которыми я не знаком и никогда не встречался. Друзья Брук? Друзья ее друзей? Какие-то артисты из "Друзей"? Я ловлю взглядом Перри, добровольно назначившего себя на должность свадебного распорядителя. Вооружившись наушниками с микрофоном, он постоянно остается на связи с фотографами, флористами, официантами. Он кажется таким напряженным и занятым, что его вид заставляет меня нервничать еще сильнее, хотя это едва ли возможно.
В конце вечера мы с Брук уходим в номер для молодоженов, который по моему указанию украшен сотнями свечей. Их слишком много, комната напоминает духовку. Я снова обливаюсь потом. Мы начинаем гасить свечи - и тут срабатывает датчик дыма. Быстро отключаем его и открываем окно. Пока комната проветривается, возвращаемся в ресторан и проводим нашу первую брачную ночь, поедая шоколадный мусс вместе с припозднившимися гостями.
На следующий день торжественно прибываем на пикник для членов семьи и друзей. По желанию Брук мы - в ковбойских шляпах и джинсовых рубашках - приезжаем на празднество на лошадях. Мою зовут Сахарок. Ее печально блестящие глаза напоминают о Пичез. Гости окружают, пытаются втянуть в разговор, поздравляют, хлопают по спине, а мне хочется лишь поскорее сбежать отсюда. Большую часть вечеринки провожу со Скайлером - моим племянником, сыном Риты и Панчо. Вооружившись луком и стрелами, мы азартно стреляем, целясь в ствол дальнего дуба. Натягивая тетиву, я вдруг чувствую резкую боль в запястье.
ПРОПУСКАЮ ОТКРЫТЫЙ ЧЕМПИОНАТ Франции 1997 года. Из всех покрытий грунт наиболее опасен для больной руки. У меня нет никаких шансов продержаться пять сетов против спецов по грунтовым покрытиям, изо всех сил тренировавшихся на кортах этого типа, пока я делал маникюр и разъезжал на Сахарке.
Тем не менее собираюсь на Уимблдон. Брук получила роль в Англии, значит, она сможет отправиться со мной. Сменить обстановку - не такая уж плохая идея. Это будет первая наша поездка в качестве супругов - и, слава Богу, не на остров.
Хотя, если разобраться, Великобритания - тоже остров.
В Лондоне мы прекрасно проводим несколько вечеров: ужины с друзьями, экспериментальный театр, прогулки вдоль Темзы. Звезды обещают мне неплохой турнир. Но, задумавшись, решаю, что лучше было бы прыгнуть в Темзу - привыкнув к безделью, я не могу заставить себя тренироваться.
Сообщаю Брэду и Джилу, что снимаюсь с турнира, потому что чувствую себя в ловушке.
- В какой еще ловушке, черт побери? - вскипает Брэд.
- Я играл в эту игру по множеству причин, и ни одна из них, похоже, не имела отношения ко мне лично, - отвечаю я.
Эти слова вырываются из меня помимо воли, как действия той ночью со Слимом. Но в них, кажется, скрыта истина, которая оказывается настолько важной, что я записываю невзначай сказанную фразу, чтобы затем повторить ее перед репортерами. И перед зеркалом.
Снявшись с турнира, я остаюсь в Лондоне, ожидая, пока у Брук закончатся съемки. Как-то вечером мы в компании ее друзей-актеров отправляемся во всемирно известный ресторан Ivy, который Брук не терпится посетить. В ресторане компания оживленно болтает, лишь я, пристроившись в конце стола, молча налегаю на еду. Я ем, как в последний раз: заказываю пять блюд, а потом запихиваю в себя три порции вязкого пудинга со вкусом ирисок.
Одна из актрис замечает, сколько еды исчезает на моем конце стола. Смотрит на меня с беспокойством:
- Ты всегда так ешь? - спрашивает она.
Я ИГРАЮ В ВАШИНГТОНЕ, мой противник - Флэч. Брэд призывает отомстить ему за прошлогоднее поражение на Уимблдоне, но меня эта идея не вдохновляет. Мстить? Опять? Кажется, мы уже это проходили. Мне жаль, что Брэд, ослепленный своей "бредософией", не в состоянии понять мои чувства. Он что, думает, что он - Брук?
Я, разумеется, проигрываю Флэчу, после чего заявляю Брэду: все, я закрываю лавочку до конца лета.
- На все лето? - недоумевает тот.
- Увидимся осенью.
Брук живет в Лос-Анджелесе, я большую часть времени провожу в Вегасе. Слим тоже там, и мы постоянно закидываемся метамфетаминами. Мне приятно чувствовать себя счастливым, полным энергии, удачно выбравшимся из душной ловушки. Мне нравится вдохновение, пусть и вызванное химией. Я не сплю несколько ночей подряд, наслаждаясь тишиной. Никто не звонит, не шлет факсы, не беспокоит. Можно спокойно бродить по дому, раскладывать по местам выстиранное белье и размышлять.
- Я хочу избавиться от пустоты, - говорю Слиму.
- Да, - отвечает тот. - Понимаю.
Помимо прочих радостей химии, я испытываю откровенное наслаждение от саморазрушения, от сокращения собственной карьеры. Десятилетиями я предавался мазохизму как любитель и вот теперь пытаюсь выйти на серьезный профессиональный уровень.
Физические последствия, однако, чудовищны. После двух суток под наркотой, без минуты сна, я похож на зомби. У меня еще хватает нахальства недоумевать, почему мне так плохо: я же спортсмен! Мое тело должно справляться с такими нагрузками! Вот Слим постоянно под наркотой, а чувствует себя прекрасно.
Между тем Слима невозможно узнать. И дело здесь не только в наркотиках. Его всегда до дрожи пугала перспектива стать отцом, и вот однажды ночью он звонит мне из больницы и сообщает: это все-таки произошло.
- Что именно?
- Она родила. На несколько месяцев раньше срока. Мальчика. Андре, он весит меньше килограмма. Доктора не знают, выживет ли он.
Я лечу в больницу Санрайз, где мы со Слимом когда-то появились на свет с разницей в двадцать четыре часа. Смотрю сквозь стекло на этого ребенка, едва достигающего размера моей ладони. Доктора говорят нам, что он очень слаб. Ему будут вводить антибиотики.
Наутро врачи сообщают: от антибиотиков пришлось отказаться. Лекарство вводили ребенку в ногу, и она воспалилась. Кроме того, он не в состоянии самостоятельно дышать, его надо держать на искусственной вентиляции легких. Это очень рискованно. Врачи считают, что легкие у ребенка недостаточно развиты для того, чтобы использовать аппарат ИВЛ. Но без аппарата мальчик умрет.
Слим молчит.
- Делайте все, что считаете нужным, - говорю я врачам.
Как и боялись медики, через несколько часов у ребенка отказывает одно легкое. Затем второе. Теперь ясно, что легкие ребенка не в состоянии вынести искусственную вентиляцию. Но жить без нее он не сможет. Они не знают, что делать.
Остается единственная надежда - аппаратура, которая может делать ту же работу, что и аппарат ИВЛ, не повреждая легкие. Она пропускает через себя кровь младенца, насыщая ее кислородом. Но ближайший подобный аппарат - в Фениксе.
Я заказываю медицинский самолет. Бригада врачей и медсестер отсоединяет младенца от аппарата ИВЛ и бережно, как хрупкое яйцо, несет на вертолетную площадку. Слим, его подруга и я летим другим самолетом. Медсестра дает нам номер телефона: приземлившись, мы сможем узнать по нему, пережил ли ребенок перелет.
Едва колеса нашего самолета касаются земли, я, сделав глубокий вдох, набираю номер:
- Он?..
- Он жив. Сейчас начнем подключать к аппаратуре.