19 августа 1917 года приказом армии и флота я назначен командиром 2-й бригады 9-й Донской Казачьей дивизии. Я должен был ехать в Новочеркасск, принять эту бригаду и везти ее на фронт. С грустью я расставался со своим полком, которым командовал всего 16 месяцев, но успел привыкнуть к нему и полюбить. Полк всегда все это время оставался верным России и Казачеству. Не сломили его и ужасный приказ Керенского № 1, и агитация приезжавших разлагать его комиссаров. Несмотря на приказ прибавлять к приветствию только чин, казаки, по-старому, говорили "Ваше высокоблагородие". Очень тепло я прощался с начальником дивизии генералом Дистерло и с командиром корпуса генералом Вельяшевым, а генерал Вельяшев даже посадил меня на колени и прослезился.
Ехал я через Киев, где купил хронометр Мозера с секундомером вместо часов Буре, утерянных мной 11 июля в атаке на немцев. На пару дней "по пути" я заехал к семье в Саратов, откуда Волгой на пароходе до Царицына и дальше по железной дороге до Новочеркасска.
Глава 9
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. АТАМАНЫ
В Новочеркасске я остановился в отеле против Александровского сада и пошел представляться Войсковому атаману генералу от кавалерии Алексею Максимовичу Каледину.
Это было время, когда Временное правительство потребовало приезда генерала Каледина в Петроград на совещание с намерением арестовать его и на Дон не отпускать. Казаки ответили, что "с Дона выдачи нет" и генерал Каледин в Петроград не приедет. Тогда Временное правительство двинуло свои войска на казаков – началась Гражданская война.
Придя во дворец, я просил адъютанта доложить атаману, что я прибыл с фронта и хочу ему представиться. Адъютант ответил, что атаман никого не принимает. "Все равно я прошу доложить ему о моем прибытии". Сейчас же сошел ко мне брат атамана генерал Каледин-младший и, хотя мы не были с ним знакомы, расцеловал меня и повел к атаману. Расспрашивали меня о фронте, о войне, о настроениях и тому подобном. Генерал Каледин-младший раньше командовал 12-м полком и спрашивал об офицерах, урядниках, всем интересовался. Меня оставили обедать.
Атаман сказал, что я должен в Новочеркасске подождать пулеметную команду из Петрограда и тогда уже везти бригаду на фронт, а пока разобраться с претензиями в двух своих полках, расположенных в станицах недалеко от Новочеркасска. Со мной поехал по полкам назначенный атаманом сотник, фамилию которого я, к сожалению, забыл.
На одном полустанке, недалеко от реки Маныч, мне пришлось долго ждать поезда. Начальник этого полустанка рассказал, что через полустанок проезжал эшелон революционных солдат. "Я был на охоте. Они потребовали, чтобы мой помощник "немедленно" отправил их эшелон дальше. Он ответил, что путь несвободен, надо подождать. "Не хотим ждать – немедленно отправляй". – "Не могу, это будет с моей стороны преступлением по службе, может произойти крушение". – "Отправляй, тебе говорят, без разговоров". – "Вот видите этот жезл, когда он опустится, путь будет свободен и я вас сейчас же отправлю". Солдаты избили этого помощника начальника станции, выволокли за станцию и потребовали, чтобы их отправил телеграфист. Телеграфист ответил, что он, кроме своего аппарата, ничего не знает и, взглянув в окно, сказал: "Да вон идет начальник станции". Солдаты толпой бросились навстречу к начальнику станции, схватили его, крича: "Твоего помощника убили и тебя убьем, если сейчас же не отправишь нас". Начальник полустанка вошел на станцию, в это время жезл опустился, и он сказал: "Садитесь в вагоны – сейчас отправлю". – "Врешь?" – "Не вру, скорей садитесь". – "Ребята, вот это наш человек, возьмем его с собой, он на каждой станции будет нас немедленно отправлять". С большим трудом удалось уговорить солдат не брать его с собой... "Такое у меня зло на этих солдат, – продолжал рассказ начальник полустанка, – что хочется устроить искусственное крушение и пустить эшелон в реку Маныч, пускай бы искупались и отрезвились".
Во время моего объезда полков из Саратова приехала в Новочеркасск моя жена с дочерьми. Оставив вещи в моем номере, она пошла по городу искать квартиру. В одном доме их спрашивают: "А вы чьи такие будете?" – "Балабины". – "А не Ивана Ивановича и Ольги Адриановны?" – "Да, это родители моего мужа". – "Так я же вам тетенька, я вас сейчас кофеечком угощу". Но квартиру нашли в другом месте.
Пулеметной команды я не дождался, да и не время еще было везти бригаду на фронт.
Генерал Каледин командировал меня в Петроград за секретными картами Области войска Донского для борьбы с большевиками. В двухместном купе 1-го класса с незнакомым интеллигентным старичком я выехал из Новочеркасска. Не помню, на какой станции, в центре России, в наш вагон вошли человек двадцать разнузданных солдат и стали внедряться во все купе. В свое купе я их не пустил, сказав, что здесь оба места заняты, оплачены и больше места нет. Они хотели войти силой, но я захлопнул дверь и держал ручку, чтобы ее не смог по требованию солдат открыть и кондуктор. У нашей двери поднялся крик и раздалась страшная непристойная брань. Стучали прикладами в дверь, грозили расправиться. Мой старичок испугался: "Что вы наделали? Теперь и меня убьют вместе с вами". Я ничего не мог ему ответить. Когда поезд остановился, я боялся, что солдаты полезут в окно, но поезд сейчас же отошел. Солдаты ругались не переставая, грозили и требовали, чтобы их пустили в купе. Но, слава богу, на следующей станции они все сошли с поезда, и мы вздохнула свободно.
В Петрограде я остановился в меблированных комнатах А.П. Бармасова , бывшего моего компаньона по охоте во время службы в лейб-гвардии Казачьем Его Величества полку. Через день по моем приезде в Петроград там началась революция. Солдаты и просто хулиганы убивали на улицах офицеров и чиновников в форме и за ноги стаскивали в Неву или в Фонтанку. Младший мой брат, Филипп, имел квартиру на Миллионной улице в штабе Гвардейского корпуса. С ним жил молодой прапорщик, родственник его жены. По телефону ему сообщают, что брат арестован, и спрашивают, сам ли он явится, или прислать за ним конвой, что будет безопаснее, так как могут схватить на улице и убить. Брат ответил, что явится сам. Прапорщик пошел его провожать. Дошли благополучно. "А это кто?" – "Это мой родственник". – "Ну и он пусть будет арестован". В маленькую комнату внедрили 30 человек. Было так тесно, что нельзя было даже сесть на пол. Через сутки всех выпустили, приказав продолжать заниматься своей службой.
В Главном штабе мне удалось получить все карты, за которыми меня послал атаман Каледин. Встретил я в Петрограде сотника Козлова, бывшего моего вахмистра сотни Его Величества, и предложил ему ехать со мной на Дон. Заказали купе 1-го класса, но, когда явились на вокзал, революционная полиция потребовала от нас разрешение ехать вооруженными шашками. На наши протесты, что офицер не смеет на улице быть без шашки, они ответили, что теперь все наоборот – надо в Смольном взять разрешение на провоз шашек. Отложили отъезд на сутки, чтобы взять это разрешение, и на станции просили дать купе на следующий день. Утром Козлов выхлопотал требуемое разрешение, и мы благополучно уехали. Приехали в Новочеркасск 20 октября. Проезжая по России, видели, что на всех станциях пусто и голодно. Переехавши границу Области войска Донского, как будто попали в другой мир – обилие всего и на вокзалах, и у торговок перед поездом.
Генерал Каледин благодарил меня за привезенные карты и вскоре назначил комендантом Макеевки и командующим войсками Макеевского района.
В октябре я получил приказ о производстве меня в генерал-майоры со старшинством со дня подвига – 11 июля.
В Макеевку я прибыл 14 ноября 1917 года. Жил там в отеле, а обедать пригласила меня симпатичная семья инженера Тостивена . Инженер Тостивен командирован из Франции для работы у нас в России на оборону.
Работа для меня в Макеевке была очень тяжелая. Пришлось мне познакомиться и с добычей угля, и с отношениями инженеров и рабочих, и со многим другим. Я мог спать только четыре часа в сутки. Несколько раз говорил по прямому проводу с атаманом Калединым, так как Макеевка не была связана телефоном с Новочеркасском. Посылал атаману телеграммы в 300 слов. Ко мне присоединился Кубанского войска сотник Греков , по прозвищу "Белый дьявол-альбинос". Он энергично исполнял все мои поручения. Рабочие бурлили и волновались, и надо было много такта, чтобы не началось форменное восстание. В моем распоряжении была сотня казаков, но не особенно надежных. Этой сотней раньше командовал знаменитый партизан есаул Чернецов . Когда он раз повел свою сотню на площадь города усмирять волнующихся рабочих, казаки ему заявили, что никого усмирять не будут. Чернецов им ответил: "Я буду усмирять, а вы стойте и смотрите". Оставив сотню в ста шагах от волнующейся толпы, Чернецов один подъехал к толпе и сказал: "Прошу всех разойтись и идти на работу, иначе казаки всех вас разнесут и изувечат". Толпа разошлась.
Как-то я возвращался с телеграфа после разговора с атаманом и узнал, что на Макеевку наступает неприятельская кавалерия. Я один в отеле и в полной беспомощности. Из окна вижу, что передние дозоры противника уже вошли в Макеевку, через пять минут будут возле отеля, и меня арестуют. Вдруг вбегает сотник Греков и говорит: "Реквизировал для вас сани, скорей садитесь, а то нас захватят большевики". Под рев и улюлюканье рабочего населения я поехал к казарме, где на противоположном конце Макеевки была расположена сотня казаков. Я в санях, сотник Греков и его вольноопределяющийся верхом. Наступила ночь. Я выслал в сторону противника разъезд, но сейчас же пулей из винтовки был ранен начальник разъезда, вахмистр, и разъезд возвратился. Сотня самовольно исчезла. Надо было и мне уезжать к станции Ханжонково.
Ночь. Тьма. Дорогу не знаем. Ямщик-немец говорит, что дорогу хорошо знает. Поехали. Встречаем в поле случайного казака, спрашивает: "Куда едете?" – "В Ханжонково". – "Да это совсем не Ханжонково, в полуверсте рудник, и там сейчас митинг большевиков, я вас провожу в Ханжонково". Еще раз спас Господь от смерти. Немец извиняется, говорит, что заблудился. Вероятно, хотел выслужиться и сдать нас большевикам.
Утром, в Ханжонково, я поговорил с казаками, пристыдил их за бегство из Макеевки, выставил из них охранение и послал дозоры в местечко. Сам поселился в отдельном вагоне – салон и одно купе. Вскоре пришли дозорные казаки и докладывают, что поймали шпиона. "Почему вы думаете, что это шпион? Вы с ним разговаривали?" – "Никак нет, и так видать, что он шпион". – "Введите его ко мне в вагон". Здоровый, сильный парень. "Ты что за человек, и почему ты ночью ходишь по местечку?" – "Я с того рудника (где был противник) и послан узнать, сколько казаков и где они расположены". – "Значит, ты шпион?" – "Да, шпион". Шпиона арестовали. Какой ужас – Гражданская война. Какие сильные люди погибают из-за своих заблуждений.
Прислали мне в помощь подполковника Генерального штаба (забыл фамилию) и два орудия.
На следующий день мы построили казаков против рудника, который решили атаковать. Со стороны противника страшная стрельба из винтовок, пулеметов и орудий. Наша артиллерия тоже сделала несколько выстрелов, чтобы показать, что и у нас есть артиллерия. Казаков невозможно было поднять для атаки – прилипли к земле и боятся встать. Я говорю им: "Ведь перед нами не войска, а сволочь. Смотрите: все их выстрелы идут выше нас, и даже в меня, стоящего во весь рост, не могут попасть. Мы в три минуты добежим до них, а тогда вскочим и побежим, они испугаются и стрелять перестанут. А не хотите атаковать – я один пойду на них" – и пошел. Но не прошел я и десяти шагов, как все вскочили и побежали. Большевики в панике бежали. Мы захватили их орудия и пулеметы и в этот же день возвратились в Макеевку. Большевики отступили верст на пятьдесят. Во всех большевистских газетах меня поносили как врага народа, прорвавшего их фронт.
Инженер Тостивен рассказывал, что его хотели расстрелять за то, что принимал меня и кормил обедами. Его ставили к стенке лицом и сзади щелкали затворами винтовок. Он сказал, что если придется нам еще уходить, то и он поедет с нами.
Из Новочеркасска прислали мне ружейные патроны. На станции Кутейниково рабочие задержали эти патроны. Сотник Греков взялся привезти их в Макеевку.
На станции он взял паровоз и один товарный вагон, в дверях которого поставил для устрашения пулемет... Сам управляя паровозом, неожиданно доехал со своим вольноопределяющимся до станции Кутейниково, вбежал на станцию, наполненную народом, разыскал ящики с патронами, поставил их в товарный вагон, дал задний ход своему поезду, и, только когда поезд тронулся, по нему открыли безрезультатную стрельбу... Патроны привез благополучно.
Через несколько дней Греков на станции Макеевка проверял документы едущих в Донскую область. Между приходом поездов он решил заснуть в свободном вагоне. Большевики хотели его схватить. Одни стали у дверей, другие вошли в вагон. Греков выскочил в окно и побежал, в него стреляли из винтовок, но ни одна пуля его не задела.
Через день он опять был на станции со своим вольноопределяющимся и встретил того большевика, который в него стрелял. Страшно избил его и спросил: "Знаешь, за что я тебя бью?" – "Знаю, за то, что хотел вас убить". – "Нет, за то, что стрелял на десять шагов и не попал. Не умеешь стрелять, так и не стреляй".
Положение в Макеевке было очень тревожное, рабочие митинговали и не хотели работать. В мое распоряжение прислали полк казаков под командой полковника Михаила Евграфовича Власова , нашего лейб-казака и моего товарища по кадетскому корпусу и по военному училищу. Власов высылал сотни казаков к заводам, и рабочие, видя большое число казаков, не решались выступать открыто. Высланные полковником Власовым разъезды на Юзовку и Харцызск донесли, что на Макеевку движутся большие силы большевиков из трех родов войск. Пришлось из Макеевки отойти на более удобную позицию у станции Кутейниково. Из Новочеркасска прибыл начальник дивизии генерал И.Д. Юрлов командовать всем отрядом. Он приехал ко мне и сказал: "Буду жить в вагоне на станции Успенская. Вы распоряжайтесь, как и раньше, я вам мешать не буду, но вы сообщайте мне о ваших распоряжениях". Я посылал донесения ему и, как полагается, копии атаману Каледину. Недели через две приезжает ко мне Иван Давыдович и просит: "Поезжайте в Новочеркасск и сообщите атаману Каледину о нашем здесь положении, а то он не верит моим донесениям". – "А что вы ему доносите?" – "Да ваши же донесения, только немножко их переделываю". – "Можно в Новочеркасске прожить мне сутки?" – "Нет, пожалуйста, сейчас же возвращайтесь". – "Может со мной ехать мой начальник штаба, он очень просится". – "Нет, ни в коем случае, его оставьте мне".
Выехавшие со мной супруги Тостивен проехали в Царицын и оттуда через Россию во Францию. Они писали мне, что из газет узнали о моем назначении министром Донского войска.
Генерал Каледин благодарил меня за работу в Макеевке и разрешил пробыть несколько дней в Новочеркасске. Но вечером в тот же день неожиданно приехал генерал Юрлов. "Что случилось?" – "Когда вы уехали, мой вагон прицепили к поезду и, не говоря мне ни слова, быстро, не останавливаясь на станциях, помчали к Таганрогу. Не доезжая до Таганрога, на станции Кошкино, поезд остановился. Я вышел из вагона, меня окружили казаки и сообщили, что больше не желают держать фронт, а чтобы мне не попало за это от атамана, предложили считать, что они меня арестовали и везут силой. Я, – сказал дальше Иван Давыдович, – доложил об этом атаману и подал рапорт об уходе в отставку. Моя отставка принята – вы назначены начальником 9-й Донской Казачьей дивизии". Это было 6 января 1918 года. В этой дивизии было 6 полков, которые стояли в разных станицах далеко от города.
Войско болело. Казаки, возвратившись с фронта и не видевши свои семьи по четыре и больше лет, разошлись по домам. А большевики наступали и с севера, и с запада. Задерживали их только партизаны – кадеты, гимназисты, юнкера, совсем дети, под командой Чернецова и Семилетова . Каждый день можно было видеть в соборе целый ряд гробов этих детей, погибших за Россию и родной Дон. Каждый день можно было слышать в городе похоронные марши оркестра, сопровождавшего похоронную процессию.
В Новочеркасске никаких войск не было. Дети не могли удержать полчища большевиков, приближающихся к Новочеркасску. Знаменитый партизан Чернецов погиб. Наступила катастрофа.
Атаман Каледин, видя, что положение становится безнадежным, застрелился. Этот выстрел всколыхнул казаков, и в разных станицах начали образовываться группы для борьбы с большевиками. К Новочеркасску уже подходила революционная дивизия Голубова . Чтобы спасти офицеров от гибели, а войск в Новочеркасске не было, решили под командой Походного атамана генерала Петра Харитоновича Попова отправить всех офицеров в степи Сальского округа, чтобы, избегая встреч с большевиками, выждать, пока переболеют казаки и поднимутся для защиты Дона. Я тоже предполагал ехать с П.Х. Поповым в Сальские степи, но мои лошади стояли в пулеметной команде, и надо было идти туда. Вестовым у меня был пленный немец – казакам я не верил. Я переоделся в солдата и пошел к пулеметной команде, чтобы верхом присоединиться к П.Х. Попову. Казаки-пулеметчики меня не знали, а вестовой немец был в городе, и чужому человеку казаки лошадь не дали бы. Я сказал, что у меня есть дело к этому немцу и я его подожду. Вскоре пришел из города один пулеметчик и, увидев меня, спросил: "А это кто?" – "Да человек ждет немца, а что в городе?" – "Голубов вошел с полком, занимает выходы из города, ловит и арестовывает офицерье". Я понял, что мне не уйти, но и от пулеметчиков нельзя было сразу уйти, чтобы не заподозрили. Просидел я у них еще минут 15, которые мне показались вечностью, и сказал: "Не могу больше ждать, приду завтра, скажите немцу". Не прошел я от пулеметчиков и ста шагов, как встретил полусотню казаков, идущих занимать последний выход из города. На меня не обратили внимания (в полушубке, в солдатской папахе, с мешком на плече). У заднего спросил: "Что за войско?" – "Казаки-голубовцы, занимаем заставу".