"Посещение Вашей русской колонии доставило мне большое удовольствие и изменило мои представления о русском народе".
Американец Стеврод
"Глубоко растрогана и очарована радостными днями, которые мы провели в родной каждому русскому сердцу Тржебовской гимназии".
В. Свечина-Кишенская
Такая оценка родной школы радостно вдохновляла и детей и персонал и вселяла твердую уверенность в плодотворности нашей работы. В этой моральной поддержке – опора всего дальнейшего успеха.
У всех тржебовцев глубокая любовь к своей гимназии.
На первые каникулы в гимназии в 1923 году я с женой и дочерьми ездил в Комарно на Дунае. Туда же ездила этим летом семья Железняков – супруги и два сына. Гуляли, купались в Дунае. Познакомились с очень симпатичными супругами Ившиными. Подполковник Ившин – русский офицер на чехословацкой службе. Супруга его – чешка. Ившин познакомил меня с офицерами Комарненского гарнизона, которые приглашали меня на их совместные охоты. Разрешили мне и в одиночку охотиться, но не стрелять куропаток и зайцев, которые оставлялись для совместных охот. Вся убитая дичь на облавах делилась среди охотников поровну.
Два лета я провел на радиоактивном курорте в Дюденцах. Купался и много фотографировал. Брал за фотографии минимальную плату и этой платой окупал дорогу в Дюденцы и обратно. В городе Шаги, на границе с Венгрией, встретился с Ившиным, который получил там отдельный батальон. Потом Ившин перевелся в Брно, где, продолжая служить в полку, поступил в университет и, окончив его, стал инженером-философом.
Одно лето я жил в деревне Надашаны недалеко от Дюденец с инженером Н.Е. Корольковым и Безугловым , бывшими коннозаводчиками на Дону.
Одно лето провел недалеко от Дуная в городе Паркан. Устроил меня туда воспитатель С.В. Зубарев . Там я ежедневно охотился и два раза посылал убитых уток жене в Тржебову.
Одно лето жил в деревне недалеко от Братиславы, где находилась и семья нашего регента Евтушенко, одну неделю был гостем Безуглова в Братиславе.
В 1935 году наша гимназия соединилась с Пражской. Директором гимназии был назначен чех (не помню фамилии). Он сразу отменил пение и чтение молитвы перед обедом и ужином, что всегда соблюдалось с основания гимназии.
В 1943 году для русской гимназии было построено прекрасное здание с великолепными классами и аудиториями, как в лучших университетах, и директор-чех объявил, что в новом здании гимназии могут служить только те лица, которые приняли чешское подданство или подали заявление о принятии. Девять человек, в том числе и я, отказались принять чешское подданство и должны были уйти из гимназии. Директор уговаривал меня принять подданство и продолжать работать в гимназии, но я отказался, сказав, что это измена России. "Да ведь России нет, есть СССР". – "Да, но ведь там живут русские люди".
Полгода я отдыхал, получая небольшую пенсию за 18-летнюю службу в гимназии. Много читал, не пропускал церковные службы и беседы владыки Сергия на подворье. Пражский епископ Сергий был исключительно хороший человек, добрый, честный – святой человек. Он покорял сердца всех, кто с ним соприкасался. Каждый четверг его маленькая гостиная наполнялась посетителями, которых он всегда очень ласково принимал и угощал. На столе у него всегда стояло печенье и двенадцать сортов варенья – частью подаренного, частью изготовленного им самим. Он всех угощал чаем, причем чай всегда разливал сам. Одни уходили, другие приходили, иногда до шестидесяти человек в один день. Приходили к владыке русские, чехи, немцы, приходили православные и католики, и все на епископа Сергия смотрели как на святого.
Иногда епископ Сергий приходил в гости к нам, и всегда так просто, с такой любовью, без всяких претензий.
Иногда епископ Сергий ездил в лес собирать грибы и очень любил этот спорт.
Я посещал его беседы на подворье. Там обыкновенно было короткое богослужение, чтение Евангелия, после которого епископ Сергий, за чаем, говорил на какую-либо духовную тему.
Любил епископ Сергий пасхальные колядки, хорошо их знал, и посетители, сидя за столом, пели их вместе с епископом.
Уезжая из Праги, перед приходом туда большевиков, я уговаривал епископа Сергия ехать со мной в Австрию, в город Зальцбург, но архимандрит Исаакий уговорил его остаться в Праге. Вскоре епископ Сергий был переведен в Вену, потом в Берлин и затем в Казань, где он в страшных муках скончался. Царство ему небесное.
Глава 14
ОККУПАЦИЯ ЧЕХОСЛОВАКИИ НЕМЦАМИ – АРЕСТЫ, РАССТРЕЛЫ
Но вот немцы оккупировали Чехословацкую республику. Занятия в гимназии продолжались, но все настроены были очень нервно. Немцы объявили, что главным предметом в гимназии считают гимнастику. В городе начались аресты. Приказано сдать оружие, и тех, у кого после определенного срока находили его, расстреливали. Расстреливали и всех слушающих заграничное радио.
Был такой случай. Солдат-немец прислал с фронта телеграмму жене-немке, что такого-то числа приедет на несколько дней в отпуск. Жена его напекла всякой всячины, а 12-летний сын стал требовать, чтобы мать немедленно угостила его сладким пирогом. Мать не захотела портить пирог, говоря: "Подожди до завтра, завтра все получишь, сегодня не дам".
Мальчик пошел в гестапо и заявил: "Мать каждую ночь слушает радио из Советского Союза. Вчера передавали то-то, позавчера то-то. Радио под кроватью..." Немцы пришли, нашли радио и арестовали мать. На вопрос приехавшего отца "Где мать?" сын ответил: "Арестована гестапо". А в гестапо ответили: "Слушала советское радио и сегодня расстреляна, донес на нее ваш сын". Немец явился домой – застрелил сына и сам застрелился.
Немцы назначили генерала Бискупского , бывшего офицера лейб-гвардии Конного полка, заведующим русскими эмигрантами в государствах Средней Европы, занятых немцами. Приехал генерал Бискупский и в Прагу, здесь он сделал доклад представителям общественности в Протекторате Чехии и Моравии о преобразовании русских организаций по образцу Германии. Немцы требовали, чтобы была одна организация, но потом согласились с необходимостью 6 организаций: церковь, благотворительность, инженеры, казаки, воинский союз и инвалиды. До этого в Чехии было около ста организаций.
В атаманы казачьей группы планировалось 4 человека: генерал Ф.Ф. Абрамов, генерал Долгопятов , полковник Ковалев и кубанец полковник Шелест. Генерал Бискупский сказал: "Я вас никого не знаю и потому спрошу совета у генерала Краснова – кого он укажет, тот и будет атаманом". Все кандидаты на это согласились. Представитель Донского атамана профессор Сергей Васильевич Маракуев предложил мне возглавить казаков. Я отказался. На следующий день ко мне явился астраханский калмык университетского образования, воспитатель Пражской гимназии Санжа Баянович Баянов и просил меня стать во главе казаков – я отказался. Приходили и другие просить, чтобы я был атаманом. Я отказывался. А потом приехал ко мне представитель генерала Бискупского в Протекторате инженер Константин Александрович Ефремов с письмом в руках и сообщил, что генералом Бискупским и генералом Красновым я назначен атаманом казаков в Протекторате Чехии и Моравии. Мне оставалось только подчиниться решению двух высших начальников. Потом явился казак Ерохин и горячо уговаривал меня не отказываться от атаманства.
Объединение казаков оказалось делом довольно трудным. Одни настаивали, чтобы станицы разных войск слить в одну, другие не соглашались. Даже кавказских казаков – терцев и кубанцев – слить в одну станицу не удалось. Организовали три станицы – Донскую, Терскую и Кубанскую. Помощниками моими стали представители Войсковых атаманов Маракуев, Горбушин и кто-то еще (к сожалению, не помню).
7 января я был на елке в Грабевской станице, еще не объявляя о своем атаманстве. Архимандрит Исаакий с дьяконом служил молебен. Потом закуска с водкой и вином. Тосты. Пели, танцевали, веселились. Явился Брненской станицы пьяный инженер Гусельщиков, сказал несвязную речь, потом танцевал в дамском пальто и шляпе. В них хотел уйти из ресторана. Его побили. Он опять явился в пальто С.В. Маракуева, ушел вниз, где разбил какие-то стекла. А когда его окончательно выпроводили, он в 100 шагах от ресторана лег в снег. Полиция отправила его в больницу. На следующий день он явился в ресторан "Огонек", извинился, заплатил за все разбитое и уехал в Пардубице, где он служил. Вот таких господ надо было объединять.
Каждый день происходили совещания с С.В. Маракуевым, атаманом Грабевской станицы войсковым старшиной Папковым , заведующим казачьим музеем полковником Ковалевым и инженером Поличенковым, которого генерал Бискупский рекомендовал как знающего все тонкости пражской жизни... Тормозили объединение самостийные группы. Одна во главе с генералом П.Х. Поповым, другая во главе с Глазковым .
16 февраля, в земледельческой Едноте состоялся мой доклад казакам Дона, Кубани и Терека. Сначала была прочитана моя биография, потом я вошел, и меня приветствовал длинным словом профессор С.В. Маракуев. Мое выступление хвалили даже строгие критики. В конце доклада бурные аплодисменты. Ко мне подошли доктора Чекунов и Камышанский со словами: "20 врачей казаков в вашем распоряжении. Всеми силами поддержим ваше начинание и всех казаков вашей группы лечим бесплатно". Я был очень тронут и благодарил. Ставропольцы просили принять их в казачью группу как дравшихся с большевиками. Я ответил, что "с распростертыми объятиями".
Некоторые, сбитые с толку П.Х. Поповым и Глазковым, видя, что генералы ссорятся, не знают, куда идти и кого слушаться.
С П.Н. Красновым у меня все время переписка. Он вполне одобряет все мои распоряжения. За время моего атаманства я написал ему около 20 писем и почти столько же получил от него. Письма генерала Краснова, как представляющие громадный интерес для казачества, мной переданы в казачий музей полковнику Ковалеву. Жаль, что они попали в руки большевиков, вместе с самим Ковалевым.
Из моих помощников больше всех работал профессор С.В. Маракуев – он незаменимый человек и неутомимый работник. Поличенков, рекомендованный генералом Бискупским, редко помогает, но больше вредит, хочет командовать, распоряжаться, и им все недовольны.
25 марта, на казачьем станичном собрании, меня провозгласили Почетным Стариком с сильными аплодисментами.
Происходят заседания комиссии по устройству предстоящего казачьего вечера. На одном заседании я сказал: "Я в Праге новый человек, но говорят, что на каждом казачьем вечере происходят драки. Надо принять все меры, чтобы драк не было, и если их нельзя предотвратить, то лучше вечера не делать". Мне ответили, что каждый год принимались меры и без церемонии выкидывали каждого, кто позволял себе лишнее. Один вечер прошел без драки, так когда вышли на улицу – передрались.
4 мая этот общеказачий вечер состоялся. Прошел прекрасно. Программа была великолепная – пение, казачок, лезгинка, молитва Шамиля и прочее. Все меня поздравляли и благодарили. Скандалов не было, пьяных выводили и выносили по-хорошему. Все в восторге от вечера – хвалят и благодарят. Какой-то важный немец благодарил за прием, оказанный немцам, и сказал, что завтра же об этом будет доложено протектору Нейрату . (Немцам был такой же прием, как и всем.) Какой-то высокий немец студент благодарил за прием и "урок", данный на вечере немецкой молодежи. Верхний комиссар по русским делам был в восторге и сравнивал недавний вечер самостийников с нашим. Там, говорит, было около 200 человек, а у вас – тысяча. У вас культурно, интеллигентно, а у них... (сморщившись, покрутил рукой). Теперь я вижу, говорит, за кем идет народ.
Вечер разрешен был до трех часов ночи. Когда я подошел к комиссару и спросил: "Надо вечер кончать – три часа?", он ответил: "Вы здесь хозяин, мы в полном вашем распоряжении, когда хотите, тогда и кончите". В это время подошел чешский комиссар и стал требовать закрытия вечера. Я его свел с немецким комиссаром, и вечер продолжался до пяти часов утра.
Началась лезгинка, потом общий казачок. Скакали какие-то статские, и вдруг пустился вприсядку какой-то немец в форме. Общее веселье – и все в восторге.
В 5 часов я с трудом остановил оркестр и прекратил танцы. Публика не расходится. Погасили огни – начали вяло уходить. Пражские старожилы говорят: "При вас казаки стали совсем другие".
На следующий день, 5 мая, в ресторане "Огонек" был съезд станичных атаманов Протектората. Приветственной речью я открыл съезд и просил не увлекаться красноречием ввиду множества работы. Несмотря на это, многого не успели сделать.
Прочитали "устав", "наказ", поговорили о взносах и других вопросах. Но атаману Брненской станицы надо на поезд – завтра утром на работу. Заторопился и С.В. Маракуев – жена не имеет ключа и ждет под дождем. Возникли и другие серьезные причины, и совет распался.
Очень важный вопрос о Брненских хуторах, о брожении под влиянием вредной агитации Гусельщикова и еще некоторые вопросы совсем не затронули. Съехались со всего Протектората и все скомкали.
Представитель Кубанского атамана генерал Горбушин сообщил, что доход с вечера – около 8000 крон. Решили устроить "благодарственный чай" на 70 человек. Клеопатре Давыдовне Асеевой дал от вечера на устройство Галлиполийской колонии 500 крон. Очень благодарила и не хотела брать так много.
12 мая был этот "чай". Все прекрасно сервировано. Мои соседки К.Д. Асеева и Елизавета Николаевна Никольская – известная балерина. Много тостов, много веселья, чарочка с "пей до дна", песни, лезгинка, казачок...
15 мая Ерохин сообщил, что самостийный генерал П.Х. Попов с вечером прогорел – дефицит 500 крон.
14 апреля встретил в городе Елену Ивановну Гижицкую – бывшую фрейлину Ее Величества. Очень любезна и ласкова. Сообщила, что немцы назначают меня директором гимназии. Я категорически от этого отказался. "Ну мало ли что вы отказываетесь – немцы вас назначают. Какие же это причины?" – "Я никогда не был преподавателем, мне более 60 лет и прочее". – "Все это мы знаем, это не причина". – "У меня много друзей – все они станут врагами. У меня нет никакого желания быть директором гимназии". – "Вы должны пожертвовать собой для России, для юношества". – "Но есть много людей, более подходящих к этой должности и желающих ее". – "Знаю, но немцы перебрали всю эмиграцию и никого не хотят, кроме вас или Савицкого . За Савицким стоят красные и розовые. За вами правые, и вы более приемлемы". – "Так оставьте директором Д.Д. Гнедовского". – "Ни за что не хотят. Вы можете оставить его инспектором, он будет получать больше, чем сейчас, и будет доволен". – "Отличным директором будет А.Ф. Поляков ". – "Не хотят немцы по некоторым причинам. Да бросьте, милый генерал, – все равно вам не открутиться". – "Я только что выдержал страшную борьбу с самостийниками и не в состоянии вести борьбу еще с педагогами". – "И не надо вести борьбу, примирятся, и все будет хорошо".
22 июня я поехал в Брно. Остановился у Атланова , бывшего своего воспитанника в гимназии. Прохазки просили перейти к ним, но мне неудобно было уйти от Атланова.
Вечером в Брненской станице был "приветственный чай". Бесконечные речи, я говорил три раза. Очень теплый, сердечный прием. Высказывали радость, видя меня во главе казаков. Так было уютно и симпатично, что иногда казалось, что я в кругу родного мне полка. Чешки – жены казаков – стараются приспособиться к казачьей жизни. Все дружно, все вместе, полная дисциплина и подчинение "тамаде" и все время прекрасное пение. Речи дышат любовью и преданностью России и казачеству. Самостийничество порицается. Домой к Атланову пришел в 2 часа ночи, но от возбуждения и пережитого не мог спать. Обедал у своих старых друзей Прохазок, и они просили в будущем останавливаться у них.
От 2 до 6 в казачьей столовой деловое совещание. Гусельщиков недоволен, что я подчиняюсь "не казаку" генералу Бискупскому. Просто у него выворочены мозги.
26 июня Ефремов сообщил, что меня назначают директором гимназии. Я ответил, что директором гимназии не буду.
29-го Е.И. Гижицкая опять говорила о моем назначении директором гимназии: "Вы для России жертвовали жизнью, а здоровьем и подавно можете пожертвовать. Все переставите на военный лад. Недовольных и мешающих выгоните, и все будет хорошо".
17 июля приходил Прокудин . Говорил, что у П.Х. Попова совсем разброд. Горчукова ненавидят, а Попов "дурачок", и от них разбегаются. Бардин же хочет образовать свою группу и никому не подчиняться.
22 июля получил разрешение на издание "Казачьего вестника". Печатались прекрасные статьи Маракуева, "История Дона" П.Н. Краснова и статьи других сотрудников.
Получил сведения о смерти моего младшего брата, Филиппа. Большевики сослали, как я уже писал, в Сибирь и там замучили.
3 сентября получены сведения, что П.Х. Попову, как самостийнику, оказывают нелегальную поддержку англичане. Канадцы и католики тоже за обещание в будущем ввести католичество у казаков. Немцы это знают и зорко следят за Поповым. Потом немцы узнали, что Попов старается запродать каким-то авантюристам донецкий уголь, и посадили его в тюрьму. Через несколько месяцев его выпустили как американского гражданина, но приказали ежедневно являться в гестапо для регистрации. Немцы говорят, что они хотели бы выслать его из Протектората, но не хотят никаких осложнений с американцами во время войны.
Немцы издали приказ о моем назначении атаманом Общеказачьего объединения на весь рейх, то есть на все государства Средней Европы и на западные провинции России, занятые немцами.
Я списался со всеми, и у меня в объединении более 100 казаков всех войск. Во все государства, по всем станицам я рассылал свой "Казачий вестник".
По вызову гестапо я поехал в Берлин. Переводчиком в гестапо был генерал Бискупский. Приняли меня очень любезно и между прочим спросили, откуда самостийник Глазков берет деньги. Я ответил, что это им лучше знать.