Вернувшись к себе в гостиницу, где жил и Донской Атаман, я передал ему, в присутствии состоявшего при нем в качестве штаб-офицера для поручений, Полк. С, сегодняшний разговор с Петром Николаевичем. Одновременно, просил Атамана поехать завтра со мной в Главное Управление Казачьих Войск. Он охотно согласился. Когда в моем докладе Атаману я затронул вопрос о Ген. Власове, то он заметил, что существующая враждебность во взаимоотношениях генералов Краснова и Власова, служит обычной темой разговоров между казачьей старшиной и что одни склоняются к Власову, а другие - отстаивают позицию Ген. Краснова.
В Главном Управлении Казачьих Войск, нас очень радушно принял начальник штаба Ген. С. Н. Краснов. Меня он, как оказалось, хорошо помнил еще по Гражданской войне.
Наша беседа далеко не была последовательной и цельной. Ежеминутно мы перескакивали с одного предмета на другой, а Семен Николаевич, одновременно, в нашем присутствии, выполнял текущую работу н даже принимал доклады. В штабе нашлись мои старые соратники по Гражданской войне и я несколько раз оставлял кабинет начальника штаба, желая переговорить с ними. В то же время, меня неустанно преследовала мысль, как бы правильно и объективно описать завтра Петру Николаевичу мое первое впечатление о работе Главного Управления Казачьих Войск.
Обладая известным опытом в штабной работе, я заметил некоторые минусы. Всюду царила большая и совершенно ненужная сутолока. Некоторые посетители, штатские и военные, явно протестовали, громко говоря в коридорах, что они приходят сюда уже несколько дней подряд, но ни от кого не могут получить ни решения интересующего их вопроса, ни даже просимой информации. Все ссылались на начальника штаба, к которому попасть было очень трудно. Чрезмерную суетливость проявлял, прежде всего, сам Семен Николаевич. Он стремился входить во все детали, что крайне централизовало всю работу штаба и, тем самым, лишало его помощников возможности проявлять нужную инициативу. А как результат - излишняя перегруженность начальника штаба мелочами и торможение всей работы штаба. Но меня особенно поразило - присутствие в соседней с начальником штаба комнате, - штатского немца, Д-ра X. Он, в сущности, был первым и главным распорядителем в этом казачьем штабе, являясь бдительным оком и ушами пресловутого "Восточного Министерства" Розенберга. Не менее было интересно, что, хотя Главн. Управление Казачьих Войск подчинялось высшей немецкой инстанции по линии СС, тем не менее, ни одно распоряжение, ни один документ, выданный штабом, не был действителен, если на нем не стояла подпись Д-ра X. и немецкая печать, каковая хранилась у него.
При таком положении, начальник штаба являлся лишь номинальной фигурой, будучи в действительности, секретарем Д-ра X. и поминутно бегая к нему за всякой мелочью и разрешением. Не смею утверждать, но могу с достаточными основаниями предполагать, что одним из главных источников, откуда раздувалась вражда между Петром Николаевичем и Андрей Андреевичем и был именно названный доктор. В его личные расчеты, видимо, не входило единение между Красновым и Власовым, ибо это привело бы к ликвидации его?аппарата, как контролера всей работы штаба, а потому, влияя на Семена Николаевича, он через него искуссно поддерживал враждебность П. Н. Краснова к А. А. Власову.
Только дней через десять, побывав уже несколько раз в штабе, я по просьбе Семена Николаевича познакомился с Д-ром X. Должен сказать, что он произвел на меня очень хорошее впечатление воспитанного, умного и образованного человека.
Ехал я к Ген. Краснову, будучи озабочен мыслью, не изменил ли он своего намерения, продолжить наш разговор о Ген. Власове. Петр Николаевич встретил меня словами: "Я знаю, что Вы уже были в Главном Управлении Казачьих Войск и каково Ваше впечатление?"
Я коротко рассказал, что я видел, не упустив оттенить ненормальность положения начальника штаба, в своих действиях, всецело связанного и полностью зависящего от Д-ра X. Я ожидал, что Петр Николаевич согласится с моими доводами, но он обошел это молчанием и своего мнения не высказал. Позже, потом, - я выяснил, что между ним и С. Н. Красновым с одной стороны и Д-ром X. с другой, - существовала большая, тесная дружба, благодаря чему, значительно сглаживалась острота этого вопроса.
Поблагодарив меня за доклад, Петр Николаевич, добавил, что хотя у него мало времени, однако он считает нужным осветить вопрос своих взаимоотношений с Ген. Власовым.
- "Прошлый раз, я сказал Вам, Иван Алексеевич, что у меня с ним нет никаких отношений" - начал свою речь Петр Николаевич? - "а теперь добавлю - что я ему не верю".
- "Но почему Петр Николаевич" - невольно вырвалось у меня.
- "К этому есть много оснований" - ответил он.
Затем Ген. Краснов начал говорит о том, что А. А. Власов, в своем "Манифесте" ни одним словом не обмолвился о казаках, видимо, умышленно не желая заявить, что за казаками остается неприкосновенность казачьих территорий и их казачьих порядков жизни. В этом случае, по его словам, являлось опасение, что, если казачеству будет суждено вернуться на родную землю, то оно растворится в массе русского народа и от него не останется даже воспоминания. Дальше, в своей речи, он особенно подчеркнул, что иного и нельзя было ожидать от Андрей Андреевича, как человека, выросшего в коммунистической среде, своим высоким положением всецело обязанным этому режиму, мало знающего казачество, и, видимо, имеющего слабое понятие о том, что казачество, будучи лучшей частью русского народа, хотя и обладало известными льготами и привилегиями, но на ряду с этим, оно несло и самую тяжелую военную службу. Затем, Петр Николаевич сказал, что предвидя это, он своевременно заручился от немцев особым письменным официальным заявлением, как бы гарантной грамотой, что при возвращении казачества домой, за ним будет сохранены в полной неприкосновенности все казачьи права, территории, недра и весь уклад казачьей жизни. Продолжая разговор, Петр Николаевич, отметил также, что Ген. Власов, не будучи еще официально Главнокомандующим Р.О.А., уже теперь, о чем до него доходят слухи, предъявляет большие, но необоснованные, претензии к казачеству и высказывает требование о полном шу подчинении такового. С этим, он, конечно, согласиться не может. Известно ему и то, что штаб Ген. Власова приступил даже к формированию казачьих частей й, надо полагать только из казачьих дезертиров.
- "Разве это не напоминает Вам, Иван Алексеевич" - сказал Петр Николаевич - "1918 г. когда донские генералы Сидорин и Семилетов, перебравшись из Новочеркасска в Екатеринодар под крылышко Добровольческой армии, оттуда забрасывали Донской фронт летучками, призывая казаков бросать позиции и пробираться в Екатеринодар на формирование донских полков. Вам же, главным образом, приходилось тогда бороться с этим злом".
Волнуясь еще больше, Ген. Краснов дал резкую характеристику отношения штаба Ген. Власова к казачьим дезертирам. По его словам, таковые находили там теплый, радушный прием и расценивались прямо пропорционально тому, как они осуждали и клеветали на казачество в делом, в частности, на него лично. Не менее горячо говорил Петр Николаевич и об отношении прессы Р.О.А. к казачеству, каковая, обычно, пестрит резкими и недопустимыми выпадами и против казачества и против его командования, вызывая у казаков не только недоумение, но и оправданное негодование. Столь же резко оценил Ген. Краснов и политику штаба Ген. Власова. Он указал, что именно оттуда идут все интриги, имеющие целью дискредитировать его лично в глазах казачества. Как пример, он привел тот факт, что два донских генерала, А. и В., вошли в "Комитет Освобождения России" Ген. Власова и там им с умыслом придается значение, как официальным представителям казачества.
- "А кого они представляют, спрошу я Вас" - сказал Петр Николаевич.
- "Они могли войти лишь персонально, но никаких казаков за ними нет и потому они не могут рассматриваться как казачьи представители".
Ведя этот разговор, Петр Николаевич, несколько раз открывал папку, желая документально подтвердить, то или иное свое утверждение, но я, под всякими предлогами, отклонял, опасаясь на это потерять много времени и не докончить наш разговор.
С большим вниманием слушая Ген. Краснова, я, однако, приходил к неуклонному выводу, что никаких веских причин или неоспаримых фактов, каковые оправдывали бы его отрицательное отношение к А. А. Власову, он мне не привел. Все им высказанное, базировалось или на. каких то слухах, или на предположениях, или, наконец, на донесениях "услужливых" лиц, но, благодаря своему таланту, Петр Николаевич, умел все эти мелочи мастерски нанизать одну за другой и все облечь во что то большое и важное. Скорее в его словах, временами, звучали нотки как бы личной, чисто субъективной неприязни к А. А. Власову. Но, хорошо зная Петра Николаевича, я не рискнул ему тогда высказать свое мнение, ибо это вызвало бы у него еще более настойчивое и упорное отстаивание его точки зрения. Считаясь с этим, я сказал, что все, что я сейчас слышал, является для меня совершенно новым и что я никогда не предполагал, что со стороны Ген. Власова и его штаба проводится такая странная и мне непонятная политика в отношении казачества вообще, а, в частности, самого Петра Николаевича.
- "А у меня была мысль" - продолжал я дальше, - "поехать в штаб Ген… Власова и познакомиться сначала с его начальником штаба, а затем с А. А. Власовым".
Не только сухо и официально, но и в раздраженном тоне Ген. Краснов ответил: "Вы человек свободный, можете делать все, что Вы хотите и я не могу Вам ни запрещать, ни разрешать."
- "Откровенно скажу Вам, Петр Николаевич", - ответил я, - "что я не ожидал от Вас такого ответа. Вы знаете, что я раньше всегда был Вам предан, остаюсь таковым и теперь. Не даром ко мне довольно крепко пришит ярлык "Красновца". Я надеялся, что Вы правильно поймете и одобрите мое намерение. Только при этом условии я бы посетил штаб Ген. Власова и приложил бы все усилия, дабы выяснить, как истинное настроение там, так и отношение лично к Вам Андрея Андреевича. Я убежден, что при искреннем обоюдном желании, все шероховатости, можно легко устранить в самом начале, иначе они примут еще большую форму. О каждой моей поездка туда; и о моих там разговорах я бы Вас детально и правдиво информировал. Я уже Вам докладывал, что у меня нет никаких намерений лично себя устраивать и я далек от мысли просить что либо для себя у Андрей Андреевича, и это обстоятельство дает мне возможность держать себя там совершенно независимо. Но я выполню мое намерение только, если Вы его одобрите и, так сказать, благословите. Я не могу еще утверждать, но, быть может, если не все, то какая-то доля того, что я сейчас от Вас слышал, несколько преувеличена теми, кто Вам доносил и, значит, не совсем отвечает истинному положению вещей. В данный момент у Вас никакого контакта ни со штабом Власова, ни с ним, лично, нет. А разве установление такового, даже неофициального, чему либо могло-бы повредить?
Высказав свои соображения, я ждал ответа. К моему большому удовлетворению, Петр Николаевич, в более дружеском тоне, сказал: "Я вижу Иван Алексеевич, Ваша идея не лишена глубокого смысла. При такой постановке вопроса, я ничего не могу сказать против. Я охотно верю, что Вы будете правдиво информировать меня обо всем и, если это так, то могу Вам пожелать успеха в Вашем начинании."
Ген. Краснов так увлекся разговором, что, видимо, забыл о своей срочной работе. Он стал читать и объяснять мне разные донесения, как доказательство только - что им высказанного. Но говорил он ^же много спокойнее, временами высказывая сожаление, что высшие круги Р.O.A. не знают и не понимают казачество, интересы которого для него дороже всего.
Здесь же, я посвятил Петра Николаевича в мой план, рассчитывая сначала заручиться поддержкой начальника штаба Ф. И. Трухина, а после, совместно с ним, выяснить отношение Р.O.A. к казачеству уже у А. А. Власова.
Считая полезным, если со мной в штаб Ген. Власова поедет также и Донской Атаман, я свои доводы привел Ген. Краснову и он дал на это свое согласие.
Больше я не мог задерживать Петра Николаевича и потому поспешил домой, обещав ему, после первого моего визита Ген. Трухину, приехать к нему и подробно его обо всем информировать.
Весь вечер я провел в беседе с Донским Атаманом. Я передал ему, в общих чертах, мой разговор с Ген. Красновым и просил его поехать со мной в штаб Ген. Власова. Атаман обещал мне это и полагал, что ему удастся устроить мое знакомство с Ген. Трухиным, так как он уже был знаком и с ним и с А. А. Власовым.
Штаб последнего находился в деревне Добендорф, около часа езды от Берлина по железной дороге.
На следующий день мы отправились туда и, благодаря содействию начальника личной канцелярии Ген. Власова, полк. К., нам удалось преодолеть все "рогатки" и дойти до кабинета начальника штаба Федора Ивановича Ген. Трухина. Его штаб занимал четыре комнаты в партере небольшой виллы, а в первом этаже находились жилые помещения.
Начальник штаба принял нас официально, но любезно. Донской Атаман, представляя меня, сказал, что я бывший ближайший соратник Ген. Краснова в Гражданскую войну, что я недавно приехал в Берлин, бываю у Петра Николаевича, пользуюсь его доверием и поддерживаю с ним тесный контакт.
После короткого вступительного разговора, чисто информативного характера, я исподволь приступил к изложению цели нашего посещения, а также и мотивов, побудивших меня на такой шаг.
Прежде всего, я считал необходимым предупредить Ген. Тру-хина, что я не являюсь ни официально уполномоченным, ни посланным сюда Ген. Красновым, а предпринял это исключительно по собственному побуждению и инициативе, но что о своем намерении я поставил в известность Петра Николаевича и он против этого не возражал. Поэтому все, что он сейчас - от меня услышит, я просил его рассматривать и расценивать, как лично мое мнение, но не больше. Я просил его также не осудить меня за мою прямолинейность и не истолковать мои слова в каком либо ином смысле. Как старый казак и офицер, я руковожусь искренним желанием пользы общему русскому делу, будучи глубоко убежден, что при обоюдном желании, все существующие трения между Р.O.A. и Казачеством, могут быть легко устранены.
- "Иначе," - сказал я, - "существующий между ними ров, обратится вскоре в пропасть, чему будет радоваться кто-то "третий", стоящий пока в тени".
Затем я рассказал ему, что, будучи еще в Вене, мне нередко приходилось слышать о весьма натянутых взаимоотношениях между штабами Р.O.A. и казачьим, чему тогда я не придавал значения, относя все это в область слухов и сплетень. Но, прибыв в Берлин и вращаясь в высших казачьих кругах, я, к сожалению, вскоре убедился в обратном. В подтверждение моих слов, я стал приводить ему факта, слышанные мною от Петра Николаевича, умышленно скрыв все, что касалось лично А. А. Власова и что, как мне казалось, могло не только не улучшить, а еще больше ухудшить отношение между Р.O.A. и Казачеством.
Говоря о печати, я сказал, что всякое действие обычно вызывает противодействие, что мы видим и в этом случае. Выпады против Казачества и дискредитирование его высшего командования, побуждает казачьи газеты к немедленному ответу и, быть может, даже в более резком тоне.
- "Из своего личного опыта знаю, что при Вашем желании, как начальника штаба, Вы могли бы легко устранить это вредное для обеих сторон явление" - сказал я, - "а одновременно я бы настоял, через Ген. Краснова, то же самое провести и в отношении казачье! прессы. Точно также, при наличии обоюдной доброй воли, еще легче разрешился бы вопрос и о так называемых "дезертирах". Разве не было бы правильным, чтобы от лиц, состоявших уже на службе в казачьих частях или учреждениях, а затем, появляющихся у Вас, с просьбами о приеме их в Р.O.A., требовать предъявления ими особых удостоверений, что они освобождены от службы?" - спросил я.
"Едва ли Вы будете отрицать, что среди указанных лиц могут оказаться и такие, которые, путем поступления в ряды Р.О.А., стремятся лишь избежать заслуженной ими кары за какой-нибудь антидисциплинарный поступок. Конечно, одновременно, те же требования должны быть предъявлены и Гл. Упр. Каз. Войск к лицам, оставившим ряды Р.O.A. и желающим вступить в казачьи части. Нередко эти лица, чтобы оправдать свой переход в Р.O.A., рассказывают Вам разные небылицы. Мало того, они клевещут на Казачество и на высшее командование, не оставляя в покое даже и Петра Николаевича. Временами все это и, конечно, в еще более искаженном виде, долетает до Ген. Краснова, вызывая у него оправданное чувство огорчения и обиды. Не могу утверждать, - продолжал я, - но слышал, будто бы, в рядах Р.O.A. формируются уже казачьи части. Если это отвечает действительности, то очень трудно подыскать оправдывающее обоснование такому факту, при наличии Гл. Упр. Каз. Войск Между тем, у высшего казачьего командования, это явление вызывает естественное недоумение и порицание. Известно мне также, что в "Комитет Освобождения России" вошли два казачьих генерала, которых хорошо знает и высоко ценит Ген. Краснов. В названном Комитете они Вами рассматриваются, как представители Казачества. На самом деле, это совсем не соответствует фактическому положению, что может подтвердить и присутствующий здесь Донской Атаман. Названные генералы, по словам Ген. Краснова, не являются официальными представителями Казачества. Они могли войти в "Комитет" только персонально.
Наконец, некоторую озабоченность вызывает в казачьих кругах и Пражский Манифест А. А. Власова, где о казаках совершенно не упомянуто. Как результат, порождаются разные кривотолки и обоснованная тревога: будет ли за Казачеством, если оно вернется на Родину, сохранена неприкосновенность их земель, недр, лесов, угодий и всего уклада казачьей жизни? Возможно, что это только случайное упущение, или умышленное замалчивание этого вопроса по особым соображениям. Конечно, при наличии нормальных отношений между возглавителями Р.О.А. и Казачеством и это обстоятельство было бы разъяснено к взаимному удовлетворению.
"Когда я ехал к Вам" - сказал я, - "я был уверен, что Вы не только правильно поймете мои искренние побуждения, но и поможете мне в этом начинании. Только при Вашем сочувствии и поддержке, мы общими усилиями сможем установить дружеский контакт между Р.O.A. и Казачеством и сделать друзьями А. А. Власова и П. Н. Краснова, что в массу внесет нужное успокоение и будет крайне полезно для общего дела".
Федор Иванович Ген. Трухин, слушая меня, делал на бумаге какие-то заметки. Когда я кончил, он начал отвечать. Он горячо приветствовал мою инициативу и, не отрицая, по существу, высказанных мною положений, вину, однако, за это возлагал на ответственные казачьи круги. Он последовательно коснулся каждого вопроса, выдвинутого мною. Говоря о печати, по его словам, взаимно враждующей, он охотно согласился принять в этом направлении нужные меры, но, одновременно, ставил условием тоже провести и по казачьей линии, подчеркивая, что первыми нападают и клевещут на Р.O.A. казачьи газеты, а им приходится лишь парировать нападки. Ген. Трухин признал целесообразным мое предложение о "кочующих" из одной армии в другую и готов был осуществить его у себя, но настаивал, чтобы та же мера была проведена и в Гл. Упр. Каз. Войск.