Именно он взялся написать большую статью о своем русском друге, тем более что всегда был горячим сторонником правозащитного движения. 11 февраля на четвертой полосе стокгольмской "Expressen" появилась его статья о деле Азадовского под хлестким названием "Как исчезают слова, лица, люди в застенках" (вероятно, "застенки" в данном случае – наиболее подходящий по смыслу перевод слов maktens gömmor). В своей статье шведский филолог подробно описал и интересы Азадовского, и произошедшее в 1949 году с его отцом, и запрещение публикации писем Клюева к Блоку… Заканчивал он словами о том, насколько же трагично родина обошлась с человеком, который главной целью своей жизни поставил изучение ее литературы и культуры.
Кроме Юнггрена в Швеции на арест Азадовского откликнулся еще один филолог-русист – Анника Бэкстрем (Bäckström), преподававшая в Упсальском университете. Впоследствии она прославилась как переводчик русской литературы на шведский: ею изданы книги Марины Цветаевой, Иосифа Бродского, Саши Соколова, Геннадия Айги… Она приезжала в Ленинград еще в 1960-е годы и помнила Азадовского выпускником филологического факультета. Анника была сторонницей либеральных идей, причастной к политическим движениям современности. В 1974 году в Ленинграде она познакомилась с А. Сахаровым и Е. Боннэр. Анника написала большой текст для газеты "Uppsala Nya Tidning": 11 февраля эта газета вышла со статьей "Русский ученый-литературовед арестован", в которой Анника, ссылаясь на парижскую "Русскую мысль", изложила общую канву уголовного дела Азадовского в контексте политических арестов в СССР, но при этом поделилась и личными воспоминаниями:
Костя поражал нас своей начитанностью, знанием иностранных языков, осведомленностью в европейской культуре. Он был общительным и щедрым человеком, и находиться в его компании было для нас удовольствием, хотя в силу нашего шведского академического образования мы чувствовали себя подчас немного простоватыми.
Литература была Костиным дыханием, жизненным эликсиром, а не средством, которое принимают в умеренных дозах, чтобы произвести впечатление на других. В Ленинграде, где большую часть года господствует серый и давящий климат, Костя казался чуть ли не экзотическим существом. Он был другом Иосифа Бродского.
Один из наших коллег навестил его в ноябре прошлого года (за месяц до ареста). Он занимался тем, что уничтожал свои записи (видимо, предчувствовал, что его ожидает). На письменном столе лежала его недавно завершенная диссертация на тему о русской душе. Он не знал, дадут ли ему возможность когда-нибудь и где-нибудь ее защитить. Русские диссертации, как это было и в Швеции до университетской реформы, требуют огромного количества работы. На том же письменном столе стоял небольшой бюст насмешливо улыбающегося Вольтера, поборника разума и терпимости.
Кроме этих двух шведских статей, которые произвели определенный эффект и безусловно повлияли на дальнейшие события, отметим еще один северный след: в датском Орхусе в "Morgenavisen Jyllands-Posten" под псевдонимом Leander 28 января 1981 года была напечатана статья "Пара веских слов…" – об аресте в СССР ученого-германиста Азадовского.
Череду этих акций венчает обращение датских славистов 23 марта 1981 года с коллективным письмом в Институт славистики Копенгагенского университета. В этом письме содержалось предложение пригласить Азадовского в Копенгаген для чтения лекций.
Rilke-gesellschaft
В Швейцарии узнали об аресте Азадовского 8 января 1981 года, когда в крупнейшей газете Конфедерации "Neue Zürcher Zeitung" появилась статья "Азадовский в тюрьме". Автором ее был швейцарский филолог-славист, публицист и поэт Феликс Филипп Ингольд (Ingold).
Свое образование он получил в Базельском университете, куда поступил в 1961 году, а затем в Сорбонне, где изучал славянские языки и в 1968 году защитил диссертацию по творчеству Иннокентия Анненского. Много печатался в газетах, вел передачи на радио; как славист проходил стажировку в Чехословакии, а с 1969 года начал работать корреспондентом в странах Восточной Европы; затем работал в посольстве Швейцарии в Москве. Он не только проявил себя как поэт и прозаик, но и прославился в качестве талантливого переводчика русских авторов на немецкий (Бродского, Мандельштама, Цветаевой…). Кроме того, уже в 1970-е годы под его редакцией на немецком языке выходят переводы сочинений Солженицына, Бердяева, М. Булгакова, Р. Якобсона… Одним словом, Феликс Ингольд стал со временем крупнейшим в Швейцарии специалистом по русской литературе; с 1971 года и поныне он является профессором русского языка и культуры швейцарского Университета Санкт-Галлена.
Важным объединяющим моментом для Ингольда и Азадовского был общий интерес к творчеству Рильке – Ингольд посвятил этой теме несколько работ, особенно в связи с русскими контактами Рильке. Собственно, и знал-то он Азадовского прежде всего как исследователя Рильке (подробные письма Азадовского к Ингольду, как и весь архив швейцарского автора, ныне переданы Литературному архиву Национальной библиотеки Швейцарии и доступны для исследователей).
После появления статьи Ингольда в бой вступило Rilke-Gesellschaft – Международное общество Рильке, штаб-квартира которого тогда находилась в Базеле. Самое деятельное участие в деле Азадовского принял один из наиболее влиятельных членов Общества, крупнейший специалист по творчеству Рильке – доктор Иоахим Вольфганг Шторк (Storck, 1922–2011).
Не сильно мешкая, Шторк подготовил официальное письмо Общества Рильке, подписанное тогдашним президентом Общества доктором Петером ван Ротеном (van Roten, 1916–1991) и секретарем общества Ингрид Мецгер-Будденберг (Metzger-Buddenberg). Но направлено оно было отнюдь не в газеты, а непосредственно "Его превосходительству Владимиру Сергеевичу Лаврову, послу СССР, Бруннадеррайн 37, Берн":
Ваше превосходительство,
в газете "Нойе Цюрхер Цайтунг" от 9 января появилось сообщение о том, что член нашего Общества Константин Маркович Азадовский арестован в Ленинграде службой государственной безопасности.
Мы знаем Константина Марковича Азадовского как члена нашего Общества и как выдающегося знатока славянской и немецкой литератур, поэтому известие о его аресте повергло нас в глубокое изумление.
Позвольте в этой связи почтительно обратиться к Вам со следующим вопросом: основывается ли сообщение в здешней печати на фактах и действительно ли этот арест имел место и продолжается до настоящего времени? Если это так – чего мы весьма опасаемся, – то хотели бы просить Вас от имени нашего Общества, насчитывающего множество членов, предпринять какие-либо шаги с тем, чтобы этот ученый с мировой известностью и блестящий представитель русской науки мог продолжать свою работу в нормальных условиях.
Примите, Ваше превосходительство, наряду с благодарностью, выражение нашего чрезвычайного уважения.
Чтобы не терять времени даром, Шторк написал еще одно официальное письмо – также на бланке Общества Рильке; однако подписал его лично. Оно отправилось 4 февраля "Его превосходительству господину послу Владимиру Семеновичу Семенову, Посольство СССР, Викторсхёэ, Вальдштрассе 42, Бонн":
Ваше превосходительство,
обращаюсь к Вам как вице-президент Международного общества Рильке, которое с момента своего возникновения всегда уделяло большое внимание изучению русско-немецких литературных отношений.
Недавно в некоторых немецких газетах появилось сообщение о том, что выдающийся советский германист, исследователь и публикатор документов, посвященных германо-русским взаимовлияниям, кандидат наук К.М. Азадовский арестован в Ленинграде. До настоящего времени я не смог получить подтверждения этой информации, которой отказываюсь верить. Но в случае, если это сообщение окажется верным, оно наверняка повергнет в изумление как членов Общества Рильке, насчитывающего более двухсот человек, так и всех компаративистов, чьи научные интересы и занятия лежат в области германо-славянских литературных контактов.
В течение последних лет мне не раз приходилось знакомиться с весьма ценными работами этого советского ученого – такими, например, как "Рильке и Толстой" или "Рильке и Горький", его статьями о русских поездках и русских знакомствах Рильке, а также трудами, обращенными к другим темам и авторам. Я уже давно предпринимаю усилия к тому, чтобы некоторые из этих работ были переведены на немецкий язык. Невозможно представить себе, какой потерей обернется для международной компаративистики та ситуация, при которой этот замечательный знаток и исследователь не сможет продолжать работу над своими еще не завершенными научными проектами.
Вот почему, побуждаемый к этому шагу членами нашего Общества в разных странах, я хотел бы искренне и со всей учтивостью просить Вас: в случае, если упомянутое выше сообщение подтвердится, передать в соответствующие инстанции Вашей страны наше общее пожелание – освободить ленинградского ученого и предоставить ему возможность вернуться к своей работе.
Примите, Ваше превосходительство, выражение моей благодарности и уверения в нашем чрезвычайном уважении
Иоахим Шторк
Но Общество Рильке не ограничилось этими письмами. Не получив, разумеется, никакого ответа ни от советского посольства в Швейцарии, ни от посольства в ФРГ, Шторк подготовил публичную акцию – релиз, который был распространен Обществом 5 мая 1981 года. Он назывался "Акция в поддержку Константина М. Азадовского". Перечисляя в этом печатном листке наиболее важные обстоятельства уголовного преследования Азадовского – от ареста и осуждения, реакции в европейском мире до значения научных трудов, – Общество Рильке просило всех, кому небезразлична судьба русского ученого, содействовать его освобождению. Был рекомендован и наиболее целесообразный способ – письменные обращения в его поддержку, а в качестве адресатов таких писем были приведены все те же: посольства СССР в Берне и Бонне.
Остров Свободы
Благодаря Петеру Альбергу Йенсену оказалось возможным предать гласности дело Азадовского и в Соединенном Королевстве. Как видно из приведенного выше ответа Славинского, Русская служба Би-би-си могла давать в эфир только ту информацию, которая была в прессе; никакая отсебятина не допускалась.
Имея в виду это обстоятельство, Йенсен написал письмо английскому писателю, переводчику и журналисту Майклу Скэммелу (Scammel), слависту и знатоку русской литературы. В годы службы в армии он изучил русский язык на знаменитых курсах JSSL, затем получил диплом лингвиста в Ноттингеме и уехал в докторантуру в Колумбийский университет (США). В 1965 году вернулся в Великобританию и занялся переводами русских классиков, а также ранних книг Набокова, перевод которых был осуществлен при участии самого автора. В 1970-е годы Скэммел не скрывал своей позиции относительно советской власти: он стал переводчиком книг диссидентов Владимира Буковского и Анатолия Марченко, собрал и выпустил по-английски Антологию Самиздата.
Но еще более он привлек всеобщее внимание своими выступлениями за права писателей, заключенных в тюрьмы, а также как противник цензуры; с 1971 года он издавал ежеквартальный журнал "Index on Censorship". Русские реалии Скэммел знал не только по переводческой работе – он неоднократно бывал в СССР (получив в Москве прозвище Миша Скамейкин), был лично знаком со многими русскими писателями. Уже позднее, в середине восьмидесятых, Скэммел прославится фундаментальной биографией Солженицына, которая принесет ему Пулитцеровскую премию и профессорское место в США, но станет причиной охлаждения к нему со стороны его героя – по поводу этой биографии Солженицын напишет эссе "Испытание пошлостью".
Итак, весной 1981 года Скэммел получает письмо от Йенсена. Это было большой удачей: отправив 3 марта из Копенгагена в Лондон пакет с материалами дела Азадовского, Йенсен вскоре получит и ответ, отправленный из Лондона 13 марта. А 31 марта 1981 года главная газета Соединенного Королевства "The Times" опубликует подробную статью Скэммела под названием "Профессор заявил, что наркотики ему подбросили".
Последствием этой статьи Скэммела стало письмо-воззвание филологов Англии и Шотландии "В защиту осужденного советского ученого", которое подписали девять человек. Оно вышло 13 июля 1981 года в "The Times", на одной из самых читаемых британцами полос – "Письма в редакцию". Никакой надежды на то, что эта публикация состоится, изначально не было – и "The Times", и все королевство были полностью поглощены приготовлениями к свадьбе принца Уэльского Чарльза и леди Дианы Спенсер, назначенной на 29 июля 1981 года. Тем не менее шеф-редактор "The Times" – в тот момент им был сэр Гарольд Мэтью Эванс (Evans) – счел письмо английских профессоров достойным публикации.
Мы, группа университетских профессоров и переводчиков с русского и немецкого языков, и, в частности, поклонников Рильке, обращаемся к Вам, чтобы выразить нашу тревогу по поводу ареста и заключения в тюрьму знаменитого ленинградского ученого Константина Азадовского. Серьезный исследователь и критик, опубликовавший целый ряд работ (о Грильпарцере, Достоевском, Брюсове, Клюеве, Блоке, Пастернаке), Азадовский известен как ведущий советский специалист по Рильке. В марте нынешнего года он был приговорен к двум годам заключения за хранение пяти граммов марихуаны. Это обвинение, которое Азадовский последовательно отрицает и которое плохо соотносится со всем тем, что мы знаем о его характере и жизненном пути, представляется нам, не знакомым с подробностями этого процесса, недостаточно обоснованным и может свидетельствовать о судебной ошибке.
Перерыв в работе Азадовского и, возможно, ее полное прекращение нанесут серьезный ущерб сравнительному литературоведению. Кроме того, этот казус способен отрицательно повлиять на культурные отношения между Советским Союзом и Западом. Мы хотели бы посредством Вашей газеты подтолкнуть советские власти к тому, чтобы пересмотреть это дело и освободить Азадовского.
Это обращение было подписано девятью университетскими профессорами; первая подпись принадлежала той, кто это письмо, собственно, и инициировала, – Анджеле Ливингстоун. Именно она написала текст и собрала под ним подписи своих восьми коллег. Почти все они знали Азадовского как ученого и человека или же были осведомлены о его научных работах. Это было условием Анджелы – поставившие свои подписи должны были быть не просто "сочувствующими", но и "знающими". Итак, под письмом было девять подписей с указанием университетов, в которых эти люди работали. Перечислим их.
Анджела Ливингстоун (Livingstone) окончила Кембриджский университет и в 1956 году с группой кембриджских студентов впервые посетила СССР; затем жила в Австралии, с 1964 года работала в британском МИДе, а в 1966 году ей было предложено занять кафедру в новом Университете Эссекса, где она и проработала более тридцати лет. Она приезжала в СССР и позднее; в 1975 году была в Ленинграде, посещала в Москве Евгения Пастернака, поскольку творчество его отца было одним из главных направлений ее научных занятий. Благодаря усилиям Анджелы как переводчика английский читатель смог узнать произведения Цветаевой, Пастернака, Андрея Платонова. Не обошла она вниманием и творчество Рильке – ее перу принадлежит сравнительный анализ "Охранной грамоты" Пастернака и "Записок Мальте Лауридса Бригге", а также монография о Лу Андреас-Саломе, приятельнице Рильке. Через Е.Б. и Е.В. Пастернаков с ней познакомился и Константин Азадовский, который неоднократно встречался с Анджелой до событий 1980 года.
Джозеф Петер Стерн (Stern, 1920–1991), один из наиболее известных и авторитетных филологов-германистов в Великобритании. Он родился в Праге, учился в Праге и Вене, после войны был принят преподавателем в Бедфорд-колледж в Лондоне, затем преподавал в Кембридже, а в 1972 году занял профессорское место в Лондонском университетском колледже (UCL), где работал до 1986 года. Полем его научной деятельности была и долгое время оставалась немецкая литература XIX–XX веков – Ницше, Кафка, Манн, Рильке… А интерес к политической истории нашел отражение в его книге о Гитлере, переведенной на другие европейские языки.
Майкл Хамбургер (Hamburger, 1924–2007), немецкий эмигрант из еврейской семьи, нашедшей в 1933 году убежище в Британии. Окончил Оксфордский университет, в 1943–1947 годах служил в британской армии, затем долгие годы преподавал в Лондонском университетском колледже (UCL). Его научные интересы лежали в области немецкой литературы, которую он изучал как филолог и переводил как поэт. Позднее он стал переводить с французского. Именно переводами он и прославился – в его переложении англичане до сих пор читают Бодлера, Брехта, Бюхнера, Гельдерлина, Гете, Рильке…
Генри Гиффорд (Gifford, 1913–2003), профессор английского языка и сравнительного изучения литератур Бристольского университета. Окончив Оксфордский университет, преподавал в Итоне, занимался сочинительством. В 1946 году он получил место профессора кафедры английской литературы в Бристоле, а в 1963 году основал там кафедру русской литературы, где и проработал долгие годы. Он является автором работ о русской литературе ХХ века, начиная от Льва Толстого и заканчивая Пастернаком и Мандельштамом.
Кристофер Барнс (Barnes), выпускник Кембриджского университета, специалист по русской литературе, музыковед; автор двухтомной биографии Бориса Пастернака. В 1963–1964 годах проходил стажировку в Московском университете, в 1971 году защитил диссертацию в Оксфордском университете; с 1967 по 1989 год преподавал в старейшем университете Шотландии в Сент-Эндрюсе, а в 1989 году занял место профессора кафедры славистики Университета Торонто. Автор статьи "Пастернак и Рильке" – одной из первых на эту тему.
Эдвард Эдмунд Папст (Papst), немец по происхождению, преподаватель кафедры немецкого языка и литературы Университета Саутгемптона, с 1976 года – профессор. Специалист по творчеству Гете, а также автор нескольких работ об австрийском драматуре Грильпарцере, которому, как мы помним, была посвящена и кандидатская диссертация Азадовского.
Дональд Рейфилд (Rayfield), знаменитый британский литературовед и лингвист, окончил Кембриджский университет; в 1978 году там же защитил диссертацию. Специалист по истории русской литературы, русской политической истории, составитель грузинско-английского словаря. С 1964 года преподавал в Квинслендском университете в Австралии, с 1967 года – в Лондонском университете (Queen Mary), с 1991 года – профессор. Неоднократно бывал в Грузии и России. Широко известен своими работами о творчестве Чехова, прежде всего биографией писателя. Лингвистические способности Рейфилда позволили ему переводить с русского и грузинского (в том числе стихи).