"Позавчера я имела счастье обедать с Вашей тетушкой, - со злой иронией признается она подруге, - удивительно, до чего эта женщина меня любит: она просто зубами скрежещет, когда ей надо сказать мне - здравствуйте. Что до меня, то я проявляю к ней полнейшее безразличие, это единственная дань уважения, которую я способна ей принести".
Признание Полетики словно бы перекликается со словами Екатерины, сказанными раньше, в уже приведенном мартовском письме: "Граф (Строганов. - С. Л.) <…> возмущен до бешенства глупым поведением моей тетушки и не сделал ни шага к сближению с ней".
Кстати, отношение Загряжской, не простившей Екатерину и Полетику, не изменилось до конца ее жизни, достаточно поглядеть письма Екатерины к Дмитрию из Франции.
Конечно же, поведение Загряжской еще не устанавливает для нас точную дату свидания, однако ненависть, возникшаяименно после убийства Пушкина, - дальше я приведу письмо Александрины от 24 января 1837 года, подтверждающее этот факт, - противоречит ноябрьской версии.
Думаю, не только откровенность Идалии Полетики с Екатериной, касающаяся поведения тетки, но и слова Пушкина, прочитанные в одном из последних, близких к окончательному тексту черновиков дуэльного письма Геккерну ("Вы играли втроем одну роль…", "Наконец Мад[ам] Геккерн…") говорят о посвящении в произошедшее самой Екатерины.
Логично ли это? Мне кажется, да.
Екатерина не только могла знать о свидании, но, вероятно, получила какое-то, устроившее ее, объяснение от Дантеса, идущего на эту встречу или, по крайней мере, вернувшегося с нее. Пушкин мог допустить возможное соучастие Екатерины в этом безобразном поступке.
Думаю, вести о свидании через Вяземских просочились к Тургеневу, об этом говорят неоднократные намеки Александра Ивановича на какое-то тайное знание относительно Пушкиных (и в дневниках, и в записных книжках).
"24 марта. Москва. Отправился к Дмитриеву, за ним послал к Севериной. Прибежал задыхаясь. Разговор о Пушкине".
12 апреля, через неделю после того как Вяземский послал письмо княгине О. А. Долгоруковой, в котором сообщал, что "предмет щекотлив" и что надо-де говорить "об участии других лиц в этой драме", Тургенев спрашивает у него: "Скажешь ли только правду о том, о чем я почти никому не сказывал".
24 февраля Тургенев писал Осиновой в Тригорское:
"Посылаю Вам письмо князя Вяземского Булгакову, не получив полного моего прежнего письма, жаловался ему на половину моего отчета о последних днях поэта. Как бы многое хотелось мне поведать отсюда, но, вопреки пословице, бумага не все терпит".
Вероятно, можно допустить, что о свидании знала Евпраксия Николаевна Вревская, видевшая Пушкина накануне дуэли. Тот же Александр Иванович Тургенев пишет своему брату Николаю Ивановичу 28 февраля 1837 года письмо.
"Теперь узнаем, что Пушкин накануне открылся одной даме, дочери той Осиповой, у коей я был в Тригорском, что он будет драться. Она не умела или не могла помешать, и теперь упрек жены, которая узнала об этом, на них падет".
Конечно, в письме говорится о дуэли, а не о встрече у Полетики, однако трудно представить, что, "открываясь" приятельнице, Пушкин не стал ей объяснять причины, вынуждавшие его поступить так.
И еще одно свидетельство, письмо от 24 февраля 1837 года Осиповой:
"Умоляю Вас написать мне все, что Вы умолчали и о чем только намекнули в Вашем письме, - восклицает Тургенев, - это важно для истории последних дней Пушкина. Он говорил с Вашей милой дочерью почти накануне дуэли, передайте мне верно и обстоятельно слова его, их можно сообразить с тем, что он говорил другим, и правда объяснится…"
Итак, события последних дней, а не события ноября тревожат друзей Пушкина.
С. Абрамович в систему собственных доказательств привлекает и тот факт, что Фризенгоф не вспоминает Екатерину. "Конечно, - заявляет исследователь, - это объясняется тем, что в тот момент Дантес не был еще женат".
Странное заключение! Если идти путем подобных доказательств, то у Фризенгофа в его письме нет многих проверенных фактов. Выходит, всего этого не было в жизни?!
Письмо как документ можно принимать по тому, что в неместь, а не по тому, чегонет. Разве нельзя допустить, что Арапову просто не интересовало участие в событиях старшей тетки?!
Посмотрим "неясные недомолвки" в письме Александра Карамзина от 13 марта 1837 года брату в Париж, а также в обрывках дуэльного письма Пушкина, реставрированного Казанским.
Приведу без купюр процитированный с некоторыми сокращениями в работе С. Абрамович отрывок письма.
"…Геккерн, будучи умным человеком и утонченнейшим, какие только бывали под солнцем, без труда овладел совершенно умом и душой Дантеса, у которого первого было много меньше, нежели у Геккерна, а второго не было, может быть, и вовсе. Эти два человека, не знаю, с какими дьявольскими намерениями стали преследовать госпожу Пушкину с таким упорством и настойчивостью, что, пользуясь недалекостью ума этой женщины и ужасной глупостью ее сестры Екатерины, в один год достигли того, что почти свели ее с ума и повредили ее репутации во всеобщем мнении. Дантес в то время был болен грудью и худел на глазах. Старик Геккерн сказал госпоже Пушкиной, что он умирает из-за нее, заклинал ее спасти его сына, потом стал грозить местью; два дня спустя появились анонимные письма. (Если Геккерн - автор этих писем, то это с его стороны была бы жестокая и непонятная нелепость, тем не менее люди, которые должны об этом кое-что знать, говорят, что теперь почти доказано, что это именно он!) За этим последовала исповедь госпожи [Пушкиной] своему мужу, вызов, а затем женитьба Геккерна; та, которая так долго играла роль посредницы, стала, в свою очередь, возлюбленной, а затем и супругой. Конечно, она от этого выиграла, потому-то она - единственная, кто торжествует до сего времени, и так поглупела от счастья, что, погубив репутацию, а может быть, и душу своей сестры, госпожи [Пушкиной], и вызвав смерть ее мужа, она в день отъезда этой последней послала сказать ей, что готова забыть прошлое и все ей простить!!!"
Во-первых, в этих путаных, смешавших подлинные и вымышленные события словах А. Карамзина нет никакого намека на свидание у Полетики.
Александр Карамзин перечисляет сменяющие друг друга известные ситуации: а) Геккерн разговаривает с Натальей Николаевной, б) "два дня спустя" после этого разговора Пушкин получает анонимные письма, в) Наталья Николаевна объясняет Пушкину случившееся, говорит о наглом поведении Геккерна, о его ходатайстве в пользу "сына". Затем естественно возникший гнев Пушкина, вызов на дуэль, неожиданная женитьба Дантеса.
Карамзины много напраслины пересказывали друг другу, сообщалось все ходившее вокруг, вплоть до нелепиц (достаточно вспомнить слух о любви Пушкина и Александрины), их трактовки известных событий более чем сомнительны, но и тут, в приведенном письме, нельзя найти никакого даже намека на произошедшее 2 ноября свидание у Полетики. "Исповедь госпожи [Пушкиной]" мужу касается разговора с Геккерном и поставлена Карамзиным вслед за появившимися анонимными письмами.
Такое же происходит и с пушкинским черновиком, восстановленным Казанским, в котором Абрамович хочет видеть скрытое доказательство встречи в квартире Идалии. Конечно, обрывки слов, даже неясные, взволнованные объяснения Пушкина, нежелание упоминать собственную жену - все это вселяет тревогу, но… Полетика, свидание за два дня до анонимных писем, это уже совсем другое.
Повторю черновую редакцию этого отрывка в уточненном чтении Измайлова.
"2 ноября у вас был [от] с вашим сыном [новость] […] доставила большое удовольствие. Он сказал вам [после одного] вследствие одного разговора [… решен], что моя жена опаса[ется] анонимное письмо […что она теряет голову] […] наносит решительный удар […] составленное вами и [экземп] [ляра] [ано] [нимного письма] […] были разосланы […] было сфабриковано с [……] был уверен, что найду моего […] не беспокоился больше. В самом деле, после менее чем трехдневных розысков я уже знал, как мне поступить".
Конечно, если бы С. Абрамович с такой категоричностью не заявила об "окончательном решении проблемы", а предложила рассмотреть свою догадку как одну из возможных версий, то это было бы вполне понятным правом исследователя. Но текст наводнен однозначными утверждениями: "Теперь мы определили истинную последовательность событий", "Так разрешается загадка" и прочее.
Так же воспринимают "открытие" и комментатор последних изданий В. Вересаева - В. Сайтанов, и автор примечаний к книге П. Щеголева Я. Левкович.
"Согласно недавним разысканиям встреча Дантеса с Натальей Николаевной у Полетики произошла 2 ноября 1836 года и послужила одной из причин первого - ноябрьского, а не последнего - январского вызова" - это у В. Сайтанова.
Почти дословно повторяет предыдущее Я. Левкович.
Вопрос, как говорится, исчерпан!
С. Абрамович пишет: "Свидание у Полетики обмануло надежды Дантеса".
Какие "надежды"?! Неужели всерьез можно предполагать, что Дантес, находясь в квартире Полетики, собирался соблазнить Наталью Николаевну?! Неужели его выходку, угрозу "покончить жизнь самоубийством" - вынул пистолет, приставил к виску, но… не успел выстрелить, так как в комнату вбежала двухлетняя дочь Полетики, - можно объяснять чем-либо иным, кроме подстроенного театрального розыгрыша? Нет, ничего кроме издевки и оскорбления человеческого достоинства замужней женщины тут не было. "Вбежавшая вся впопыхах" к Вяземским Наталья Николаевна, и она же, перепуганная и не сумевшая скрыть от мужа произошедшее в тот злополучный вечер, мне кажется, это так понятно…
Все события, связанные со Строгановыми, говорят о том, что исследователями не были серьезно осмыслены многие известные, но вроде бы малозначительные факты.
Вернемся к началу истории.
"…Похороны были насколько возможно торжественнее… на свой счет… Могли ли мы вмешиваться в распоряжение графа…" - спрашивал в приведенном письме В. А. Жуковский.
Конечно, ни Василий Андреевич Жуковский, ни Петр Андреевич Вяземский не могли представить возможных причин, которыми руководствовался в своих широких и шумных деяниях граф Строганов. Сами они действовали от чистого сердца, такой же представляли и удивительную пышность приготовлений, исходящую от старого графа.
Если допустить, что дуэль происходила после свидания у Полетики, то нужно принять и то, что Идалия рассказала отцу о произошедшем в ее квартире.
Дипломат Строганов мгновенно должен был оценить все возможные последствия огласки не только для Идалии, но и для всей их семьи.
Какие задачи решал Строганов, взяв в свои руки организацию "траурных торжеств"?
Мне думается, все.
Скрывался, становился необъяснимым, - что выгодно, - истинный повод к дуэли; предостерегалась возможная огласка, касающаяся Идалии с другой, враждебной Геккернам и Строгановым, стороны; "сторона Пушкина", его семья повязывались нравственной зависимостью, широта, даже расточительность графа были грандиозными, теперь он мог диктовать собственные условия; невозможность ответить на добро злом, чувство благодарности гарантировали семье графа защищенное спокойствие.
Мне кажется, инициатива полутайного, ночного, торопливого вывоза в Михайловское тела Пушкина скорее всего принадлежала Строганову, как руководителю опеки. Граф больше других был заинтересован в скорейшем прекращении разговоров вокруг дуэли. Известны и переговоры Строганова с Бенкендорфом по условиям захоронения, - именно тогда и была направлена записка Юлии Павловны о выносимых Жуковским документах.
Вероятно, как одну из предохранительных акций Строганова можно рассматривать и "шпионаж" Юлии Павловны. На всякий случай, с целью контроля за складывающейся ситуацией, следовало иметь в квартире умирающего своего верного и неподозреваемого человека: Строганову нужно было знать все, о чем говорит и что думает "партия Пушкина". И в этом смысле "лицо" лучше графини Ю. П. Строгановой найти было трудно.
Напомню события последних двух недель.
10 января: свадьба Екатерины и Жоржа, на которой в качестве посаженых отца и матери выступают старшие Строгановы, а как свидетели - Строгановы-младшие, чета Полетик.
Пушкин на свадьбу не является, но присылает жену.
14 января: обед у Строгановых в честь новобрачных. Геккерн пытается вступить в контакт с Пушкиным, просит его позабыть обиды, изменить "настоящее отношение к нему на более родственные. Пушкин отвечает сухо…"
15 января бал у Барантов, где опять встречаются Дантесы и Пушкины.
Вяземский отправляет большое и подробное письмо Эмилии Карловне Мусиной-Пушкиной, только что оставившей Петербург и вот уже три дня находившейся в дороге. Как обычно, Петр Андреевич пересыпает текст шутками и каламбурами, никаких намеков на трагедию в тексте найти нельзя.
"…Бал (поскольку совершенно необходимо рассказать Вам о бале) был блестящим, многолюдным, элегантным, оживленным. Отношения развивались своим путем… Красные (группа кавалергардов, интересующих Мусину-Пушкину. - С. Л.), хотя на этом вечере и были зелеными (игра слов, "бодрыми" - фр.), блистали более чем всегда. Одним словом, все шло как обычно.
В пестрой, движущейся толпе, в приливах и отливах движения и кокетства и разговоров был один человек, который, как обломок, выброшенный на песок, как жертва кораблекрушения, был не на месте (Вяземский о себе, о своей печали. - С.Л.).
У меня была беседа с графиней Натальей Строгановой, она сказала, что Вы более красивы, чем госпожа Пушкина, и что она чувствует неодолимое влечение к Вам. Вы понимаете, что, как воспитанный человек, я не позволил себе ей противоречить, и мы остались довольны друг другом.
Мадам Геккерн выглядела счастливой, что делало ее на десять лет моложе и придавало ей вид новобрачной, так что можно было обмануться. Я не могу скрыть от Вас, что муж ее был любезен и очень весел, и черты лица его, столь красивые и выразительные, не хранили следов меланхолии после брачной ночи…"
Затем известны еще балы в Петербурге: у Вяземских - 16 января, у Люцерода - 18 января, у Фикельмонов - 21 января, где о Наталье Николаевне сказано, что она как "прекрасная камея".
Свет словно бы успокаивается и совершенно забывает о Пушкине. Даже Софья Николаевна Карамзина все свое внимание переключает на чету Дантесов, восторженно рассказывает брату об уюте их комнат, о "безмятежности и веселости" их лиц.
Все тихо.
24 января, за три дня до дуэли, Вяземский направляет очередное шутливое послание Э. К. Мусиной-Пушкиной, а 26 января, накануне поединка, фактически за несколько часов до него, - еще письмо, целый фейерверк блестящих острот, Александру Яковлевичу Булгакову в Москву.
Однако наиболее удивительным выглядит письмо Александры Николаевны Гончаровой своему брату, отправленное 24 января.
"Все кажется довольно спокойным, - пишет Александра Николаевна. - Жизнь молодоженов идет своим чередом; Катя у нас не бывает, она видится с Ташей у Тетушки и в свете. Что касается меня, то я иногда хожу к ней, я даже там один раз обедала, но признаюсь тебе откровенно, я бываю там не без довольно тягостного чувства. Прежде всего я знаю, что это неприятно тому дому, где я живу, а во-вторых, мои отношения с дядей и племянником не из близких; с обеих сторон смотрят друг на друга несколько косо, и это не очень-то побуждает меня часто ходить туда.
Катя выиграла, я нахожу, в отношении приличия, она чувствует себя лучше в доме, чем в первые дни: более спокойна, но, мне кажется, скорее печальна иногда. Она слишком умна, чтобы показывать, и слишком самолюбива тоже; поэтому она старается ввести меня в заблуждение, но у меня, я считаю, взгляд слишком проницательный, чтобы этого не заметить. В этом мне нельзя отказать, как уверяла всегда меня маминька, и тут она была совершенно права, так как ничто от меня не скроется.
…В день вашего отъезда был обед у Строгановых…
…Таша просит передать тебе, что твое поручение она исполнила (я подразумеваю покупку набойки), но так как у ее горничной было много работы в последнее время, она не могла начать шить; она это сделает непременно. Что касается иностранного журнала, то Таша рассчитывает подписаться на него сегодня.
Пушкин просит передать, что если ты можешь достать для него денег, ты окажешь ему большую услугу.
Итак, прощай, дорогой и добрый братец, я уже не знаю о чем больше писать и поэтому кончаю до следующего раза, когда соберу побольше сплетен…"
"Слишком проницательная" Александрина явно чувствует сомнительность счастья старшей сестры, что делает честь ее "проницательности". И тогда особенно любопытно, что Александрина, живущая с Натальей Николаевной, ничего подозрительного, - а этого, видимо, нет! - не замечает в семье Пушкина.
Поражает почти сонное спокойствие, отсутствие даже намека на притаившееся волнение.
Строгановы дают обед в честь новобрачных. Тетушка Загряжская продолжает принимать племянниц. Александрина захаживает к Геккернам…
Жизнь молодоженов идет своим чередом.
Наталья Николаевна обеспокоена покупкой "набойки" для брата, что же касается подписки на журнал, то она обещает провести ее сегодня, двадцать четвертого января. Все это жизнь, привычная скука.
За недостатком сплетен Александрина откладывает перо до лучших времен. Она надеется, что ей еще повезет и что-то обязательно случится забавного в обществе.
По всей вероятности, письмо брату написано днем, перед очередным балом. Сегодня принимают Мещерские.
Ночью, возвратившись с бала, сестра Екатерины Николаевны - Софья Николаевна Карамзина запишет свои удивительные впечатления от увиденного:
"В воскресенье (24 января) у Катрин было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны, которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким взглядом своего зятя, - это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует жену из принципа, то свояченицу - по чувству. В общем все это очень страшно, и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных".
Цитата известная, бесчисленное количество раз прокомментированная разными исследователями, но никогда не поставленная рядом с письмом Александрины, написанным на полдня раньше.
Рискну предположить, что свидание у Полетики и происходило именно в этом коротком промежутке времени.
Вернувшаяся от Вяземских Наталья Николаевна, вероятнее всего, сразу же призналась в произошедшем Пушкину, да и он сам бы заметил случившееся, прочитал бы испуг в ее глазах.
Если все это так, то дальнейшая реакция Пушкина очевидна.
Моментально зреет решение. Не пойти на бал - значит открыть свои планы, заставить Натали поднять тревогу.
Пушкин идет на бал.