Но мне ни разу не удалось растормошить этих агентов и пробудить в них сознание своих обязанностей; мало-помалу мы почувствовали, что начинаем надоедать друг другу, это обнаружилось особенно явно в то время, когда я поймал двух или трех из них (или, вернее сказать, они меня поймали), систематически надувавших меня и особенно часто высказывавших желание видеть меня еще раз. Контора одной из таких многообещающих, но ничего не исполняющих фирм помещалась на Лейчестер-сквер и имела двух представителей, из которых один всегда был в отлучке и ездил по каким-то очень важным делам. Я помню, они взяли с меня четыре фунта и выдали письменное обязательство доставить мне в Лондоне платный ангажемент в течение одного месяца. В конце месяца я получил очень любезное и длинное письмо от мифического представителя фирмы, постоянно разъезжающего по важным делам. Он сообщал мне, что накануне вернулся в Лондон и нашел дела в ужасном положении. Его компаньон, тот, которому я заплатил четыре фунта, не только гнусным образом надул всех клиентов, взяв с них деньги и не сделав ничего, чтобы доставить им ангажементы, но обокрал его, автора письма, утащив из кассы семьдесят фунтов, и скрылся неизвестно куда. Затем мой корреспондент высказывал всякие сожаления и соболезнования по моему адресу и выразил надежду, что я присоединюсь к нему в уголовном преследовании этого негодяя, когда тот будет пойман. Затем, в конце письма, он еще раз высказывает негодование по поводу негодяя-компаньона, уверяет, что он содрал с меня страшные деньги за такую комиссию, как приискание ангажемента, и уверяет, что в неделю или самое большее в десять дней провернет это дело за половинную плату, то есть за два фунта. Далее, он просит зайти к нему в тот же вечер. Я не пошел к нему в тот же вечер, а отправился на следующее утро. Придя к конторе, я увидел, что двери закрыты, а на приклеенной бумажке написано, чтобы все письма и бумаги оставлять у хозяина дома. Спускаясь с лестницы, я встретил какого-то господина и спросил его, не знает ли он, где я могу найти кого-нибудь из представителей этой фирмы. На это он мне ответил, что он сам хозяин дома и охотно заплатил бы соверен тому человеку, который бы указал, куда скрылись эти мерзавцы. Впоследствии я несколько раз слышал о проделках этой фирмы и уверен, что она процветает и по сию пору, аккуратно каждый месяц меняя свое название и адрес. Как бы то ни было, меня очень интересует вопрос, всегда ли театральные агенты будут продолжать свои злоупотребления? Может быть, будущее поколение антрепренеров и актеров возьмется за ум, найдет возможность иначе устраивать свои дела и раз навсегда положить конец этому нахальному вмешательству комиссионеров.
Глава II
Я поступаю в актеры
Среди театральных жуликов-агентов есть и такие артисты, которые, называя себя громким именем "Профессоров театрального искусства" или просто "X, У и Z", помешают в газетах публикации, гласящие, что они "могут доставить место в Большом театре на хорошие роли (платный ангажемент) двум или трем актерам или актрисам любителям (почему-то всегда двум или трем, никогда четырем) высокого или среднего роста, красивым или некрасивым безразлично, только с приличной наружностью". На вид эти господа очень опытные и знающие свое дело люди, сразу отличающие настоящий талант. То же было и со мною. Все они в один голос заявляли, что я очень талантливый актер, и главное, такой, какой им нужен; но как им ни жалко, ради моей пользы они не имеют права скрывать правду и должны указать мне на некоторые мои недостатки. Они уверяли меня, что я очень многое обещаю в будущем, сулили мне блестящую карьеру, "но" (и, что удивительнее всего, это "но" повторяли все поголовно)… но ни разу не высказали даже двух тождественных мнений; каждый из них замечал какой-нибудь иной мой недостаток. Один указывал на мой голос и уверял, что прежде всего я должен серьезно заняться обработкой голоса, если хочу достигнуть полного совершенства. Другой высказывал диаметрально противоположное мнение. Он находил мой голос вполне хорошим и годным для сцены, но указывал на недостаток в шлифовке. Он обещал сразу достать мне хороший ангажемент, если только я поработаю над собою и приобрету более театральные жесты и манеры. Третий, выслушав несколько прочитанных мною отрывков из "Макбета", хлопнул меня по плечу и так расчувствовался, что выразил желание пожать мою руку. Затем со слезами на глазах сказал мне следующее:
- Да, молодой человек, давно я мечтал о таком таланте. Вы и теперь уже великий артист! Но вам недостает шика.
Что он хотел этим сказать, я не мог понять и потому печально пробормотал:
- Вы думаете?
Но он не только думал, а вполне был убежден в этом. Иметь успех без шика невозможно; с шиком же, по его мнению, я в самый короткий срок сделаюсь знаменитостью. Я тут же решил во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило, приобрести шик и откровенно сообщил это твердое намерение своему собеседнику, причем попросил дать мне совет, каким образом я могу этого достигнуть. Он некоторое время молчал, очевидно что-то соображая, между тем как я стоял и тревожно ждал результата его размышлений. Вдруг лицо его просияло, как будто в этот момент ему пришла в голову гениальная мысль. Он дружелюбно положил мне на плечо свою руку и сказал таинственным голосом, каким обыкновенно делают какое-нибудь чрезвычайно важное открытие:
- Приходите ко мне два раза в неделю, по средам и пятницам, от восьми до девяти часов вечера.
Затем он сделал несколько шагов назад, чтобы лучше разглядеть, какое впечатление произвели на меня его слова.
Когда я слегка удивленно спросил его, зачем он приглашает меня приходить к нему два раза в неделю: не для того ли, чтобы учить меня? - он пришел в восторг от моей догадливости и заявил, что именно это он и хотел сказать. Затем он объявил мне (все так же таинственно, как будто ни один человек на свете, кроме меня, не должен знать этой великой тайны), что приобрел большую опытность в преподавании этой отрасли драматического искусства, что у него в письменном столе хранятся благодарственные письма от известнейших актеров и актрис, которые своей славой и положением обязаны только ему одному, так как он один научил и вывел их в люди. Он выразил желание показать мне эти письма и даже сделал несколько шагов по направленно к письменному столу, но потом остановился и извинился, что не может показать их даже мне, к которому чувствует полнейшее уважение и доверие, так как все это частная корреспонденция, которую он просто не имеет права делать достоянием публики. Надо отдать ему должное, он был очень тверд в своих нравственных принципах и никогда ни мне, ни другим лицам, как я слышал, не показывал писем, хотя много было любопытных, которые умоляли его показать им эти письма, хоть издали.
Но я, наученный горьким опытом или, вернее, жуликами-агентами, ушел, не оставив ему вперед пять фунтов в виде задатка, хотя он и говорил, что я, "как знакомый с этим делом", должен понимать, что это весьма умеренная плата, что с других он берет не меньше двадцати гиней и что, только принимая во мне живейшее участие, делает такое одолжение.
Есть еще один класс театральных агентов, которые особенно удачно ловят новичков, жаждущих поступить на сцену; это "антрепренеры", имеющие свободные места для любителя актера или актрисы в избранном обществе артистов. Едва только они взглянут на вас, как уже оказывается, что им нужен именно такой талант, и вам сейчас же вручается главная роль в какой-нибудь популярной пьесе.
Обыкновенно жертва, попавшаяся на такую удочку, не верит своему счастью и недоумевает, что бы это могло значить. Она делает всевозможные предположения, не произошла ли какая-нибудь ошибка, не подшутили ли над ней для увеселения всей труппы или, наконец, начинает предполагать, что антрепренер очень умный и опытный человек, с первого взгляда определяющий, есть ли у человека талант к драматическому искусству или нет. Спросить кого-нибудь она не решается, чтобы не испортить дела и не уронить своего достоинства. Ведь могут заметить, что она не доверяет своим способностям, могут потребовать назад роль, а этого она вовсе не желает, потому что, хотя и сознает отлично, что с большим успехом сыграла бы всякую другую роль, только не эту, тем не менее не хочет упускать так легко доставшееся счастье. Я только один раз попался на удочку такого антрепренера, говорю - такого рода обманщика-антрепренера, потому что есть еще много и других, с которыми очень хорошо знакомы актеры. Никому не желаю, даже злейшему своему врагу, иметь с ними дело. Шесть таких же дураков, как и я, откликнувшихся на газетную публикацию такого антрепренера, собирались каждый вечер для репетиций в отведенном помещении на Ньюман-стрит. Кроме нас, труппу этого антрепренера составляли еще четыре известных актера, которые в данное время уехали на гастроли в провинцию. В начале следующей недели, по словам антрепренера, они должны были вернуться в Лондон, и тогда все мы в полном составе поедем давать представления в Гравезенд. Я был ангажирован этим антрепренером за плату один фунт и пятнадцать шиллингов в неделю, и мне поручена была роль короля в "Гамлете" и еще небольшая роль в другой пьесе. Все шло как по маслу. Ничто не возбуждало ни малейшего подозрения, так что даже я успокоился, хотя был крайне осторожен и недоверчив после стольких предыдущих неудач. Я был даже в полной уверенности, что здесь нет никакого обмана и дело ведется начистоту. Но и тут я жестоко ошибся; фокус скоро обнаружился. На пятой репетиции наш антрепренер был очень ласков с нами и особенно оказывал внимание мне, хвалил меня и уверял, что я замечательно оригинально и сильно провожу роль короля. Во время перерывов он неоднократно подходил ко мне и, фамильярно облокотившись на мое плечо, разбирал некоторые места пьесы и делал собственные замечания. Мы немножко не сходились с ним насчет роли короля. Он расходился со мной во мнении относительно двух или трех мест, но, когда я с жаром стал доказывать, на каком основании в этих местах надо играть так, как я играю, а не иначе, он изменил свой взгляд и вполне согласился со мною. Затем, между прочим, он спросил меня, какой я думаю сделать костюм для роли короля. Об этом я много думал еще раньше, чем приступить к изучению роли, поэтому сейчас же стал описывать этот костюм до самых мельчайших подробностей. Он вполне одобрил мой вкус и понимание своей роли и только раз или два заметил вскользь, что такой пышный костюм будет немножко дорого стоить. Он вполне соглашался со мною, что главным образом надо обратить внимание на то, чтобы был соблюден стиль. Затем он стал высчитывать, во сколько обойдется этот костюм, и сказал мне, что имеет возможность сделать его очень дешево, гораздо дешевле, чем кто-либо другой, потому что у него есть очень добросовестный приятель, который возьмет с него лишь столько, сколько действительно стоит один материал. Я порадовался за него, но так как меня это очень мало интересовало, то хотел переменить тему разговора. Но антрепренер не унимался и заявил, что всего-навсего весь костюм будет стоить девять фунтов.
- Это очень дешево, - сказал он, - притом имейте в виду, что он будет сделан из самого лучшего и прочного материала, так что вы можете пользоваться им без конца.
Я опять согласился с ним, заметив, что такой богатый костюм стоит этих денег, только удивлялся, зачем он мне все это говорит, ибо какое мне дело до его расходов.
Но здесь-то все и открылось. Он спросил меня самым непринужденным тоном, когда я заплачу эти деньги - сейчас после репетиции или в следующий раз.
- Что, мне платить! - воскликнул я, пораженный. - За что?
- Как за что? - ответил он. - За ваш костюм. Не можете же вы играть без костюма, а если станете его заказывать сами, то вам он обойдется минимум на четыре фунта дороже. Может быть, у вас нет сейчас с собою всех денег, - продолжал он ласково, - тогда дайте мне, сколько можете, а я в свою очередь постараюсь, чтобы мой приятель подождал немножко с остальной суммой.
Как я узнал потом, из моих товарищей трое уже заплатили ему почти по пяти фунтов каждый, а четвертый собирался отдать на следующий день четыре фунта десять шиллингов. Я и еще один актер-любитель решили сейчас не платить и подождать, что будет дальше. К счастью, нам недолго пришлось ждать. Четырех известных актеров этой труппы, гастролирующих в провинции, мы так и не дождались, антрепренер исчез куда-то, так что ни мы двое, ни тем паче те, которые заплатили за костюмы деньги, никогда его больше не видели.
Тогда я решил устроить свою карьеру и добиться желаемого без всяких театральных агентов и газетных объявлений. Тот товарищ, который отсоветовал мне писать письма антрепренерам с просьбой принять меня в свою труппу, сказал, что самое лучшее пойти самому в "Западный артистический кружок" и там попытать счастье. Я послушался его совета и пошел туда в полной уверенности, что каждый актер должен знать этот "Западный артистический кружок", хотя он всеми силами старается скрыть свое существование от любопытных людских взоров, помещаясь где-то на грязном заднем дворе. Здесь я застал целое общество очень милых, остроумных людей, ни разу даже не выказавших желания выпить на мой счет. Когда же я объяснил им цель моего прихода и страстное желание поступить на сцену, они посмотрели на меня с видом сильного сожаления и, печально покачивая головами, изобразили и открыли мне все невыгодные стороны своей профессии, словом, всячески хотели удержать меня от этого необдуманного шага. Но я стоял на своем и смотрел на них как на эгоистов, которые хотят загубить молодой талант и боятся опасного соперника. Я не послушался бы их даже в том случае, если бы был вполне уверен, что они от чистого сердца советуют мне не поступать на сцену. Каждый человек думает, что его должность, занятие или ремесло самое неблагодарное и трудное - таков уж закон природы. Поэтому, кто станет ожидать, пока ему не посоветуют поступать на какую-нибудь должность или взяться за какое-нибудь дело, тот может весь век просидеть, ничего другого не делая, как только вертя и перебирая большими пальцами. Вот почему я не обратил на них никакого внимания и продолжал настаивать до тех пор, пока не нашелся один добрый человек, который согласился помочь мне.
Это был толстый, на вид очень вялый и неуклюжий человек, вся цель жизни которого, казалось, состояла в шотландском виски и больших сигарах, отчего он всегда был, что называется, на втором взводе. У него была очень дурная привычка подходить почти вплотную к тому человеку, с которым он разговаривает, и дышать ему прямо в лицо, что, при постоянном специфическом запахе виски, смешанном с сигарным дымом, было не особенно приятно. Когда-то он сам был антрепренером, но каким образом он добывал средства к существованию в то время, когда я с ним познакомился, для меня всегда оставалось тайной, потому что, хотя он и снимал небольшую грязную комнату где-то на заднем дворе на боковой улице, выходящей к Стрэнду, и называл ее громким именем - "контора", тем не менее днем никогда там не сидел и только приходил туда на ночь. Как бы то ни было, он очень хорошо был знаком со всеми посетителями и завсегдатаями "Западного артистического кружка", следовательно, имел большие связи и знакомства в театральном мире, а этого мне только и надо было. Положим, впоследствии я узнал, что все его очень хорошо знали и потому мало уважали, но какое мне было дело до этого. Сначала он, так же как и другие, отнесся скептически к моему страстному желанию поступить на сцену; но когда я упомянул, что готов дать приличное, хотя и не очень большое вознаграждение тому, кто согласится мне помочь получить какой-нибудь ангажемент, он как будто смягчился и не находил уже тех препятствий, какие выставлял минуту назад. Когда же я определил сумму, которую готов был дать за хлопоты, он прямо пришел к заключению, что это очень легко устроить. Он даже не видел препятствий, почему бы мне впоследствии не приобрести в театральном мире славы и громкого имени, если я соглашусь отдать себя в его полное распоряжение.
- Мне уж не раз приходилось оказывать многим людям такие услуги, - говорил он, - почему бы мне не услужить и вам, если вы мне нравитесь. У меня был знакомый, - продолжал он, становясь все более и более разговорчивым, - он получает теперь восемь фунтов в неделю. Черт возьми, этот человек всецело мне обязан своей карьерой. Если бы не я, он сидел бы теперь где-нибудь в провинции и был бы захудалым провинциальным актеришкой. Нет, подумайте только, я знал его, когда он получал за свои труды всего только двадцать два шиллинга; я перетащил его в Лондон, выхлопотал Уэст-Эндский театр и не оставлял его своей протекцией до тех пор, пока он не пробился в люди и не сделался знаменитостью. И можете себе представить, теперь, проезжая мимо в собственной карете, он делает вид, что не узнает меня.
И при этих словах лицо моего нового друга приняло такой печальный вид, он так искренно жаловался на неблагодарность человеческой природы, что мне стало жалко его.
- Да, сэр, - продолжал он, глядя на меня поверх очков, - я многим протежировал, почему бы мне и на сей раз не помочь вам?