За этот период Лавкрафт возобновил написание газетных астрономических статей. Он начал создавать круг корреспондентов, присоединился к движению любительской печати и обзавелся близкими друзьями, заменившими разъехавшихся товарищей детства. И он прочел некую книгу. Эта книга увела его в ненормальном псевдонаучном направлении, на исправление которого у него ушло двадцать лет и которое с тех пор предоставляет оружие против него его самым ожесточенным критикам.
Глава шестая
СВЕРХЧЕЛОВЕК-ЛЮБИТЕЛЬ
За что же грязным чужакам дано
Жить там, величье саксов где пало,
В позоре и разврате вырождаться,
Как обезьяны средь руин селятся?
…
Слышны в селенье крики чужаков,
И бродит возле винных погребов,
Пороча имя "человек", толпа,
"Американцами" зовя себя.Г. Ф. Лавкрафт "Падшая Новая Англия"
В 1913 году здоровье двадцатидвухлетнего Лавкрафта улучшилось, хотя он еще долго продолжал описывать себя как "практически нервная развалина, неспособная регулярно уделять чему-либо внимание или выполнять определенные обязательства". Он жаловался на утомление, апатию и чувство наступившей зрелости. "Взрослость, - писал он, - это ад".
Тем не менее он начал выходить из изоляции, словно перезимовавшее насекомое осторожно пробуя усиками воздух весны. Первым признаком его пробуждения было письмо из тысячи трехсот слов в "Аргоси", в котором он назвал себя "эксцентричным занудой времен королевы Анны". Письмо осуждало произведения популярного автора Фреда Джексона. Грех этого человека состоял в том, что он писал любовные романы: "Хоть я и не желаю быть чрезмерно придирчивым к каждому автору, должен признаться, что джексоновский стиль повествования вызвал у меня гораздо больше неприязни, нежели интереса, и я должен выразить изумление той исключительной благосклонности, которую издатели "Аргоси" и "Кавалиер" оказывают era создателю…
Существует многочисленный круг людей, чей главный литературный источник наслаждения заключается в следовании за вымышленными нимфами и пастушками через лабиринты любовных приключений и которые полагают, что повествование о завоеванной или утраченной любви так же захватывающе и занимательно, как и рассказ о спасенном или уничтоженном королевстве.
Таких произведения Джексона всецело удовлетворяют, но они, как я полагаю, не являются типичными читателями "Аргоси". Последние предпочитают, я уверен в этом, более живой тип рассказов, где больше отважных деяний, нежели любовных историй. Что касается меня, я всегда предпочитал "Энеиду" Вергилия "Науке любви" Овидия.
Не говоря о самом выборе темы, я осмелюсь описать джексоновскую манеру как ограниченную, женоподобную и местами непристойную.
Автор отмечает мельчайшие подробности одеяний своих героинь с пристрастием портного и описывает меблировку и убранство их покоев, словно домохозяйка или горничная".
И так далее на протяжении двух колонок. Что касается "непристойности" "эротической литературы" Джексона, по сравнению с сегодняшней все произведения в журнале были мягкими, словно молочные тосты. Но Лавкрафт был закомплексован в сексуальном плане до такой степени, что его стесняло любое обращение к этому фундаментальному разделению рода человеческого.
Письмо вызвало поток откликов. То, что Лавкрафт выражал недовольство использованием Джексоном "заморских слов", предоставило его критикам благоприятную возможность: "Ему бы использовать поменьше прилагательных и побольше слов, с которыми знакома широкая публика, нежели "labyrinthine" ("запутанный"), "laureled" ("увенчанный лаврами"), "luminary" ("светило"), "lucubration" ("загруженность деталями") и многие другие…"
"Меня раздражают люди вроде Говарда Филлипса Лавкрафта. Я буду ежемесячно выплачивать ему пятьдесят центов, если он перестанет читать "Аргоси". Джексон - великий писатель… Я - ковбой, и, несомненно, с удовольствием разрядил бы свой шестизарядный револьвер сорок четвертого калибра в этого Лавкрафта. На веки ваш. Извините за карандаш, с чернилами на ранчо Бижо туго".
Несломленный Лавкрафт ответил поэмой в сорок шесть строк под названием "Ad Criticos":
Что за протесты взор терзают мой?
То Джексона льстецы встают стеной!
Они, в любовных россказней плену,
Верны кумиру честно своему;
Слащавые интриги защищают,
Проклятьями покой мой нарушают.
…
Строчить, пресладкий Джексон, продолжай
И публику дурную ублажай.
Покрыли во Второго Карла время
Уичерли и Драйден срамом сцену;
И задает эротика вновь тон,
Звучит лишь твердых духом громкий стон…
Война слов продолжалась весь 1914 год. Вдохновленные "Ad Criticos", некоторые читатели предлагали свои комментарии в стихах. Джон Рассел, шотландец, проживавший в Тампе, штат Флорида, написал:
Лавкрафт на прозу стих сменял,
Сказав: он знает то, что знал.
Я должен мысль упомянуть,
Что знал-то он совсем чуть-чуть.…
Он говорит, создаст роман,
Страстей чтоб осветить обман.
Читатель, поищи товар -
Последний изданный словарь.
В октябрьском выпуске 1914 года редактор обособил рубрику "Вахтенного журнала" под заголовком "Фред Джексон, За и Против", опубликовав в ней письма за и против Джексона и Лавкрафта. Между тем Лавкрафт, нашедший рифмованное возражение Рассела забавным, написал ему и завязал с ним дружбу. Они представили два совместных стихотворения. Рассел написал "Конец джексоновской войны":
О сэр, достанет дюйма для изданья
От критиков совместного прощанья.
Давно свою мы ссору развязали,
Клянут уж нас, что ваш "Журнал" украли!
Простите падших, что посметь могли
В сокровищницу с ядом слать стихи.…
Кончаются всё ж распри иногда,
Встречаются враги вновь как друзья:
Вот так и мы - мир прочный заключим,
Отложим перья, ругань прекратим.
Но что за шум? Звучит то ликованье
От тысяч благодарных за прощанье.
Лавкрафт сочинил "Наши извинения Э. М. В.":
Это голос придиры,
Послушайте плач:
"Вот Лавкрафт и Рассел
С поэмой опять.
Я, правда, уверен,
Что это позор,
На что они тратят
Бумаги простор.
"Журнал" этот ведь
Для критики дан,
Они ж полагают,
Печатать чтоб брань.
Редактор, молю,
Заставьте их молчать,
А то они станут
Себя ИМ считать".Волненья оставьте,
Э. М. В. дорогой,
Впредь своими стихами
Ваш не тронем покой.
Полемика завершилась, но Лавкрафт продолжал писать в "Аргоси" и "Олл-Стори". В одном из писем излагаются его литературные пристрастия: "В настоящую эпоху пошлого вкуса и убогого реализма подлинным утешением является чтение таких изданий, как "Олл-Стори", которое всегда находилось и находится и поныне под влиянием художественных школ По и Верна…"
Его последние письма в журналы Мансея, в 1919–1920 годах, превозносили автора приключенческих историй Фрэнсис Стивене, входившую наряду с Зейном Греем и Эдгаром Райсом Берроузом в число его любимых писателей. Также он вставлял и колкости: "Почему бы одному из ваших объединений талантливых писателей не порадовать нас первоклассной историей без поцелуев и объятий в конце? Некоторые уже сыты по горло любовными романами".
Бедный Лавкрафт, у которого никогда не было свидания с девушкой, который никогда не оставался с ней один на один и которого с детства не целовала даже мать! Приведенные выше два письма в "Аргоси" были подписаны "Август Т. Свифт", ибо Лавкрафт был расточителен на псевдонимы. Это имя объединяет термин "августейшая эпоха", относящийся к дарствованию королевы Анны (1704–1714), и фамилию одного из светочей Лавкрафта. Он был тогда деятельным сотрудником любительских журналов. Часто имея две или больше публикаций в одном издании, он использовал псевдонимы во избежание видимости монополизации печатных мест. Помимо Августа Т. Свифта, он также печатался как Лоренс Апплетон, Джон Дж. Джонс, Хэмфри Литтлвит, Арчибальд Мэйнворинг, Генри Педжет-Лау, Уорд Филлипс, Ричард Ралейх, Эмес Доуренс Роули, Эдвард Софтли, Льюис Теобальд-младший, Альберт Фредерик Уилли и Зоилий.
Все, кроме последнего, старые добрые американские имена, некоторые позаимствованы из семейного древа Лавкрафтов. Использование псевдонимов вызывает у биографов писателя некоторые затруднения, поэтому все его произведения могут быть так никогда и не установлены полностью.
Пока бушевала джексоновская война, Лавкрафт, не перестававший вести астрономические записи, возродил свои газетные очерки. Начиная с 1 января 1914 года в "Провиденс Ивнинг Ньюз" печаталась его ежемесячная астрономическая колонка. Публикации продолжались без перерывов до мая 1918–го. Затем, как выразился Лавкрафт, "газета была продана демократам", и "смена правления вызвала потребность в изменении стиля, к чему я отказался присоединиться". Еще одна серия из восемнадцати астрономических статей появилась в 1915 году в "Газетт-Ньюз", Ашвилл, штат Северная Каролина. Связь Лавкрафта с этой газетой была, вероятно, осуществлена через его друга детства Честера Манро, жившего тогда в Ашвилле.
Статьи в "Ивнинг Ньюз" имели объем тысяча четыреста-тысяча восемьсот слов каждая. Обычно они появлялись в первое число месяца, но иногда несколькими днями раньше или позже. В них приводились голые астрономические факты - фазы луны, положения созвездий и планет, - а также кое-что еще.
Лавкрафт пересказывал древние мифы о планетах и созвездиях, приводя античные поэмы Арата, Манилия и Овидия в переводах Драйдена, Аддисона и других писателей эпохи барокко. Он также включил и несколько своих поэм. Лавкрафт выразительно рассказывал читателям об истории астрономии и философии науки: "Над юго-востоком горизонта в буйном великолепии медленно появляется Скорпион со своей сверкающей ярко-красной звездой Антарес - подобающее знамение для огненных сцен, что ожидают наших воинов на кишащих фрицами равнинах Франции. Созвездие Скорпиона - самое впечатляющее и характерное из летних групп, и оно будет лучезарно сиять в последующих месяцах. К западу от него, полностью достигая меридиана, горизонт наполняют крайние части созвездия Центавра. Вся группа, в том числе ее ярчайшие звезды, на нашей широте не наблюдается. Альфа Центавра, самая яркая звезда этого созвездия, является нашим ближайшим звездным соседом и расположена на расстоянии 25 000 000 000 000 миль от Солнечной системы. Такое гигантское по земным меркам расстояние, считающееся бесконечно малым в звездном пространстве, является убедительным свидетельством беспредельности размеров видимой вселенной, не говоря уже о потрясающей концепции абсолютной бесконечности. Изучение бесконечных пространства и времени - действительно самая поражающая воображение особенность астрономической науки. Человечество со своими напыщенными притязаниями превращается в совершеннейшее ничто, когда рассматривается относительно неизмеримых бездн бесконечности и вечности, разверзающихся над ним. Вся эпоха существования человечества, или Солнца и Солнечной системы, или самой видимой Вселенной - лишь незначительный миг в истории вращающихся сфер и потоков эфира, составляющих все мироздание, истории, у которой нет ни начала, ни конца. Человеку, далеко не главнейшему и величайшему объекту Вселенной, со всей очевидностью показывается, что он является лишь случайностью - возможно, несчастной - естественного устроения, чья безграничная протяженность низводит его до полнейшей ничтожности. План Вселенной в целом, несомненно, совершенно безразличен к его присутствию или отсутствию, к его жизни или смерти. Даже зримая нами гигантская вселенная всего лишь атом в абсолютно неограниченном пространстве, простирающемся повсюду…" Современный литератор попытался изобразить астрономическую бесконечность в белом стихе, описав в нем сон или видение:
"Я в космосе зрел искру серебра,
Что жалкий значила предел познаний,
Его вселенной смертные зовут.
Кругом, со звездочку как будто каждый,
Миры сверкали, нашего огромней.
Ночами как безлунными Путь Млечный
В сиянье звезды без числа являет
Земному взору, всяк звезда суть солнце,
Так вид тот светом лился в душу мне;
Завеса с драгоценными камнями,
И каждый - мир могущественный солнц -
Вселенные все, пред моим что взором,
Лишь атом в бесконечности пространстве".
"Современный литератор" - это сам Лавкрафт. В другой раз он остановился, не пожалев мрачных красок, на возможном конце вселенной: "Фундаментальный принцип физики заключается в том, что ни материю, ни энергию невозможно создать или уничтожить. Поскольку звезды и туманности непрерывно выделяют энергию в виде света и тепла и поскольку они не могут создавать ее больше, чтобы возмещать свои потери, то из этого следует, что однажды их энергия будет полностью рассеяна в бесконечности в виде постоянных волн лучистого тепла, слишком слабого, чтобы производить какой-либо заметный эффект. Итоговая картина опустошения будет действительно ужасной. Гигантская вселенная - могила беспросветного полуночного мрака и вечного арктического холода, в которой будут кружить, темные и холодные, солнца с роями мертвых замороженных планет, устланных прахом несчастных смертных, которые погибнут, когда их господствующие звезды угаснут на небесах".
В своих колонках Лавкрафт сцепился с другим сотрудником "Ивнинг Ньюз", астрологом Хартманном. В одной из своих ранних статей Лавкрафт заявил: "Автор с сожалением отмечает нынешнюю весьма опасную эпидемию астрологического шарлатанства, имеющую место в нашем городе. Вера в способность звезд и планет предсказывать будущее, несомненно, является предрассудком грубейшего рода и самой нелепой чертой нашей просвещенной эпохи. Тем не менее оказалось, что искоренить напасть астрологии крайне трудно, и слишком много людей посредственной культуры до сих пор надуваются ее абсурдными притязаниями.
Поскольку при существующих законах практически невозможно преследовать судебным порядком и наказывать астрологов, не платящих налоги за свое нечестивое ремесло, мы должны разить зло с другой стороны и стремиться подорвать астрологию, распространяя астрономические истины, возвышая таким образом общественность над уровнем шарлатанов, процветающих благодаря всеобщему невежеству".