* * *
Итак: "Уважаемые коллеги! Эти три роковых дня подтверждают стих Екклесиаста: "Время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий". Только безумцы могли рассчитывать на то, что народ, познавший свободу, пойдет в объятия тоталитаризма.
В этом трагическом и героическом контексте ЦК КПСС и часть его Секретариата продемонстрировали полную несостоятельность. Сожалею, Михаил Сергеевич, что на том злополучном Пленуме, когда в ответ на выпады некоторых его участников Вы решили подать в отставку, я был одним из тех, кто упрашивал Вас остаться на своем посту. Вы тогда сказали: с таким ЦК я не могу работать. События подтвердили, что с таким ЦК, который в тяжкие дни даже не удосужился узнать, где же и в каком состоянии Генсек, делать нечего.
Конечно, у многих могут найтись оправдательные причины. Лично я считаю искать таковые ниже своего достоинства. Как бы там ни было, я несу моральную ответственность за несостоятельность ЦК, который должен уйти с политической сцены, естественно вместе со мной, тем самым подтвердив и мое личное мнение о том, что в нашей партии с конца 20-х годов существовало две партии. Одна – в лице ее верхних эшелонов, самозвано присвоивших себе право вещать от имени партии. И другая – по существу, вся партия, добывающая хлеб насущный, уголь, металл и о которой вспоминали верхи, когда наступал час уплаты взносов, или когда составлялись поименные списки на расстрел в 1937 году, или когда надо было идти в смертельную атаку: "Коммунисты, три шага вперед!".
И снова же эти верхи подставили дважды расстрелянную партию под третий расстрел, пока что моральный. Когда же прекратится это издевательство?
Что касается Президиума Верховного Совета. Это, по существу, структура без статуса, выполняющая роль технического секретариата, готовящего повестки дня: ни рыба ни мясо…
Естественно, во всем должны разобраться законные органы. Заранее квалифицировать действия кого бы то ни было, включая и Анатолия Ивановича, не следует даже на Верховном Совете. Не выискивая оправдательных причин, хочу сказать, что я несу моральную ответственность за случившееся…
Итак, даже без домашнего анализа считаю долгом чести подать в отставку. Мне это тем более безболезненно, поскольку партия распущена и я наконец смогу осуществить мечту: добиваться переименования партии, насчитывающей миллионы членов, в Партию социальной справедливости. Я не отрекусь от нее. А потому хотел бы обратиться к коллеге из Самары.
Уважаемый коллега! Нюрнбергский процесс потому и состоялся, что в братских могилах, на полях сражений лежат коммунисты, которые сделали возможным провести этот Нюрнбергский процесс. В противном случае у Вас бы не было на что ссылаться.
А теперь хочу обратиться к победителям. Больше всего бойтесь тех витязей, которые примазываются к вам. Они, привыкшие торговать, оттеснят вас, благородных рыцарей, и пожнут плоды ваши, и сделают все, чтобы победители раскололись и пошли друг на друга. Это будет, ибо это уже было. Примазываясь, они начнут демонстрировать свою запоздалую лояльность президентам, вам, победители, старым испытанным способом – доносом на не успевших написать доносы.
Уважаемые коллеги! Победа состоялась, но не дай Бог, чтобы эта победа превратилась в поражение. Разрушающая толпа – это стихия, это не кумулятивный снаряд, который можно послать на Петровку или в Кремль. Он бьет поквадратно и в чужих, и в своих. Давайте сохранять спокойствие. Никаких списков – это противоконституционно…
* * *
А теперь мне хотелось бы поговорить касательно запрета партии. Все свидетельствовало о том, что очередной партийный съезд обозначил бы конец всевластного корпоративного ордена. Так что же мешало Вам, Михаил Сергеевич, на съезде в установленном порядке огласить свое отречение?
Страх, Михаил Сергеевич. Давайте уж будем откровенны: страх! Причем идущий сразу от двух энергоисточников, между которых Вы очутились, или, скорее, сами загнали себя.
Во-первых, страх перед съездом. Вне всякого сомнения, на сей раз Вас бы отстранили от должности Генсека, даже если бы Вы и "забыли" подать в отставку. Уверен, что была бы создана комиссия для изобличения всех тех преступлений, которые именем партии совершили перерожденцы. Можно не сомневаться, что дошел бы черед и до партийного суда.
Вот как раз этот поворот больше всего тревожил и страшил Вас и Ваших. Именно это в значительной мере и подвигло перерожденцев ускорить не реорганизацию, а ликвидацию партии как потенциального судьи и одновременно свидетеля обвинения.
Да, но почему же Вы все-таки заранее, еще в относительно спокойный период, не решились подать в отставку? Вот тут и возникает каверзный вопрос: не потому ли не решились, что решали-то не Вы, а… другие? Причем решали те, что "далеко от Москвы"?
И – отдадим им должное – правильно решали, исходя из собственных национальных интересов, поскольку лучше нас знали реальную обстановку, а следовательно, и все негативные для себя последствия Вашей отставки. А посему и не разрешали Вам спрыгнуть на ходу, ибо в таком случае партия реорганизовалась бы, то есть обновилась организованно. Сие же никак не вкладывалось в расчеты того берега: им надо было ликвидировать. А это мог – без бунта и смуты – сделать единственный на то время человек, то есть Вы, Михаил Сергеевич.
Почему же той стороне требовалось именно разгромить партию? Боязнь строя, "экспортирующего революцию"? Но весь мир знал, что в тогдашнем состоянии этот строй уже ничем не угрожал: он был начисто ослаблен, наглухо скомпрометирован и культовскими извращениями, и партперерожденцами, расшатанный, обезоруженный и дезориентированный "перестроем" и агентами влияния, которые довели его компрометацию до нулевой отметки. Знали это стратеги на том берегу получше нас, но им нужен был идеологический жупел, чтобы достичь вожделенной, исконной цели – в одночасье развалить "империю".
Но зачем, спросите, понапрасну тратить энергию и валюту, если шел естественный процесс формирования независимых государств? К тому же и у нас, и там прекрасно знали, что этот процесс необратим? Ибо бывший союзный парламент сам наработал законы, которые вели, по существу, к ликвидации унитарного Союза по пути к Сообществу Суверенных Государств.
Вы что, думаете, на том берегу не знали об этом необратимом процессе? Да ведали лучше нас с Вами! Но именно естественный ход их пуще всего и пугал. Ибо если бы все шло по-людски, естественным путем, то рождались бы действительно независимые государства. Подчеркиваю: действительно независимые, с нормально функционирующей экономикой, конечно, с определенным, но не с нынешним катастрофическим спадом производства, поскольку пульсировала бы сердечно-сосудистая система бывших союзных связей и коммуникаций. Сиречь это были бы достаточно сильные государства, чтобы не попасть – не только в экономическую, но и политическую – зависимость от той же… Америки.
Худо-бедно, но партструктуры, еще по инерции хранящие остатки кое-какой дисциплины, смягчали обвальный разрыв и хаос. Что, понятно, не входило в планы и национальные интересы того берега. Им требовалось в одночасье перерезать все артерии, доведя организмы рождающихся государств до экономического полуобморока, чтобы еще тепленькими прибрать их к своим рукам.
* * *
Вот и вся разгадка, Михаил Сергеевич, почему Вам не разрешили уйти с поста Генсека, прежде чем Вы не ликвидируете партию.
Вы, конечно же, по своей привычке отмахнетесь: мол, "до того уже дошло, товарищи (ныне – господа, естественно), что меня обвинят чуть ли…". Поэтому хоть мне это и неприятно, но я вынужден Вам напомнить одну программу одного человека:
"Окончится война, все кое-как утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем… все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей.
Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников… своих союзников и помощников в самой России.
Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства мы, например, постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием, что ли, тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино – все будут изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху…
Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель… Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого… Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов – все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом.
И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит… Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни большевизма, опошлять и уничтожать основы народной нравственности. Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением, выветривать этот ленинский фанатизм. Мы будем браться за людей с детских, юношеских лет, будем всегда главную ставку делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее. Мы сделаем из них шпионов, космополитов. Вот так мы это и сделаем".
Неужели не вспомнили, Михаил Сергеевич?! Да это же Даллес, да-да, тот самый, который сказал это еще в 1945 году, разрабатывая план реализации американской послевоенной доктрины против СССР.
А теперь оглянитесь окрест: не правда ли – почти один к одному мы с Вами наконец исполнили заветную мечту американского стратега, то есть реализовали его программу? А Вы еще и до сих пор, пребывая (или, скорее, прикидываясь, что пребываете) в иррациональном мире, доказываете, что "перестройка" – Ваше изобретение! Когда даже Бейкер черным по белому заявил: "Мы истратили триллионы долларов за последние сорок лет, чтобы одержать победу в холодной войне против СССР", то есть реализовать программу того же Даллеса!
Хотите или нет, но в первом ряду "победителей" оказались и Вы, Михаил Сергеевич.
Я не боюсь прослыть консерватором и твердо стою на том, что не надо было так опрометчиво жадно заглатывать блесну, брошенную с того берега, и конвульсивно, суетливо-поспешно рвать жилы и артерии экономических связей, чтобы теперь, обессиленными, почти вслепую искать друг друга, косо-криво, на скорую руку возобновляя их.
Ныне радикалы голосят: мы, мол, не знали, что нас так подведет заокеанский хозяин и его споспешники в богатой Европе, вовремя не предоставив нам обещанных субсидий.
Да ложь все это! Конечно, профаны, наивные и романтически возбужденные (в их числе и я, грешный), по крайней мере на первых порах, не ведали… Но посвященная верхушка со счетами в загранбанках ведала, что творит. Она прекрасно знала и знает, что Запад никогда не будет субсидировать полную независимость новых государств, ибо это не входит в стратегию их национальных интересов. Да и резон ли им, истратившим триллионы на "победу", усиливать побежденных?
Так что не ностальгия по перерожденским 0,3 %, взявшим себе псевдоним "КПСС", и не тоска по развалившемуся унитарному образованию обязывают меня называть вещи своими именами. Мы ведь с Вами, Михаил Сергеевич, вроде бы стремились к одному и тому же – к Содружеству Независимых Государств. Правда, с той существенной разницей, что, скажем, я – в числе подавляющего большинства – в меру своих скромных сил и возможностей стремился это сделать естественно и по закону; Вы же с Вашими – обвально и по… Даллесу. Что ж, на сей раз вышло по-Вашему, точнее – по Даллесу.
Осознаю, что подобные утверждения многим – по причине снятия "образа врага" – покажутся по меньшей мере старомодными. Но меня это меньше всего волнует: правда ведь никогда не была модной.
Потому что – Правда.
* * *
Итак, я еще 26 августа 1991 года подал в отставку по всем параметрам. И – уверен – если бы сему примеру последовали и многие другие, события могли бы пойти по другому руслу. Но – все мы люди, все мы человеки: кто-то еще надеялся на лучшее, кому-то не хотелось расставаться с депутатским значком и жильем в Москве, иные просто испугались, третьи решили сражаться до конца. Я не осуждаю никого: каждый поступает согласно своим жизненным принципам. И соваться со своим уставом в чужой монастырь по меньшей мере бестактно.
Если чисто по-обывательски идти по линии материальной, то мне, бесспорно, было легче, чем другим, принимать решение: на протяжении двух лет я оплачивал почти половину гостиничного пребывания впустую, поскольку в основном колесил по горячим точкам, а если выпадали редкие свободные выходные – стремился в Киев.
Московская карьера мне, как украинскому поэту, – тоже противопоказана, посему я отказался от квартиры, которую на первых порах предлагали в Первопрестольной. Не принял я и других заманчивых ангажементов, хотя меня, между прочим, упорно "сватали" и в "Литературную газету", и даже в Союз писателей, и в журнал (бывший "Советский Союз"), и на редактора предполагаемой газеты "Красная площадь"…
Почему же, спросите, я не последовал примеру своих земляков-депутатов, которые, учуяв неладное, быстро переориентировались на Украину? Да потому – простите за нескромность – что "воспитание не позволяет".
Я привык – плохо ли, хорошо ли – но честно выполнять порученное дело. Мои амбиции не ласкал пост вице-председателя Палаты Национальностей, на который был избран неожиданно для себя, ибо сие место готовилось другому лицу. Но коль уж так случилось, я счел своим долгом выполнять порученное мне до конца срока, не уклоняясь и от самых опасных предприятий. И – главное – я поверил Вам, Михаил Сергеевич…
Заявление об отставке, как передавали, не нашло поддержки. Да и Рафик Нишанович, которого я уважал и уважаю, просил в это тяжкое время хотя бы номинально присутствовать на заседаниях ВС до съезда. Вот так я, уже внутренне свободный, и "посещал" Кремль.
На одном из них появились Вы, усевшись под красным знаменем. Как обычно, к Вам, за барьер, потянулись ходоки "пошептаться". Кто-то тронул меня за плечо. Один из работников аппарата показал глазами в Вашу сторону: мол, зовет.
Я слишком длительное время не видел своего президента вблизи. Поэтому первое, что меня поразило, – это еле уловимое внешне, но внутренне явственно ощутимое изменение во всем Вашем облике. Всегда подтянутая, пружинистая фактура обмякла. Несмотря на явные усилия держать голову, как всегда, слегка откинутой – взглядом вдаль – плечи заметно ссутулились.
– Присядь, – сказали Вы с рукопожатием (рука была, как всегда, горячая, но какая-то нетвердая). – Что, Борис, выживем?
Последняя фраза пробилась к сознанию не сразу, поскольку мое внимание загипнотизировали совершенно новые, чуждые черты, появившиеся в Вашем лице. Оно как-то неестественно вытянулось… изменило очертание, и я открыл в нем что-то… ассирийское, что ли?
Очнувшись от поразившего меня открытия, я ответил:
– Выживем-то выживем, Михаил Сергеевич, но надо же собрать Пленум ЦК!
Вы как-то странно заерзали, начали перебирать бумаги. А тут еще Иван Дмитриевич Лаптев, ведший заседание ВС и, как всегда, бдительно наблюдавший за Вашим местопребыванием, начал нервно делать мне знаки: мол, возвращайся к своей кнопке – идет голосование.