– Эй, гоблины, не переусердствуйте, мне его еще допрашивать…, давайте в машину, после закончите… – Повернувшись и увидев отсутствующие бессознательные глаза обожженного, пнул ногой его кровать, с ухмылкой поднялся и вышел. Уже идя по коридору, услышал раздающиеся с лестничного пролета протестующие голоса, принадлежавшие матери арестованного, сестре-хозяйке и доктору. Кричали они разное от предупреждения того, что нервный стресс от сегодняшних событий может подействовать необратимо, до:
– Как вы смеете, мерзавцы, дождитесь хоть завтра… – это же военный госпиталь… – фраза не успела закончиться, протестующие так и не дождавшись ответа, увидели отъезжающие милицейскую "буханку", и следом за ним красного цвета "Мерседес-Бенс", весь напомаженный и блестящий.
* * *
Не сопротивляющееся тело молодого человека, грубо затащили в отделение милиции и…, через минуту раздался грохот запирающегося замка двери темной квадратной комнаты – три на четыре метра, которая приняла постояльца на время не известное никому. Грязные, заплеванные стены, наверное единственный раз, еще при сдаче помещения, покрытые "шубой", и видевшие не одну голову, пытающуюся в подобной же ситуации расколоть себя пополам, и тем самым остановить жизнь на этом страшном этапе…
Ему уже не важно было где умирать, как это произойдет и что с его телом станет потом. Он нарочно, что бы сделать себе еще больнее, принял на деревянных нарах положение, при котором нестерпимая боль пронизала все его тело, и так и остался, но привычка втягивать эту самую боль внутрь собирая в одной точке, постепенно превратило ее в горячую попутчицу перипетий, которую даже стало жаль – все ее попытки досадить оканчивались неудачей и лишь помогали отвлечься от уныния и грядущего сумасшествия, в которое он впадал.
Возможно, именно это, через чур болезненное состояние и спасло его. Мысли начали оформляться, приобретать смысл и постепенно упорядочиваться. Одна из них заставила встрепенуться – врач сказал, что сыну требуется…, – что-то требуется…, а раз требуется, значит он жив!!! ЖИВ! ЖИВ! ЖИ-И-И-И-ИВ!!!
От этой мысли Алексей встрепенулся, попытался перевернуться, что бы больше сосредоточиться, но кроме того, что отец куда-то сразу упылил, ничего не вспомнил. Мама наверняка у Ванечки и не на шаг не отойдет. Мысли текли ледяным потоком, охлаждая жгучие воспоминания и восстанавливая события, которые он уже проговаривал иссохшим и окровавленным ртом, пусть и еле слышно: "Хорош отец! Сыну нужна была помощь, а я даже не понял этого!.. А может…, а может и Ия?" – ведь он так ничего и не знал о произошедшем. Все были настолько в шоке, что не смогли ни о чем говорить. Он точно помнит, что люди в машине, которая их везла, чем-то были заняты…, что-то делали, но ему не было видно!
Жена была накрыта простыней…, простыней…, ииии…, и точно – на ней не было пятен крови! Свешивающаяся рука Ии, которую он судорожно сжимал, была белой – не грязной, и ему сейчас казалось, что очень горячей и он чувствовал пульс, хотя в таких ситуациях можно "слышать" и свой. Подумав еще чуть, вспомнил, что был момент, когда ему показалось, будто ее рука сжала, не сильно, но сжала его кисть. И…, иии…, больше он не помнит ничего! Нииичееегооо!..
"Солдат" решил вспомнить все еще раз по порядку, до мельчайших подробностей. Раз за разом он прогонял события и они всплывали все четче и четче. ЧТО ПЕРВОЕ УВИДЕЛ, КОГДА ПОДБЕГАЛ И… КОГО? Именно "кого", ведь кроме родственников были, те кто заскакивал в машину, рванувшую с места перестрелки, он даже вспомнил часть номера, иии… навязчиво всплывало лицо человека, отставшего больше всех и сильно хромавшего… точно, перед самой посадкой он повернулся, но это Алексей видел боковым, периферийным зрением. Пусть так, но он руку на отсечение может дать – это был "Юрок", и это без вариантов!
Расстояние было метров 50 – многовато, что можно разглядеть, да иии…, может он ошибся? Это открытие многое объясняло, многое шокирующе меняло, но…, но не исправляло ситуации. В любом случае, важно одно – жива Ия или нет?! Остальное вообще пока не интересовало, даже то – зачем он здесь, и почему именно так с ним обошлись.
Он так и не смог себе представить ее смерть – такого не могло случиться! Ему казалось, что он чувствует ее присутствие среди живых и даже пытался каким-то образом нащупать супругу в пространстве. Начиная слышать какие-то голоса, наверное те, которые хотел и которые заставил появиться из подсознания. Поймав себя на мысли, что это похоже на сумасшествие, просто провалился в сон на несколько минут. Увидев в забытьи чтото мучительное, очнувшись понял, что должен хоть что-нибудь предпринять…
…Кое как он поднялся, появившаяся надежда дала силы – может все еще не так плохо и то, что сейчас с ним происходит – это самое худшее из происходящего в его семье. Он аккуратно поднялся, подошёл к грязной и обшарпанной двери, постучал и позвал, постаравшись привлечь к себе внимание. Каждый звук вырывающийся из его легких, да что звук, даже дыхание, вызывали боль – ребра видно поломаны, да он ещё и не отошел от последствий происходящего в ангаре.
Не страшно. Дико захотелось пить, но знать о настоящем положении дел гораздо важнее. Барабаня все громче и громче, после прислушиваясь и ничего не слыша, начинал заново, пока не начал приближаться шум, плавно перешедший в мат, ничего хорошего не предвещавший:
– Щас я тебя… научу чужой сон уважать…, ну ты, свиное рыло…, высунь-ка башку… – Маленькое окошечко открылось, Алексей опустил лицо на его уровень, открыл рот, с силой вдыхая воздух, чтобы выдыхая задать вопрос, и именно в этот момент получил заряд струи какой-то гадости из баллончика. Она попала и в глаза, и в глотку, и на руки. Дикая боль от слизистых покровов трахеи до слизистой оболочки глаз, разорвала криком небольшое пространство камеры, сквозь который слышался хохот человека, сделавшего подлость и явно получившего от этого удовольствие.
Не было ни воды, ни тряпки, руки в этой же гадости, боль все сильнее жгла и если хотя бы не попытаться смыть, то "привет" зрению или… С болью в избитом теле мужчина, скинув рубашку и экономно намочив ее собственной мочой – единственной доступной жидкостью, аккуратно попытался стереть хоть что-то или промыть уже выжимая ткань на открытые глаза запрокинутой головы. Что делать!!!.. Чем хуже и сложнее ситуация, тем быстрее он собирался с мыслями и концентрировался в поступках. Думать было некогда, на полную катушку работала интуиция…
Остатками прополоскал горло – никогда Алексей не думал, что будет экономить отходы жизнедеятельности собственного организма. Жидкость содержала соль, а потому хоть и разбавляла, и главное смывала консистенцию из баллончика, сама же продолжала разъедать обожженную слизистую, но уже ни так агрессивно, как сжиженный газ.
Ужасное состояние физическое усугубляла эмоциональная составляющая и еще больше отсутствие ответов на главный вопрос: "Что же с Ией и Ванюшкой!"
Глаза открыть было не возможно – распухли веки, слезились глаза. Каждый вдох и выдох причинял боль уже не только из-за поломанных ребер, но и по причине обожженных трахеи, слизистой полости рта и разбухшего языка. Все это требовало ухода и быстрейшего воздействия медикаментов, а не бездействия.
В результате к утру говорить он вообще не мог. Вся слизистая не просто покраснела и облипла, то ли слизью, то ли лейкоцитами, но и распухла так, что ни то чтобы слюну проглотить но и вдохнуть или выдохнуть составляло большую проблему – он уже начал задыхаться и хрипел, ловя сознанием последние утекающие мысли.
Впрочем, если бы не это состояние, в котором его обнаружили чуть живого, возможно Алексея забили бы до смерти еще до полудня, выколачивая нужные признания. А и не получив, тоже бы забили – другого не дано, ведь генералы не ошибаются!
"Солдат" был найден с утра в обмороченном состоянии, в почти коме, не способный дышать, с бурыми огромными распухшими веками, полностью сравнивающие глазные впадины со лбом. По всей камере кровь, как и он сам, и его разорванная рубашка – от куда в темноте и с обожженными глазами ему было знать, что в его моче больше крови, чем самой мочи!
Везение это или еще что-то – об этом он будет думать после, через несколько дней. Сегодня же бригада реаниматологов, приехавшая лишь через пол часа, хотя сам Верхояйцев ездил за ними, понимая, что если главный подозреваемый уйдет со сцены, его самого разорвут, а перед этим лишат "девственности", сразу взялась за дело, правда предупредив, что в случае летального исхода в документах напишут о состоянии больного, как о раненном и прошедшем через пытки и издевательства.
Состояние офицера, стало стабильным лишь к вечеру, но ни о каких допросах на три – четыре дня и речи быть не могло. Это спасло и его, и Ильича, но…, но поставило Алексея перед очередным выбором, который сделал его жизнь…, а жизнь ли?
* * *
Ничто не стоит на месте, тем более следствие, имеющее столь мощный стимул, и совершенно не разбирающее не только пути, но и человеческие судьбы – подобное отношение, ни в коем случае, не дань времени, а взаимоотношения закона с его исполнителями в случае отсутствия его – гаранта, то есть лица или лиц, имеющих возможность прогарантировать соответствие написанного в конституции государства…
…Найденный пистолет и очевидность произведенного из него, хотя бы и одного выстрела, не потребовали произведения экспертизы, хотя бы потому, что на наградном оружии находится маленькая табличка с обозначением кому и за что сей предмет преподнесен. Не составляло особого труда свести воедино показания очевидцев, которые, как не странно нашлись, и фамилию, имя и отчество хозяина оружия, с лежащим в госпитале Виктором Ильичом.
Не долго думая Верхояйцев выписал постановление об ограничении его свободы и взял с него "подписку о не выезде", предъявив для начала статьи "за хранение огнестрельного оружия и боеприпасов", с подозрением на превышение мер собственной безопасности и покушения на убийство, не пожалев старика, доведя до него, что именно он убил собственную дочь! А так как пределов его воображению не было, так же как и границ самолюбия, то это было лишь начало, концом чего, могло стать все что угодно. Его даже не смущало пользоваться одними и теми же свидетелями и их же брать в понятые, где бы преступление или обыск не произошли: Алексея ли, на месте несчастья или допроса Ильича в госпитале, или обысков в квартирах родителей первого и его же однокомнатной – и там, и там, и там подписи были одинаковые, при том что настоящие понятые – действительно соседи, были только у родителей, правда эти честные граждане отказались подписать протокол с ложным перечнем, якобы найденного. А зачем утруждать себя. Пока "маховик" взведенной системы находится в движении, его не остановить. А когда он остановится, обладатель тучных бровей будет уже прохлаждаться на пенсии в лаврах, почете и уважении.
Подключившиеся сослуживцы Ильича заставили подойти к расследованию серьезнее, но пока результатов это не принесло – все ждали основного фигуранта…
В одном проценте вероятности
"…В беде надежней всех
Не тот, кто мощен и широкоплеч, -
Одолевает в жизни только разум".
(Софокл "Алент")
Григорий, после произошедшего, уже дважды имел встречу с "Седым", но как-то странно, не получил ожидаемого нагоняя, напротив, хоть и не похвалу, но разрешение на новый запускаемый проект и обещание помощи, если что-то пойдет не так. Алексеем же теперь тот собрался заниматься сам, впрочем предупредив чтобы "Усатого" не выпускали из видимости и пока вывели, вместе с участвовавшими в перестрелке "лианозовскими", из игры…
Сын Алексея был в стабильно тяжелом состоянии, если и витала надежда на его выздоровление, то только у родственников – все дыхательные пути мальчика были обожжены, хотя снаружи не было ни одного ожога, да и вообще ничего, что могло бы угрожать жизни. Если бы всего на пару минут раньше его вытащили из машины, то он отделался бы легким испугом, так как осознать потерю матери был еще не в состоянии.
Этот маленький человек, будто бы боролся со смертью сознательно, хотя бы для того, чтобы дать возможность отцу попрощаться с ним, еще не ушедшим в мир иной. Год жизни, который он прожил в совершенно счастливой семье, останутся всем, что будет напоминанием о жизни вообще Алексею, и о том, что она вроде бы, когда-то была еще долгое время, оставив огромный рубец на всю душу этого человека…
…Уже на третий день, когда все допросы еще были запрещены, а клиент ожогового отделения, охраняемый одновременно четырьмя сотрудниками новообразованного спецподразделения милиции СОБР, с пристегнутыми к кровати руками был посещен человеком, которого он узнал не сразу, а вспомнив, почему-то не был удивлен…
…"Седой", придвинув услужливо поданный стул к самому изголовью и присаживаясь, загадочно улыбался, глядя прямо в глаза больному, но это не выглядело издевкой, а скорее попыткой вернуть понимание многогранности и многополярности мира, в котором еще есть добро, надежда и спасение. Все, что нужно было человеку, одетому в белый халат посетителя – понять доходят ли его слова до сознания раненного арестованного или нет. Получив положительный ответ, моргнувшими глазами, гость начал, заранее попросив всех удалиться из палаты, очень внимательно глядя в, полуприкрытые опухшими веками, но смотрящие на него, глаза:
– Все очень неважно складывается, друг мой, единственный, кто может вам всем помочь, сидит сейчас перед тобой. Не верь ни единому слову, которые во множестве услышишь завтра. Хотя у Виктора Ильича то же далеко не все гладко – предъявленное обвинение в убийстве и…, но ни это главное, против вас включились силы, противостоять которым вам, в одиночестве, по крайней мере без поводыря, будет сложно. Суть – я предлагаю решение всех вопросов моими ресурсами в замен просто обещания подумать о предлагаемой мною службе…, не совсем государству, но Родине, кажется именно ты объяснял мне когда-то разницу между двумя этими понятиями. Я не требую ответа сейчас, просто… – Алексей с трудом зашевелил губами, что заставило пришедшего наклониться:
– Ииияяяя… – "Седой" сразу понял, что судьба супруги точно не была известна прикованному, в прямом и переносном смысле, к постели, а лучшим и полезным для дела станет только правда – по крайней мере сейчас:
– Алексей…, я не вправе лгать…, даже скрывать…, – эх…, ни я должен это говорить! Но раз так…, жив только твой сын, но состояние его не внушает надежд… – Глаза, внимательно слушающего, закрылись, мышцы расслабились распластав ноющее тело с растерзанной душой. Нет, слезы, такой киношной и такой нужной при описании и увеличении чувственности действия описанного, не было. Потухший огонек взгляда, как одиноко упавшая у камина искорка, еще каким-то образом жившая и дающая, пусть и микроскопический отблеск и даже не красного, а желтоватого оттенка, превратилась в пепел, как и все, к чему он теперь будет прикасаться…
Он не чувствовал ничего и не заметил как уходил "Седой", прежде вложив ему что-то в руку. Где-то вдалеке остались слова, произнесенные удаляющимся в никуда голосом о том, что с этим делать. Через какое-то время придя в чувства, Алексей вспомнил о них, взглянул на какой-то брелок, зажатый в ладони, но кроме светлого креста больше ничего не разглядел… Боль пронзила все тело, на немного задержалась в голове и медленно начала сползаться к груди, где все отчетливей проявлялась одной и той же пульсирующей мыслью: "Зачем мне все это, если ее больше нет?!"…
* * *
Следующий день показал правоту слов "Седого", правда на еле слышный вопрос о его жене, Алексей получал неизменный ответ:
– Да чо ты все о ней, забудь с твоим-то сроком и о бабе думать!.. – Правда, по мнению следователя в самый подходящий момент, чтобы расслабить и так уже выбившегося из сил и словно распятого на койке, как на кресте, что забавляло милиционера, он добил "Солдата":
– А ты разве не знаешь, что твой тесть – "великий стрелок". Именно он первой же пулей и ухлопал дочь, аккурат в височек попал?!.. Нет?… Ну, тогда извини… – Такая ложь, правда, после оказавшаяся правдой, да еще в таком тоне, кроме негодующей ненависти больше ничего не могла вызвать.
Черствеющая душа уже более не могла противостоять желаниям мести, а виновность за происшедшее перекладывалась на сегодняшних мучителей. Ему все казалось, что не попади он сначала в отдел УВД, а после сюда, то смог бы что-нибудь предпринять, из того, что изменило бы ситуацию кардинально.
Совершенно не понятно было сказанное вчерашним гостем о состоянии сына, которое по его словам не позволяло на что-нибудь надеяться, но это была та самая малость, с которой человек начиная верить, убеждает себя, что все уже прошло и опасность миновала. А потом, он был уверен, что и мать, и отец, как бы им трудно не было, сделают все от них зависящее: нужно будет продать квартиру – продадут, нужно будет чем-то пожертвовать – пожертвуют большим, хоть самой жизнью. Но всего этого никому нужно не было – ни людям ни обстоятельствам, ни Господу, в непознанные планы которого ни оживление Ии, ни спасение Ванечки не входило:
– Что же тогда?!.. – Кричал он в своем сознании:
– Что! Почему он! Почему именно с ним все это произошло и происходит именно с ним!.. Происходит именно то, что в принципе не должно было произойти, на что любой разумный человек оставил бы один процент вероятности. Одииин!.. – Мысли, плескающиеся и бьющие по полушариям, причиняя небывалую боль – не физическую, на эту он уже не обращал внимания, а на ту, которая вела прямиком к безумству. Казалось, еще чуть-чуть и мозг отключит разум, оставив работающими лишь участки, отвечающее за жизнедеятельность в образе растения. Пусть так, пусть, лишь бы не чувствовать этой боли!