4
В кабинете директора Харингтон бывал часто - на технических совещаниях, на деловых встречах иностранных специалистов с руководителями завода и стройки. Места за широким письменным столом обычно занимали директор и его заместители, за длинным столом и вдоль стен - инженеры и техники. Соблюдали субординацию и в обсуждении: начальство выступало с докладами, давало указания, подчиненные слушали и довольно редко высказывались.
На этот раз привычные нормы были сломлены.
Серго, директор и секретарь парткома встречали пришедших у дверей. Серго пожимал руку рабочим, мастерам, инженерам, многих называл по имени-отчеству, словно пробыл с ними не пять дней, а по меньшей мере пять лет.
Когда Харингтон показался на пороге, Серго попросил извинения у рабочих, с которыми разговаривал, поприветствовал американца и усадил его возле тучного седоватого мужчины.
- Мне кажется, вам приятно будет соседство главного инженера, мистер Харингтон.
- О да, мистер Орджоникидзе.
Американец окинул быстрым взглядом просторный кабинет с высокими окнами - кроме него, не был приглашен ни один иностранный специалист. Это и польстило, и настораживало.
Места на этот раз занимали где кому заблагорассудится. Сталеваров Аврутина, Горнова и сменного инженера-мартеновца Серго провел к постоянному месту директора, а сам пристроился сбоку, возле телефонных аппаратов. Скрестил пальцы рук, подпер ими подбородок и подмигнул директору, сидевшему за длинным столом:
- Привыкай отдавать бразды правления именинникам. - И к сменному инженеру: - Владимир Сергеевич, начинайте!
Те, кто сидел у дверей, едва видели инженера. Его маленькая фигура терялась между плечистыми сталеварами. Казалось, Серго поручил сменному инженеру руководить совещанием с единственной целью - чтобы его заметили. Тот встал сконфуженный, прокашлялся в кулак, густым голосом повторил то, о чем уже знали весь завод и поселок:
- Вчера сталевар Алексей Горнов установил на шестой мартеновской печи…
Алексею было жарче, чем в цехе во время выпуска плавки. Впервые в жизни он по настоянию Любаши надел новый двубортный костюм и галстук, и они душили его, сдавливали, как в тисках. Когда инженер предоставил ему слово, Алексею казалось, он и единой фразы не сумеет произнести.
- Иди, не робей! - подтолкнул его Аврутин к диаграммам, которые вывесили перед началом заседания.
Диаграммы показывали, сколько давалось шихты, раскислителей, сколько газа на отдельных этапах тяжеловесной плавки, где и на чем удалось сэкономить время. И все равно Алексею не хватало смелости заговорить. Серго поспешил на помощь:
- Алексей Петрович, конечно, растерялся. Немудрено - человек впервые докладывает такому собранию. - И взглядом подбодрил сталевара: - Пожалуйста, спокойно. У Аврутина и у тебя можем поучиться многому и я, и директор, и еще кое-кто.
Алексей почувствовал себя уверенней, начал рассказывать. Харингтон подумал: "Кое-кто… Мистер Орджоникидзе имеет в виду меня".
Накануне, узнав о тяжеловесной плавке, Харингтон не удержался от соблазна посмотреть шестую печь. Он был уверен, что увидит сгоревший свод, провалившуюся подину, но нашел печь в хорошем состоянии. Это было чудом, как и то, что молодой сталевар выступал сейчас перед наркомом и крупными инженерами технически грамотно и с той страстью, которую Харингтон уважал в людях. Откуда у русского парня такое знание технологии, теплового режима? Как он отважился держать при завалке полторы нормы газа, если теорией и инструкцией это запрещено?
Размышления Харингтона нарушил бас главного инженера. Он спрашивал Горнова:
- По-вашему получается, на всех печах можно варить тяжеловесные?!
- Безусловно.
- Бред!
До этой минуты Серго был поглощен рассказом молодого сталевара. Подался к нему туловищем, вытянул шею, приставил ладонь к уху. Он шевелил губами, когда ему хотелось что-нибудь подсказать, но сдерживался, давал возможность Алексею самому отстоять себя. И вдруг - грубый окрик главного инженера. Серго вскочил:
- Это же как камень в лицо, Порфирий Лукьянович! Имеете доводы против тяжеловесных - скажите.
Главный сжал губы, ничего не ответил.
Горнова поддержали начальник мартеновского цеха, сталевар Аврутин и мастер разливочного пролета. Наступила пауза. Серго выждал, не попросит ли главный инженер слова, и, увидев, что тот вперил глаза в пол, обратился к американцу:
- Хотелось бы вас послушать, мистер Харингтон. Я знаю, вы смотрели печь после плавки.
Харингтон ждал, что его попросят высказаться, обдумал, что и как сказать. Признав, что русские инженеры создали печь с резервом мощности, подчеркнул, что на подобных мартенах мало-мальски грамотные рабочие сумеют варить плавки в двести тонн, но если больше, то это будет опасно и для печей, и для людей.
- Я хочу сказать браво русским коллегам, - закончил Харингтон. - Имею мысль: совместно спроектировать мартеновскую печь мощностью в триста тонн. За два-три года. Очень интересно.
Предложение американца многих удивило. Недавно фирма отказалась проектировать стопятидесятитонные печи, а теперь ее старший консультант сам напрашивается на содружество, чтобы создать вдвое большую по мощности. Начальник мартеновского цеха вполголоса внушал соседу, что фирма тут ни при чем, Харингтону еще попадет за своеволие. Сосед качал головой: "Возможно, но все равно лестно: знаменитый Харингтон!"
- А ты что тут скажешь, Алексей? - обратился Серго к Горнову.
- Скажу, что триста тонн законно могу варить на своей печке. Другой мне не надобно. Два-три года ждать - какой резон?
- "Могу…" Один, что ли?
- И другие. Я не так выразился.
За улыбкой вежливости Харингтон скрывал обиду. Он ожидал: Серго ухватится за его предложение, в крайнем случае посоветуется с директором, с ведущими специалистами, а тот затеял разговор по сложнейшей технической проблеме с рабочим и как будто соглашается с ним.
- Допускаю, хороший сталевар и триста даст, - проговорил Серго. - Но печь… Без реконструкции?
- Кое-что сделать надо: нарастить пороги, углубить ванну, желоба раздвоить. Ну и вторые ковши поставить.
- Сам придумал?
- С Владимиром Сергеевичем мозговали, - показал Алексей на сменного инженера.
Серго потер от удовольствия руки, подошел к Харингтону:
- Мне кажется, сталевар толково рассудил: зачем трехсоттонные печи проектировать, если на этих можно давать столько же?.. Что вы скажете, мистер Харингтон?
Американец развел руками: мол, что я могу сказать, когда вы приняли решение…
Серго не дал ему отмолчаться.
- Ваша идея совместного проектирования мне нравится, мистер Харингтон. Может быть, тонн на четыреста попробуем, а?
- Надо много думать. Сложнейшая проблема, - уклонился от ответа американец.
- Конечно, конечно…
Обещание американца поразмыслить устраивало Серго - можно было через какое-то время возобновить разговор. Он улыбнулся Харингтону, закинул за спину руку, зашагал к сменному инженеру:
- Пожалуй, неплохо создать группу реконструкции, Владимир Сергеевич. Возьмитесь! А ты что надумал, товарищ директор?
Выступили директор, сменный инженер и секретарь парткома. Главный инженер буркнул, что о тяжеловесных плавках и реконструкции он напишет в докладной на имя наркома. Это удручило Серго. Он подошел к окну, распахнул створки. Кабинет наполнился неторопливо-властным гулом завода. Голос наркома прорывал этот слитный гул:
- Меня беспокоит позиция главного инженера - Аврутин и Горнов на мартене, как и лучшие доменщики, прокатчики, приближают нас к будущему. К нему нельзя двигаться с неверием в рабочий класс, оглядываясь назад, как это делает опытный и уважаемый главный инженер. Если уж оглядываться, то не затем ли, чтобы увидеть, какие мы вчера были младенцы? А ведь думали, что большие деятели…
Серго улавливал и увлеченность большинства слушателей, и холодок равнодушия на некоторых лицах.
- Я вас прошу, товарищи руководители, не заставляйте ни меня, ни себя краснеть перед страной. Сумеете сделать массовым начинания Горновых - и вы достигнете на заводе поразительных успехов. К вам приедут за опытом и немцы, и американцы.
Харингтон принял это за шутку. И чтобы ни у кого не оставалось сомнения, что это шутка, осклабился и произнес самоуверенно:
- Питсбург был и останется Меккой металлургов, мистер Орджоникидзе. К нам в Питсбург приезжали и будут приезжать поклоняться американскому гению.
Сравнение понравилось Серго.
- Мекка металлургов, говорите? Образно, весьма образно вы назвали свой Питсбург, мистер Харингтон. Вам, конечно, нелегко будет согласиться, но Мекка металлургов скоро будет здесь, на этом заводе!
По воле Круппа
- Non progredi, est regredi… - неожиданно для аудитории вклинил в свою речь Гудериан и, не будучи уверенным, помнят ли слушатели латынь, повторил по-немецки: - Не идти вперед - значит идти назад.
Поговоркой древних римлян он хотел оживить внимание аудитории, равнодушно, как казалось ему, воспринявшей экскурс в историю возникновения и развития бронетанковой техники. Может быть, сама комната без единого острого угла: овальные стены и потолок, овальные столики, полумягкие кресла, вертящиеся от малейшего движения тела; может быть, и хозяин этого дачного особняка - веселый, круглый, резвый директор крупповских заводов Мюллер - как-то не располагали к сухому тону и скучным выкладкам, какими начал не то доклад, не то информационное сообщение полковник Гудериан. Почувствовав это, он поздновато, но все же сумел скорректировать себя.
Уместно вставленная латынь и то, что за ней последовало: не отягощенные лишними выкладками описания танковых клиньев, обходов, окружений, которые, по мнению Гудериана, сумеют решить и судьбы отдельных сражений, и судьбы целых войн, лаконичное изложение плана создания нового вермахта - плана, для осуществления которого нужны танки, танки и еще раз танки, - все это уже было подано ярко, броско и послужило хорошим трамплином к главному разговору, ради которого и собрались участники секретного совещания.
- Уважаемые господа! Фюрер лично следит за каждым шагом немецкого танкостроения. И его исторические слова, начертанные в Куммерсдорфе: "Германия будет иметь лучшие в мире танки!", должны стать нашим девизом! Однако, как это ни прискорбно, господа, среди моих коллег-военных, которые, казалось, обязаны быть ревностными исполнителями воли фюрера, имеются рутинеры.
И Гудериан рассказал, как артиллерийское управление рейхсвера упорно противится планам установки на танках пушек калибра свыше тридцати семи миллиметров.
- Пока производство новых артиллерийских систем ограничено Версальским договором - надеюсь и верю, что он доживает последние дни, - нам приходится мириться с такой маломощной пушкой. И все же мне удалось договориться с господином Мюллером, и конструкторы фирмы проектируют на будущий танк рейхсвера башню большего диаметра, чем нужно для пушки калибра тридцать семь. Впрочем, обсудим сначала то, что есть на сегодняшний день.
Мюллер поднялся, подошел к широкой нише, откинул портьеру. В нише стоял стенд с чертежами, а на высокой подставке - макет прошедшего заводские испытания легкого пулеметного крупповского танка Т-1.
- Прошу поближе, коллеги!
Раньше других у чертежей оказались двое с Аугсбург-Нюрнбергского машиностроительного завода. За ними - представители фирм "Даймлер-Бенц", "Хеншель" и директор заводов концерна "Рейнметалл".
Пока гости осматривали чертежи и макет нового крупповского танка, Мюллер сообщал его данные:
- Броня семь - тринадцать миллиметров, вооружение - два пулемета, скорость - сорок километров, вес - пять тонн, экипаж - два человека.
Внимательнее других смотрели чертежи и слушали объяснения Мюллера два баварца - владелец Аугсбург-Нюрнбергского машиностроительного завода и руководитель его секретного танкового КБ. Никто из присутствующих еще не знал, что на Аугсбург-Нюрнбергском заводе приступили к проектированию танка с легкой пушкой двадцатого калибра, броней пятнадцать миллиметров и скоростью сорок пять километров в час. Проектирование находилось в начальной стадии, и завод, боясь конкуренции более мощных фирм, прятал свой секрет.
Мюллер между тем отвечал на многочисленные вопросы. Присутствующих интересовало, какие узлы и детали хотелось бы Круппу получить от их фирм, в какие сроки и в каком количестве. Здесь, у ниши, а затем опять за столиками шел уже практический разговор дельцов о ценах, прибылях, о том, много ли машин закажет рейхсвер в ближайшие год-два. Последнее уже относилось к Гудериану, а он, окончательно решив про себя, что Т-1 по бронированию и вооружению слишком слаб, чтоб надолго на него ориентироваться, не стал называть цифр. Сказал лишь, что цель, которую ставит перед собой генеральный штаб, - сравняться по количеству танков с хорошо вооруженными армиями передовых танкостроительных держав.
- Мы пойдем в недалеком будущем на объединение бронетанковых сил в крупные соединения - дивизии. Заказов будет достаточно, мы загрузим не только нынешние производственные мощности, но и новые танковые заводы, которые - фюрер и генеральный штаб на это надеются - будут построены в кратчайшие сроки!
Гудериан заметил, как загорелись глаза у промышленников: такое услышать в кризисное время! Они забыли о марочном вине на столиках - что-то записывали в блокнотах, что-то подсчитывали, - и этот момент Гудериан счел подходящим, чтобы высказать недовольство качеством танковой брони.
- К сожалению, я не успел уточнить, какой завод прислал на артиллерийский полигон образцы стальных плит для испытаний. Мы их вчера подвергли обстрелу бронебойными пулями из пулеметов. Дистанции были обычными, а плиты легко пробивались.
Все посмотрели на Мюллера и директора "Рейнметалла" - только на их заводах производили в последнее время броню для танков. Мюллер оставался улыбчиво спокойным, а директор "Рейнметалла" побелел, сказал, что его заводы не прокатывали и не отсылали никому подобных плит, и он просит не смешивать его фирму с магдебургским "Грузонверке".
"Грузонверке" принадлежал Круппам, и в другой обстановке Мюллер дал бы достойную отповедь конкурентам, но роль радушного хозяина вынудила его признаться, что плиты на полигон были действительно направлены с "Грузонверке" по ошибке, из забракованной контролерами партии, что виновные наказаны и подобное не повторится.
Чтобы не возвращаться к разговору о плитах, Мюллер сообщил, что модель Т-1 проходит на предприятиях Круппа под названием "сельскохозяйственный тягач ЛаС" и именно так будет фигурировать во всех документах фирм, которые согласились участвовать в кооперации. Тут он увидел входящего в комнату высокого господина и, облегченно вздохнув, поспешил представить его присутствующим:
- Мы пригласили на совещание уважаемого Фердинанда Порше, почетного доктора технических наук, отца "фольксвагена" и спортивных автомобилей мирового класса, конструктора экстрамоторов различных систем. Мы приветствуем вас, высокочтимый доктор Порше! - Несколько хлопков Мюллера были подхвачены участниками совещания. - Мы просим вас помочь представленным здесь фирмам решить сложную дилемму: какие двигатели проектировать и направить в серийное производство для танков вермахта - бензиновые или дизельные.
Порше выслушал эти фразы стоя. Первым, коротким, кивком поблагодарил всех за радушие, вторым, глубоким, сопровождаемым движением рук к груди, приветствовал своих давнишних коллег по фирме "Даймлер".
Во время первой мировой войны Порше стал генеральным директором и главным конструктором фирмы "Даймлер-Моторен", которой верой и правдой служил до этого более двух десятилетий. Он занимался изысканиями и проектированием военной техники, значение которой отмечалось многочисленными наградами держав Тройственного союза. До Гудериана доходили слухи, что Порше увлекался в те годы идеями конструирования вертолета и танка, но поражение Германии помешало ему разработать новую боевую технику. Порше снова, как и до войны, стал конструировать спортивные автомобили, лично участвовать в гонках и в пятьдесят лет на своей "Серебряной стреле" достиг скорости почти в полтысячи километров в час. Увидев сейчас высокого, хищноносого, точно его "Серебряная стрела", Порше, Гудериан подумал: "Вот такого бы в танкостроение!"
- Девиз конструктора танка, по-моему, тот же, что у конструктора гоночной машины: легкость, обеспечивающая рекордные скорости, - начал Порше и длинной паузой как бы пригласил слушателей насладиться его девизом. - Конечно, танку не придется участвовать, как моему "даймлер-бенцу", в состязаниях с целью превзойти абсолютный рекорд скорости. Ему не потребуется мой двенадцатицилиндровый двигатель с кратковременной мощностью до трех тысяч тридцати лошадиных сил, какой я устанавливаю на "даймлер-бенце". Но двигатель должен быть легким, обеспечивая современному пятитонному танку скорость до восьмидесяти километров в час, и он останется, конечно, бензиновым.
- А дизель? - не удержался от реплики Гудериан.
- Я преклоняюсь, герр полковник, перед великим Рудольфом Дизелем. - Порше будто ждал такого вопроса и заранее подготовил ответ. - Но малых дизельных двигателей, которые соответствовали бы габаритам танков и могли бы при компактности развивать такие мощности, нет и - доверьтесь моему опыту - быть не может. Об этом вам скажут и конструкторы уважаемого Круппа, ставящие дизели на речные суда и огромные тягачи. Этой технике скорости танков противопоказаны, потому там и устанавливаются двигатели на тяжелом топливе.
По поведению промышленников Гудериан чувствовал, кто солидарен с Порше, а кто сомневается в безупречности его доводов. Директор фирмы "Машиностроительные заводы "Аугсбург-Нюрнберг" явно хотел что-то возразить, но Мюллер, словно не замечая его, давал слово сторонникам Порше из "Даймлер-Бенц" и "Хеншель". Причина была Гудериану в общем ясна: патрону Мюллера, Густаву Круппу, невыгодна ломка производства, тем более он строит самолетосборочный завод и комбинат синтетического бензина… Доказывать Мюллеру, а значит, и Круппу, что у дизелей более прочная конструкция, приспособленность к самым различным видам горючего и меньшая опасность воспламенения, судя по всему, бесполезно, - думал Гудериан. - Попросить подумать о танкистах, которым будет угрожать гибель от пожаров в машинах с бензиновым двигателем? Но они, разумеется, тут же возразят, что главная защита экипажей - скорость, быстрота маневра, которую и обеспечат бензиновые двигатели. У них отлично налажено производство таких двигателей, моторостроительные заводы ждут огромные государственные заказы, зачем же Мюллеру и Круппу тратить время, энергию и деньги на дело, никем не испытанное?!
Но кто-то из промышленников хотел же заняться танковым дизелем, иначе вопрос не вынесли бы на обсуждение. Так почему же они молчат? О чем перешептываются вот эти из "Аугсбург-Нюрнберг"? Опасаются идти против воли Круппа или не хотят раскрывать своих секретов, чтобы не перехватили? Воля Круппа, как плита чугунная, давит здесь на всех - на сторонников его и противников. Это, конечно, они, Мюллер и Крупп, пригласили Фердинанда Порше, уверенные, что конструктор бензиновых моторов будет их отстаивать с той же беспощадной решимостью, с какой на крутых гоночных поворотах прижимает к скалам соперников. Значит, никто… А ты, Гейнц, почему не вступаешь в спор, ты же не зависишь от Круппа?..