Р. S. Этот очерк о Ниле Ивановиче Ленском не состоялся бы, если бы не помощь его сослуживцев, учеников, и особенно сына - Евгения Ленского. Он кропотливо и упорно собирал все, что связано с отцом: архивные документы, материалы, вспоминания. Казалось бы, что ж тут особенного, так и должно быть, ведь это память об отце. Однако с сожалением должен признать: более четверти века пишу о разведчиках и опыт встреч с их детьми имею не малый. Не хочу никого обидеть, но опыт этот зачастую горек и негативен. За редким исключением сыновей и дочерей разведчиков мало интересуют дела и подвиги своих отцов. Разумеется, речь не идет о тонкостях разведователъной работы.
Недавно один из сыновей нашего крупного военного разведчика выслушав мои слова, с едва сдерживаемым раздражением бросил: "Да кому это нужно сегодня!"
А действительно, нужно ли нам это сегодня? Думаю, очень нужно. И нам, и нашим детям, и нашим внукам. Конечно, если мы не хотим превратиться в страну манкуртов, в страну тех самых "Иванов, не помнящих родства".
Поэтому я искренне благодарен Евгению Ниловичу Ленскому за добрую память об отце-фронтовике, за неоценимую помощь в работе по созданию этого очерка.
"Я волнуюсь, заслышав французскую речь…"
Полк с тяжелыми боями отступал уже третий месяц. Разбитый под Бельцами, но сохранивший боевое знамя, он пополнялся уже несколько раз, однако через неделю-другую от него мало что оставалось. Командир полка хотел знать, что за враг противостоит ему. И разведчики каждую ночь ползали за линию фронта, чтобы достать "языка".
Порой им улыбалась удача, и они притаскивали с переднего края испуганного до полусмерти помятого фрица. Однако он мало что знал, а платить приходилось за него, ох, как дорого - жизнями его ребят-разведчиков.
А сегодня случилось несчастье. И комвзвода разведки Владимир Стрельбицкий пытается объяснить, как это произошло. Но. судя по реакции командира полка, его сбивчивый рассказ не убеждал майора.
Когда он закончил доклад, в землянке повисла тишина. Долгая. Мучительная. Молчал взводный. Как скала, уперев взглядом в стол, сидел комполка.
- Это все, лейтенант? - глухим, каким-то загробным голосом спросил комполка.
- Так точно, товарищ майор.
- Тогда иди…
Лейтенант растерялся, не веря своему счастью. После всего случившегося его отпускали с миром? Он слегка замешкался, но потом четко, как учили в училище, развернулся, и шагнул на выход.
У дверей его, словно пуля в затылок, догнала вторая часть недосказанной командирской фразы:
- … Готовься к трибуналу.
Владимиру показалось, он ослышался. Остановился, словно споткнулся, оглянулся, не веря ушам своим.
Комполка уже стоял за столом во весь рост.
- Тебе повторить? - зло бросил он вдогонку.
Повторять было ни к чему. Лейтенант дернул дверь и вырвался на улицу. Хотелось бежать подальше от этой землянки, да ноги не несли, хоть убейся.
Едва доковылял до расположения своего взвода, опустился на землю у сгоревшей старой березы.
Стрельбицкий чувствовал, нутром чуял - командир сказал такое не ради красного словца. За эти месяцы боев он нагляделся всякого. На войне командиры быстры на расправу, долго не разбираются, к стенке - и готов.
Обида заполняла сердце. Ведь вроде и не за что его под трибунал. С первого дня войны от немца не бегал, воевал честно и даже, как говорили ему в политотделе дивизии, вручая карточку кандидата ВКП(б), храбро и умело. Эти слова он не сам себе приписал.
"А-а, - с горечью подумал Владимир, - слова к делу не пришьешь". Да, но перед тем как его приняли в партию, был бой, и если бы не та бутылка с горючей смесью.
Лейтенант вспомнил немецкие танки, выкатившиеся на опушку леса, и их взвод, в оцепенении замерший в окопах. Он тогда, как загнанный волк, почуял настроение стаи. "Надо что-то сказать им, крикнуть, - подумал Стрельбицкий, - иначе побегут".
Да и как не побежать, ни тебе артиллерии против танков, ни ружей противотанковых, по две бутылки "коктейля Молотова" в руках и все.
- Не дрейфь, ребята, - заорал он что было сил. - Приготовиться к атаке! И сам выполз на бруствер окопа.
Направо-налево не смотрел- боялся, что никто не встанет за ним. Глядел на танк. Полз, бежал, упал. Метнул, что было сил, одну бутылку, вторую. И тут же услышал крик своих ребят: "Ура! Горит!" Увидел, как вспыхнуло, заиграло пламя на броне.
Танк словно уткнулся в невидимую преграду, остановился, медленно развернулся и стал уходить. За ним следом второй, третий.
К лейтенанту сбежались солдаты его взвода, поздравляли, радовались, хлопали по плечу. А через неделю на партийном собрании его приняли кандидатом в партию, и, вручая карточку, те самые слова, про храбрость и героизм сказал комиссар дивизии.
Но это было вчера. А сегодня ночью со своими орлами-разведчиками он совершил такое, чем, выходит, заслужил трибунал.
"Черт, - выругался Стрельбицкий, - знал бы, застрелил бы этого фрица собственной рукой. А то мучились, тащили собаку всю ночь по болоту…"
- Ты чего, командир, сам с собой разговариваешь? - услышал Владимир голос своего лучшего разведчика Копылова. Тот подошел., присел рядом.
- Да заговоришь тут. Завоешь волком. - махнул рукой с досады Стрельбицкий.
- Что, круто забрал комполка?
- А круче не бывает. Обещал под трибунал отдать.
- Это он для красного словца, товарищ лейтенант, - успокоил разведчик.
- Эх, Копылов, Копылов, хотелось бы верить.
Они замолчали. Копылов был правой рукой лейтенанта. Это он бесшумно подобрался и оглушил немца прикладом автомата в сегодняшнем ночном рейде. А когда тот по дороге пришел в себя и стал сопротивляться, "притушил" его еще разок. Правда, потом тащить гада пришлось через болото на себе. Но что поделаешь, работа у них такая.
- Знаешь, командир, - сказал Копылов, - история, конечно, не приятная. Лопухнулись мы. Но ведь не преступление это. Разберутся. Ну, посуди сам, в чем мы виноваты?
- Судить, друг мой Копылов, буду не я. Нас ведь в другом подозревают, понимаешь, - бросил Стрельбицкий. - И самое тяжкое - не верят ни хрена.
- А я думаю что, комполка с его трибуналом - полбеды, особистов боюсь. Вот беда. Злые ребята, в каждом изменника видят.
- Так на то они и особисты, - развел руками лейтенант. Копылов в ответ на это промолчал.
Владимир и сам знал: от особистов доброго не жди. Приходилось с ними сталкиваться.
Как-то в одном из боев удалось подбить два немецких танка. Фашисты бежали, бросив машины, и он сумел под огнем забраться внутрь танка. Товарищи по взводу залегли поблизости. Каково же было их удивление, когда из люка танка показалась головка сыра, потом вторая.
Запасливые немцы сыр возили с собой. Он оказался хорошей добавкой к питанию взвода. Ведь кормили тогда скудно, в лучшем случае кашей-перловкой, а тут такое богатство.
Нашел лейтенант в боевом отделении и десяток наручных часов. Раздал сослуживцам, взял себе. Однако уже на следующий день о часах прознали в особом отделе. Ну и предстал лейтенант пред ясными очами "особняков". Сначала расспрашивали, что да как, а потом едва судилище не устроили, мол, мародерство, грабеж. На что Стрельбицкий резонно ответил: во-первых, с мертвых часы не снимал, достались они в качестве трофея, во-вторых, не прикарманил, не зажал их, раздал разведчикам, и себе взял всего одни.
Однако особисты не унимались, требовали вернуть. Только не понятно, вернуть им, в особый отдел, или в немецкий танк назад отнести.
Сгоряча он сдернул часы с руки и запустил в дальний угол комнаты, где его допрашивали. Такой поступок явно не понравился представителям особого отдела, но, как говорят, тогда обошлось.
А теперь? Теперь все оказалось намного сложнее. Прав был Копылов. На следующий день в полк по душу комвзвода разведки Стрельбицкого прибыл майор-особист из штаба дивизии. И вскоре Владимир уже стоял перед ним, как Сивка-Бурка из старой сказки.
- Рассказывай, лейтенант… - Майор, не торопясь, закурил папиросу, затянулся всласть. - Только я тебе не комполка. Лапшу вешать не надо. Быстро расколю.
- А что тут колоть, товарищ майор, я и сам расскажу. Каждую ночь мы ходим в поиск. И каждую ночь нужен "язык". Только где ж его взять? Три дня назад в ходе наблюдения за передним краем противника обнаружили, что по нашим войскам с той стороны ведет огонь немецкая артиллерийская батарея. Определили, что находится она километрах в трех от нас.
Ночью 13 разведчиков во главе со мной вышли через лес к батарее. Залегли у фашистских землянок, стали изучать обстановку. Надо сказать, что мы еще не успели обнаружить орудия, как из ближайшей к нам землянки вышел немец. Хотел малую нужду справить.
Разведчик Копылов оглушил его и мы поволокли фашиста в лес. В пути разглядели, что нам попался не солдат, а лейтенант. Но придя в себя, он стал кричать, сопротивляться. Пришлось "успокоить" крикуна, чтоб не шумел, уложить на плащ-накидку и тащить. Немец здоровый, волокли его по болоту - вода, грязь. На пленного особо внимания не обращали. А у него в кармане оказался браунинг. Вот он из этого браунинга и застрелился. Когда как, ну, не слышали мы выстрела.
- Стало быть, лейтенант, в расположение полка вы притащили труп. Стрельбицкий пожал плечами.
- А ты сам веришь в этот бред, взводный? - майор поднялся из-за стола. - Я желаю знать, где вы нашли труп и как пытались выдать его за "языка"?
Особист подошел вплотную, схватил за грудки Владимира.
- Да ты знаешь, что я с тобой сделаю. Надоело в разведку ходить, ночь, грязь, болота мешают? Дураков из нас делаешь? Последний раз спрашиваю: где труп взяли?
- Какой труп, товарищ майор? - не выдержал взводный, - На хрен он нужен, чтоб его по болоту на своем горбу всю ночь таскать под немецким обстрелом? Я что, сумасшедший…
- Нет, ты не сумасшедший, Стрельбицкий. Ты - враг. Скрытый враг советской власти. Когда другие жизни кладут за Родину, ты со своими бойцами командование обманываешь. Вместо разведданных трупы подсовываешь. Да тебя расстрелять мало.
- Да как же так, товарищ майор, какой же я враг? - прошептал лейтенант.
- А это мы сейчас посмотрим, разберемся, - "особняк" вернулся за стол, раскрыл планшет, вытащил папку. - А скажи мне, лейтенант, где ныне твой отец?
- Отец? - переспросил Стрельбицкий. - Он умер в 1932 году.
- Ну, допустим. А братья?
- Братья воюют.
- Где встретил войну?
- В Одессе, на курсах политруков.
- В разведку как попал?
- Добровольно попал. Приехал в наш автовзвод комиссар полка и говорит: "Вот что, Стрельбицкий, в разведке у нас беда, всех перебили. Пойдешь? Только добровольно". Пойду, ответил.
- Ну и что?
- А ничего, товарищ майор. Неделю походим в ночные рейды - из 20 человек во взводе половины не остается. Наберу новых - и опять в рейд. Вот такой я, враг народа, удумал трупы таскать. Свой лоб и своих ребят под пули подставлять. За труп, конечно.
Майор посмотрел на лейтенанта и захлопнул папку.
- Знаешь, Стрельбицкий, одного в толк не возьму: как он мог застрелиться у вас на глазах? И никто ничего не слышал. Как это объяснить?.
- Не знаю, как объяснить. Если б все на войне объяснить можно было, то немец не дошел бы до Александровки, - тихо произнес взводный.
Особист откинулся на стуле и долго смотрел на взводного. Потом расстегнул кобуру, вытащил из нее пистолет, положил перед собой на стол.
- Видишь? - спросил он.
- Вижу.
- Еще раз повторится, - майор вскинул ладонь, - вот этой собственной рукой пристрелю, как собаку. Не забудь.
Стрельбицкий посмотрел на майора, на его растопыренные коротенькие, пухлые пальцы, на пистолет на плохо обструганном столе:
- Не забуду.
Добыть "языка"
В избе, где вповалку спали разведчики, распахнулась дверь. В ту же секунду лейтенант Стрельбицкий открыл глаза и нащупал цевье автомата.
На пороге стоял часовой.
- Командир, ребята, немцы!
С окраины села уже слышались выстрелы, крики солдат. Разведчики быстро выбежали из избы. Часовой, наклонившись к Стрельбицкому, доложил:
- На левом фланге прорвались, товарищ лейтенант.
- Вижу, что прервались. А где третья рота?
- Драпает третья рота.
Теперь взводный уже и сам видел, что драпает. По селу, прямо по дороге, бежали десятка два солдат. Они даже не отстреливались. Иногда оглядывались, далеко ли немцы, и вновь бросались наутек. Разведчики сосредотачивались за домами деревни, вели огонь в сторону фашистов.
Стрельбицкий беспомощно смотрел, как мимо них пробежали бойцы третей роты, и уже с окраины села показалась цепь немецких солдат. На снегу их мышиного цвета шинели были видны издалека.
Лейтенант подал знак своим - отходим.
У сельского дома, где располагался штаб, он увидел, как из окна вылезает командир полка. Взводного не ко времени инек месту разобрал смех: таким он своего строгого командира еще не видел. И тут Владимир вспомнил: у штаба полка всегда стояла зенитная установка. Четыре пулемета вместе, в едином кулаке. Почему они молчат?
Он бросился вокруг дома и увидел установку без зенитчиков. "И эти сбежали, - в сердцах подумал Стрельбицкий, заскочив в кресло наводчика. Перевел пулеметы из зенитского положения в горизонтальное, и только тогда, совсем рядом, за деревьями, разглядел фигуры фашистов.
… Зенитная установка - это лавина огня. В бескрайнем небе попробуй, поймай самолет, а на земле - мощное оружие. Мышиные шинели сначала бросились на землю, укрываясь за деревьями и камнями, а потом поползли обратно.
Лейтенант поливал огнем фашистов, сколько было сил. А когда кончились боеприпасы, посиневшие от напряжения пальцы разжать не смог. Уже с криком "Ура!" пробежала в обратную сторону третья рота, а он все сидел на месте зенитчика, не чуя ни рук, ни ног.
Вокруг сгрудились его разведчики, подошел командир полка.
- Ну что, Стрельбицкий, молодец! - бодро сказал майор, оправившись от волнения.
Владимир лишь грустно усмехнулся, вспомнив задницу комполка в окне дома.
- Все свободны, - скомандовал комполка, - а взводный ваш останется со мной. Майор отвел лейтенанта в сторонку.
- Давай к делу, Стрельбицкий. Я тебя уже собирался вызывать. Атыи сам тут как тут. В ближайшие две ночи во что бы то ни стало надо добыть "языка".
Комполка посмотрел на взводного, словно пытаясь понять, достаточно ли сильное впечатление произвели его слова.
- Есть, товарищ. - взял под козырек взводный. Договорить он не успел. Майор положил свою руку на ладонь лейтенанта и опустил ее вниз.
- Не надо, Володя, - неожиданно он назвал его по имени, - ты понял главное: во что бы то ни стало. Командир вытащил из планшета, карту, расстелил ее на земле, опустился на одно колено.
- Смотри, сегодня вечером при поддержке артиллерии ты со своими разведчиками проникнешь в тыл немцев. Выйдешь на окраину села Рай-Александровка. Укроетесь в разрушенных колхозных конюшнях. По нашим предварительным данным, на другом конце села - немцы. Это все, что я могу сказать. Остальное за тобой.
Когда стемнело, разведчики лейтенанта Стрельбицкого сделали все, как приказывал командир полка. Под прикрытием отвлекающего артогня пробрались в немецкий тыл, в то самое село, в разрушенные конюшни. Действительно в ходе наблюдения установили, что на противоположной окраине села немцы.
Под утро разведчик Копылов снял часового, четверо во главе со Стрельбицким вошли в дом. Немцы спали на полу, комната освещалась тусклой лампочкой, которая работала от аккумулятора. Автоматы стояли в углу, вдоль стенки.
В первую минуту приглядевшись и увидев в полутьме такое количество немцев, взводный растерялся. Им нужен всего один "язык", а тут по меньшей мере десяток фрицев. Всех надо пленить здесь, в тылу, где вокруг вражеские солдаты, а потом с эдакой оравой еще добраться до своих. Задача казалась невыполнимой.
Но, как говорят в народе, глаза бояться, а руки делают. Стрельбицкий пнул ближайшего спящего фрица. Тот вскочил и что-то закричал по-немецки.
Сонные вражеские солдаты сбились в кучу под дулами автоматов советских разведчиков.
Лейтенант как мог спокойнее сказал: "Ребята, будем выводить всех".
Немцам приказали снять ремни, взять штаны в руки и выходить из дома. В это время, скрываясь за спинами своих, один из фашистов схватил попавший под руку котелок и запустил им в лампочку. Однако промахнулся и попал в разведчика. Тот выстрелил, наповал уложив немца.
Все остальные замерли, потом, подхватив штаны, стали быстро покидать избу. На улицу выбежали восемь человек.
Стрельбицкий приказал их уводить, а сам с тремя разведчиками остался прикрывать отход. Как всегда, рядом с ним был его первый помощник Копылов.
Не успела основная группа отойти, как из окна дома прилетела граната. Ее бросил скрывшийся в комнате и незамеченный разведчиками немец. Упал сраженный осколком Копылов, легко ранены двое солдат, Стрельбицкий получил ранение в руку, в живот и в лицо.
Немца уничтожили. Однако ничего этого уже не слышал лейтенант. Он потерял сознание и очнулся лишь в полевом госпитале.
Разведчики не бросили своего командира, на плащ-палатке дотащили до переднего края. А вот тело геройски погибшего Копылова так и осталось на вражеской территории. Вынести его не было сил.
Восемь фашистских "языков" доставили в штаб. Так что задачу, которую ставил комполка, взвод Стрельбицкого перевыполнил с лихвой.
Сам же лейтенант в это время находился в медсанбате. У него поднялась высокая температура. Вскоре стало ясно, что ранения Стрельбицкого очень серьезны, и его доставили в госпиталь в городе Клухори, что на Северном Кавказе.
Там Владимир лечился полгода. На поправку он шел медленно, плохо заживала рука. О возвращении на фронт не могло идти и речи.
В октябре 1942 года лейтенант Стрельбицкий выписался из госпиталя и отправился к новому месту службы - в город Куйбышев, в Первое пехотное училище. Командование вспомнило о том, что перед войной он окончил курсы политруков, и назначило боевого разведчика помощником начальника политотдела по комсомольской работе.
"Выражаю благодарность…"
Старший лейтенант Стрельбицкий приоткрыл дверь кабинета начальника политотдела училища.
- Разрешите, товарищ полковник.
Начпо широко улыбнулся, поднялся из-за стола и раскинул руки, словно хотел обнять старшего лейтенанта.
- Заходи, заходи, Владимир Васильевич!
"Что это с ним? - подумал с тревогой Стрельбицкий и остался стоять там, где стоял. Он в училище почти год, но таким начальника политотдела видит впервые. Опять же, это странное обращение по имени-отчеству. Видать, не к добру.
- Ты что там застыл? Заходи, коль зовут. Стрельбицкий сделал шаг в кабинет, доложил, как положено по уставу: прибыл по вашему приказанию.
- Садись, раз прибыл, - начпо кивнул на стул у приставного столика. Сам опустился напротив.
- Знаешь, Володя, праздник у нас сегодня в училище.
- Какой праздник? - удивился старший лейтенант.