Я думаю, что репутация моей семьи и моя прошлая деятельность позволят Вам удовлетворить мою просьбу. Однако, если германское командование либо гражданские власти моей освобожденной от большевиков родины будут считать, что я должен работать в ином месте или на иной работе, я сочту за счастье выполнять любую работу по установлению нового порядка в России. Я думаю, что оправдаю доверие моего народа, работая в духе понимания великой исторической миссии германского народа, предначертанной ему Провидением.
Львов".
Некоторые другие бумаги, а также собственные размышления позволили Медведеву прийти к заключению, что автор вышеприведенного прошения "Львов" и "санитар Николай Корзухин" одно и то же лицо. И лицо это необходимо немедленно, пока немцы не очухались, из города Жиздры изъять и переместить для начала в штаб отряда.
Искать санитара следовало, скорее всего, в госпитале для советских военнопленных, но как найти сам госпиталь? Как вообще сразу после налета проникнуть в город по возможности тихо, без пальбы, и так же тихо из него убраться, уже с Корзухиным?
И тут неожиданно на выручку пришел Золотухин, по счастью, находившийся в этот момент рядом с ним.
- Дмитрий Николаевич, - сказал командир людиновцев, - в нашем отряде есть партизан Алексей Белов, это бывший председатель Жиздринского райсовета. В Жиздре знает не то что каждую улицу - каждый дом. Проведет и выведет так, что никто и не заметит.
- Он не на задании? - с надеждой спросил Медведев.
- Оставлен в расположении, в охранении. Так звать?
- Непременно!
То была настоящая удача. Белов точно, кратчайшими проулками и дворами вывел группу медведевцев под командованием лейтенанта Абдуллы (впрочем, в отряде все почему-то называли его Володей) Цароева к госпиталю, который располагался в двухэтажном здании бывшей школы. Уже в дверях в нос ударил тошнотворный запах крови, пота, гноя, заживо разлагающегося человеческого мяса. А внутри здания, в палатах и коридорах, партизанам открылась страшная картина. Здесь, вперемежку с умершими, лежали около ста пятидесяти тяжелораненых бойцов и командиров Красной Армии, все - ампутанты, кто без одной, кто без обеих ног, а то и без рук. Никакой медицинской помощи им фактически не оказывалось. Люди умирали, кто от гангрены, кто просто от голода, и некому было даже вынести трупы. И ничем, решительно ничем не могли им помочь несколько партизан. Кроме как оставить им свои индивидуальные медицинские пакеты и поклясться, что отомстят оккупантам за смертные муки своих соотечественников и братьев по оружию.
Человека в потрепанной красноармейской шинели с повязкой на рукаве партизаны обнаружили в маленькой подсобке возле бывшего буфета - единственном теплом помещении во всем здании. Никакого сопротивления он оказать не сумел, да и не смог бы. При нем оказалось выданное местными властями удостоверение на имя Николая Владимировича Корзухина, кое-какие бумаги и… старая групповая фотография. Среди двух десятков преимущественно бородатых господ в сюртуках и визитках Цароев легко опознал одного безбородого с прической ежиком - Александр Федорович Керенский, вначале министр юстиции, а затем министр-председатель Временного правительства. Один из министров на фотографии обладал поразительным сходством с "санитаром Корзухиным".
В отряде на допросе все выяснилось: агент СД Николай Корзухин был сыном богатейшего самарского помещика (18 тысяч десятин земель в трех губерниях!), бывшего депутата III Государственной думы, члена Временного правительства, обер-прокурора Святейшего Синода Владимира Николаевича Львова (не родственника, а однофамильца первого главы Временного правительства князя Георгия Евгеньевича Львова). Львов-младший совсем юным воевал прапорщиком в отряде атамана Дутова, а затем в армии Колчака. По окончании Гражданской войны после многих приключений, включая трехлетнее пребывание в томской тюрьме, Львов, сменив незаконным путем фамилию и документы, перебрался в Москву, где у него был двоюродный брат.
В Москве "Корзухин" вступил в "Общество по изучению Сибири", одновременно сотрудничая с… японской разведкой, чьим давним агентом являлся. К началу Великой Отечественной войны Корзухин работал в Торжке, преподавал географию в сельскохозяйственном техникуме. Его призвали в армию. Уже в августе при первой же возможности он сдался в плен и предложил гитлеровским спецслужбам свои услуги, которые и были приняты. На допросе Корзухин признался, что именно он вербовал, готовил и засылал в отряд "Митя" и некоторые другие отряды лазутчиков и агентов.
26 декабря нарком НКВД СССР направил Сталину, Молотову, Маленкову, Шапошникову и Василевскому следующее спецсообщение:
"Командир партизанского отряда НКВД СССР капитан госбезопасности тов. Медведев сообщает:
25 декабря 4-мя минами подорван воинский эшелон на железной дороге Рославль-Сухиничи, шедший в сторону фронта. Разбиты паровоз, 15 вагонов, убито до 300 солдат, много раненых. Движение остановлено на несколько дней. Созданы пробки на станциях Киров, Фаянсовая в сторону Рославля.
Того же числа при вторичном налете окончательно ликвидирована немецкая комендатура полиции, разбита грузовая машина, захвачено пятьсот тысяч рублей, взят живым Львов - Корзухин, сын князя Львова, перешедший к немцам".
Как видим, в этом сообщении нарком допустил неточность, решив, что Корзухин является княжеским отпрыском. Как бы то ни было, двойной - немецкий и японский - шпион представлял значительный интерес для советской контрразведки, и за ним был выслан из Москвы специальный самолет. После двух ранений Медведеву было трудно ходить, а ближайшая площадка, пригодная для приема легкомоторного самолета, находилась в нескольких километрах от лагеря. Поэтому Дмитрий Николаевич поручил доставить туда Корзухина Золотухину. Две ночи кряду Василий Иванович ходил с группой партизан и арестованным к этой площадке, а точнее, к обычной, не такой уж и большой поляне, которую еще надо было расчищать от снежных сугробов. Стояла непогода, и самолет смог совершить посадку на партизанские костры на лыжах лишь на третью ночь, 4 января. Летчик майор Зонов доставил партизанам медикаменты, батареи к рации исвежие газеты. Меставбиплане было лишь надвух - ито в страшной тесноте - пассажиров, поэтому майор Зонов не смог принять на борт ни раненых, ни мешки с деньгами, а лишь арестованного со связанными руками да пачку партизанских писем на "Большую Землю".
Буквально через считаные минуты (летчик даже не глушил мотор) самолет взмыл в черное ночное небо, чтобы пересечь линию фронта (причем его несколько раз едва не сбили, сначала немецкие зенитчики, потом наши) и совершить посадку, опять же с большими приключениями, на советской территории.
Разведчики медведевского, людиновского и других местных отрядов держали под контролем не только железные дороги, но и три большака: Людиново - Жиздра - Дятьково и Киров - Фаянсовая. Поэтому они своевременно заметили, что в эти же дни к Жиздре движутся своим ходом танки и автомашины, как с живой силой, так и с грузами. В Центр немедленно - это произошло уже после встречи Нового 1942 года - была отправлена очередная шифровка.
3 января 1942 года нарком НКВД СССР доложил Сталину и Шапошникову:
"Медведев сообщает о необходимости бомбежки центра города Жиздры, где в настоящее время замечено скопление большого количества немецких автомашин.
Налет нашей авиации на станции Зикеево 25/X1I-41 г., по данным тов. Медведева, был весьма удачным".
На следующий день на основании сообщения Медведева было доложено и о прибытии в Жиздру танков противника.
Разумеется, на Жиздру были совершены налеты наших бомбардировщиков, и их результаты также "были весьма удачными".
Обращает на себя внимание, что в этих спецсообщениях нарком уже не указывает должность и звание Медведева: у обоих - и Сталина, и Шапошникова - была отменная память, они запомнили и название отряда, и звание его командира, к тому же имели возможность убедиться как в достоверности его информации, так и эффективности его боевой деятельности.
Успехи отряда "Митя", людиновцев, других партизанских отрядов нынешних Брянской, Калужской, Орловской областей, помимо чисто военного, имели еще одно принципиально важное значение: они убедили командование Красной Армии и высшее руководство страны в том, что всенародное партизанское движение на оккупированной территории может стать и действительно стало важным фактором в разгроме немецко-фашистских войск.
Это нашло свое выражение в последующем в создании Центрального, республиканских и областных штабов партизанского движения, в образовании крупных партизанских соединений Ковпака, Сабурова, Федорова, Наумова и других, в выделении специального авиаполка для связи с партизанскими отрядами, централизованном обеспечении их вооружением, боеприпасами, в том числе и специального назначения, и всем прочим, необходимым для ведения вооруженной борьбы в тылу врага. Партизанским командирам стали присваивать воинские звания, вплоть до генеральских.
Но все это будет позднее. А пока что произошло неожиданное, можно сказать, непредвиденное: отряды "Митя", людиновский и несколько брянских вдруг очутились в тылу… наступающей Красной Армии.
Потому что 9 января 1942 года части 323-й и 330-й стрелковых дивизий, наступавшие по глубоким тылам немецких войск со стороны Рязани, стремительным ударом выбили гитлеровцев из Людинова и овладели городом.
Следствие 2
Читателю уже известно, что на каждом допросе Иванов вначале отказывался признать предъявляемое ему конкретное обвинение или говорил, что такого факта не помнит, а когда эта тактика не проходила, искал смягчающие, а то едва ли не оправдывающие его обстоятельства. Повторяем: осуждать его за это нельзя, Иванов боролся за свою жизнь, и это прекрасно понимали следователи. Впоследствии в обвинительное заключение не были включены эпизоды, в причастности к которым Иванова они не сомневались, но доказать это документами или показаниями свидетелей не смогли. Есть такое правило, и непреложное: каждое сомнение трактуется в пользу обвиняемого. Но и тех доказательств, что они сумели собрать, было достаточно, чтобы 29 января 1957 года предварительное следствие было закончено. В соответствии со статьей 206 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР все материалы были предъявлены обвиняемому.
Ознакомившись с двумя томами дела, Дмитрий Иванов заявил о своем нервном заболевании. В связи с чем по указанию прокурора Калужской области, в соответствии со статьями 63 и 171 УПК РСФСР, Иванов был направлен на судебно-психиатрическую экспертизу в Калужскую областную психиатрическую больницу.
Заключение врачей-специалистов было категоричным: признаков психического заболевания у Иванова Д.И. не обнаружено. Вменяем, влечении не нуждается.
11 февраля после всех положенных по закону процедур дело было передано председателю Калужского областного суда Елене Ивановне Куц, которая и назначила его к слушанию выездной сессией облсуда в Людинове на 10 часов утра 20 марта 1957 года.
А теперь вернемся на пятнадцать лет назад, в первые недели повторной оккупации города. Чудом спасшийся после расстрела, Иванов лечит раненую руку в городской больнице. Здесь теперь работают три военных врача, в результате стремительного наступления немцев наши не успели полностью эвакуировать госпиталь, и поэтому вместе с ранеными остались: Лев Михайлович Соболев, Евгений Романович Евтеенко и Хайловский (его имя и отчество остались неизвестными). Кто-то донес немцам, что Хайловский еврей, вскоре его забрали и, должно быть, расстреляли. Лечащим врачом Иванова был Евтеенко, до войны работавший на "Скорой помощи" в Днепропетровске. Лечение заняло около двух месяцев, что не помешало Иванову уже официально поступить на службу в полицию и в считаные недели сделать головокружительную карьеру - от рядового полицая до старшего следователя и компанифюрера.
Своим возвышением Дмитрий обязан прежде всего новому немецкому коменданту - майору фон Бенкендорфу. Этот среднего роста, коренастый темноволосый офицер лет пятидесяти с небольшим происходил из прибалтийских немцев и превосходно говорил по-русски. Ходили слухи, что комендант из потомков знаменитого графа Бенкендорфа, шефа жандармов из пресловутого III отделения собственной его императорского величества Николая Первого канцелярии. Его и звали как графа - Александром. Майор Бенкендорф не только изъяснялся со своими подчиненными без переводчика, но даже любил, чтобы в неофициальной обстановке к нему обращались на русский манер по имени-отчеству: "Александр Александрович". Свободно владела русским языком и его жена Магда.
Бенкендорф фактически был хозяином города, он лично курировал и деятельность русской полиции, и работу локомобильного завода, где у него даже был свой кабинет.
Дмитрий Иванов сразу стал любимцем Бенкендорфа и его доверенным лицом. Старший следователь не только ловил налету указания шефа, Но умел угодить ему и по бытовой части: из командировок в населенные пункты района он привозил "Александру Александровичу" лукошки свежих яичек, парную телятинку, душистый - не то что немецкий эрзац - мед, другие натуральные деревенские продукты, а также раздобывал словно из-под земли настоящую "Московскую" водку, которую майор явно предпочитал отечественному шнапсу, хотя пьяницей и не был.
Очень скоро с благословения Бенкендорфа Иванов с матерью, сестрой Валентиной и братом Иваном (они были моложе его на несколько лет) перебрался с улицы Плеханова на новую, куда лучше, квартиру по улице Фокина, ближе к работе.
Постепенно вырисовывались и факты собственно "следственной" работы Дмитрия Иванова.
Как уже отмечалось, он поначалу отрицал, что возглавлял секретную службу полиции, но потом вынужден был признать, что имел тайную агентуру, что именно тайный агент Василий Иванович Глухов, заместитель управляющего локомобильным заводом, выдал ему появившегося в городе из Дятькова Николая Митрофановича Иванова, и по его приказу тот вместе с женой Натальей был арестован. Дмитрий Иванов отрицал, что избивал этого пожилого человека, направленного в Людиново на подпольную работу, били, мол, другие. Подтвердил, что Николай Митрофанович выдержал все пытки, ничего не выдал, только кричал истязателям: "Смерть немецким оккупантам!"
Отрицал Иванов и свою причастность к гибели местного жителя Константина Дмитриевича Шагова, также арестованного по подозрению в причастности к подполью. Но бывший полицай Иван Апокин на допросе показал: "Я лично вместе с Василием Поповым арестовал Шагова по приказанию Иванова. Через два дня его расстреляли".
Кузьма Федорович Титкин, отец бывшего полицейского Ивана Титкина, участвовавшего в опознании Иванова, показал:
"В начале 1942 года Иванов расстрелял жителя Людинова с улицы Урицкого Самошкина Владимира Мамоновича. Я шел в Людиновское лесничество. За переездом, около моста через реку Ломпадь, мне навстречу попались Иванов и еще несколько полицейских. Они вели на окраину, к детдому, Самошкина, которого я знал с детства, мы жили в одной деревне Савино.
Они привели его к разрушенному детдому, завернули за угол, и тут я сразу услышал выстрелы. Я испугался и бегом побежал в лесничество.
Иванов был в штатском, но с пистолетом на поясе. Самошкин в одной рубашке и босиком. За что его расстреляли, не знаю. А вскоре умерла от голода младшая дочь Самошкина".
После освобождения Людинова там нашли много трупов, едва прикрытых землей.
В конце концов Иванов признал, что имел отношение к подготовке засылки к партизанам тайного агента, некоей Натальи Громовой из деревни Березовки, не признать этого он никак не мог. Бывшая машинистка полиции Анастасия Петровна Рыбкина показала:
"Он готовил агентов. Одного я знаю - учительница Наталья Громова. Она несколько раз приходила к Иванову. Однажды я нашла ее донесение на столе, что староста деревни Вербежичи Горбачев помогает партизанам".
Командир Людиновского партизанского отряда Василий Золотухин рассказал, что он своевременно получил донесение из города от Викторина Зарецкого, чья дочь Нина работала переводчицей и в управе, и в полиции, в котором говорилось:
"Из достоверных источников стало известно, что для засылки в партизанский отряд готовится некто Громова, лет 30, темно-русая, среднего роста, одета по-городскому, по характеру вспыльчива, питает страшную ненависть к коммунистам и активистам. С каким заданием пойдет, неизвестно, умалчивает. По логике она должна вернуться вскорости.
"Ясный".
Отряд стоял тогда в сорока километрах от Людинова на территории Дятьковского района. Получив сообщение Зарецкого, Золотухин предпринял необходимые меры, и Громова была задержана с немецким пропуском возле деревни И вот. По приговору партизанского суда она как немецкий агент была расстреляна. Позднее Иванов показал, что у Громовой было задание проникнуть в отряд, узнать его численность, вооружение и т. д. Он лично отвез ее в санях за деревню Куява - дальше она должна была идти к отряду пешком. "Ясный" своевременно предупредил партизан о засылке в отряд еще несколько агентов Иванова, дал их приметы.
Иванов неоднократно заявлял, что никогда не избивал арестованных, потом нехотя признал, что только иногда бил их по лицу ладонью, если на допросах присутствовали немцы.
Те людиновцы, что были расстреляны, ни подтвердить, ни опровергнуть этого не смогут. Но немногие, пережившие ад в шести камерах местной полиции, рассказали о том, что испытали, и на следствии по делу Иванова, и на судебном процессе над ним. Дали свои показания и несколько бывших людиновских полицаев. Их доставляли в кабинет следователя и, позднее, в зал суда прямо из дальних лагерей. Кое-кто, правда, к этому времени уже отбыл свой срок наказания.
Авторы уже предупреждали читателей, что в этой книге не будет никакого вымысла, никакой литераторской фантазии. В этом просто нет надобности. Мы располагаем навечно зафиксированными в протоколах подлинными рассказами и жертв, и их палачей.
Вот что показал уже упоминавшийся нами полицай Иван Апокин: "Также я арестовал учительницу Воронкову Марию Петровну. Я сам водил ее на допрос из КПЗ к Иванову, по возвращении видел у нее на лице ссадины и кровоподтеки.
Примерно в апреле 1942 года я видел, как Иванов и начальник полиции Сергей Посылкин били резиновой палкой подростка лет 13–14, били зверски. Фамилии его я не помню, он был неродным сыном Екатерины Стефановны Вострухиной…
Летом 1942 года меня подсаживали к партизанке в камере предварительного заключения, она ничего не сказала. Я доложил Иванову, он ее вызвал и избил. На другой день ее при мне расстрелял Сахаров Сергей. Ей было лет девятнадцать, из деревни то ли Будочка, то ли Бобровка".
О том, что Иванов не просто бил, а пытал неизвестную девушку партизанку, говорил и бывший следователь полиции Иван Сердюков.
Полицейский Сергей Сухорукое показал: "Я лично видел, как Иванов избивал арестованных в полиции и в КПЗ".