Щёлоков вызывает Кулямзина в Москву. Начальник УВД заходит в кабинет министра, где в этот момент находится еще один человек. Якобы Николай Анисимович говорит: "Вот несчастный отец, мы должны что-то для него сделать". О дальнейшем мы можем судить только по рассказу дочери Василия Александровича - Ольги Кулямзиной, полковника милиции. Семейное предание Кулямзиных гласит, что Василий Александрович продолжал говорить Щёлокову: "Нет". Вряд ли полковник Кулямзин при всей его принципиальности мог быть столь категоричен. По-видимому, он излагал факты и пытался доказать, что если отпустить Валерия сегодня, завтра он совершит еще более опасное преступление. Когда-то его деятельности на криминальной ниве нужно положить конец. К тому же он не сдержан на язык, хвастается на каждом углу, что его отца "знают все разведки мира". Так или иначе, начальник УВД не выполнил просьбу своего министра и заместителя председателя КГБ. Случай неслыханный.
Шестерку освободили без участия Кулямзина, через прокуратуру. Единственное, что могли сделать тульские сыщики при встрече с Валерием Цвигуном - убедительно порекомендовали ему в 24 часа убраться из области. Тот так и поступил, уехал на жительство в Среднюю Азию.
Этот случай, если судить по гамбургскому счету, не украшает Щёлокова - главу правоохранительного ведомства. С другой стороны, мог ли он не оказать услугу одному из руководителей КГБ, своему товарищу и союзнику? В рамках заявленной темы поинтересуемся, как сложилась дальше карьера строптивого начальника Тульского УВД. Его стали отстранять от должности? В Тульское управление внутренних дел прислали проверяющих? Нет, не было этого. Кулямзин продолжил работать, хотя генеральского звания так и не получил ("за генералом" ему Николай Анисимович предлагал поехать в северный регион, но Василий Александрович отказался). Через некоторое время он вышел в отставку по состоянию здоровья и умер в 52 года от инсульта.
Испытал на себе гнев министра Щёлокова молоденький лейтенант милиции Александр Гуров, впоследствии - генерал-лейтенант, доктор юридических наук, известный ученый-криминолог, политик. Свою встречу с Николаем Анисимовичем он описывает в книге "Красная мафия", изданной в начале 1990-х. Произошло следующее. В семье бакинцев Берберовых жил звездный лев Кинг. Это был знаменитый в советское время эксперимент, закончившийся в итоге трагически: через несколько лет уже другой лев убьет своих хозяев. Но тогда Берберовы купались в лучах славы. Они привезли Кинга в Москву на съемки фильма и поселили его в здании детского сада. Зверь выскочил в окно и напал на студента Маркова. Проходивший мимо милиционер Гуров, спасая жизнь юноши, Кинга застрелил. В принципе лейтенанта следовало бы наградить, но Берберовы, поддержанные режиссером Театра кукол Сергеем Образцовым, потребовали его наказать. Продолжение истории узнаём от И. И. Карпеца:
"Однажды утром, в один из летних дней семидесятого года, позвонил по телефону адъютант Щёлокова и сказал, что министр просит меня срочно зайти к нему. Спустившись с четвертого этажа на третий и зайдя в кабинет министра, я увидел там народного артиста С. В. Образцова, а также неизвестных мне мужчину и женщину южного типа, страшно возбужденных и буквально наступавших на министра… В кабинете же, буквально забившись в угол, сидел на стуле, сгорбившись, опустив голову, неизвестный мне лейтенант милиции".
(Видимо, описанная в "Красной мафии" сцена начальственного разноса произошла несколькими минутами раньше.)
"- Ну, что будем делать, Игорь Иванович, с лейтенантом? - спросил министр. - Ведь это ваш подчиненный, из угрозыска. Вместо того, чтобы бороться с преступниками, он убивает львов. Да еще каких львов! Таким не место в милиции.
Я взглянул на Гурова. На нем не было лица. Он обреченно ждал "приговора". И тут во мне закипело чувство возмущения. Берберовы, да и Образцов, сконцентрировали внимание Щёлокова на льве, зная к тому же его слабость к "творческой интеллигенции", которой он всегда хотел потрафить к месту и не к месту, наживая "капитал признания". О возможной же гибели человека молчали.
Я слушал, долго слушал их слова возмущения. Видел, что Щёлоков целиком на их стороне (Игорь Иванович иногда был очень наивен. - С. К.). Не выдержав, наконец, этого, обращаясь к Образцову, сказал:
- Сергей Владимирович, а почему вы молчите о человеке, который остался жив только благодаря этому лейтенанту?.."
Карпец выдал монолог в защиту лейтенанта. Высказав мнение, как он предполагал, полностью противоречащее мнению министра. Что само по себе кое о чем говорит. А может, он не знал мнения министра? Если бы Щёлоков хотел уволить Гурова, он обошелся бы без приглашения Карпеца. Логичнее предположить, что Николай Анисимович, предполагая реакцию Игоря Ивановича, хотел опереться на его авторитет, чтобы мягко отказать в просьбе такому популярному и достойному человеку, как С. В. Образцов. Поэтому он разыграл этот маленький спектакль. Дальнейшие события подкрепляют наше предположение.
"Наступило молчание. Почувствовав, что должен уйти, оставив министра наедине с его посетителями, я сказал:
- Разрешите идти, товарищ министр?
Задумавшийся Щёлоков не сразу сказал: "Идите!"
Через некоторое время министр снова позвал меня. Он был уже один.
- Вы знаете, Игорь Иванович, Образцов растерялся после ваших слов. Да и Берберовы поспешили закончить разговор, требуя все-таки наказания лейтенанта.
- Ни в коем случае этого делать нельзя, товарищ министр. Более того, лейтенант - молодец. Решителен. Быстро и точно сориентировался.
- Ну, хорошо, не будем его травмировать, - подвел итог министр".
Мало того что Карпец (как ему казалось) отвел удар от лейтенанта Гурова, он его повысил по службе, взял в главк и в дальнейшем покровительствовал. А что Щёлоков?
"Через месяц меня пригласил к себе министр и спросил:
- Вы что, взяли к себе на работу Гурова?
- Да, - ответил я.
- Вы уверены, что он толковый человек, что подходит для министерства, может быть, сыроват?
- Мне кажется, что он вдумчивый человек, ну, а в смелости, как Вы знаете, ему не откажешь.
- Ну, смотрите, - сказал министр".
Карьера Александра Ивановича Гурова после случая со львом пошла в гору. Неприятные минуты, которые он пережил в кабинете министра, не кажутся чрезмерной платой за его заслуженный жизненный успех.
Показательный конфликт произошел у Щёлокова с самим Карпецом. О нем Игорь Иванович очень подробно рассказывает в своей книге, в главе с красноречивым названием: "Гимн мастерству и торжество подлости". При всем уважении к автору, осторожно отнесемся к некоторым его оценкам.
Краткая предыстория.
В 1977 году в Ереване произошло дерзкое ограбление банка. Неизвестные, проявив недюжинную изобретательность, похитили из хранилища финансового учреждения 1,5 миллиона рублей. Преступление около восьми месяцев оставалось нераскрытым. И вот гигантская работа, прежде всего уголовного розыска, начала давать плоды. Грабителей вычислили, но еще не задержали. Щёлоков поспешил доложить о раскрытии громкого преступления "наверх", возможно, самому Л. И. Брежневу, причем основную заслугу в раскрытии приписал службе БХСС. Героем дня, таким образом, стал начальник управления по борьбе с хищениями генерал-майор П. Ф. Перевозник.
Игоря Ивановича, разумеется, эта несправедливость задела за живое. Начальника ГУУР легко понять: он оскорбился не только за себя, но и за подчиненных, которые могли остаться без заслуженных ими наград. Однако обратите внимание, что делает Карпец. Заручившись по телефону согласием своего непосредственного шефа Б. Т. Шумилина (тот был в отъезде и, по-видимому, не совсем "в теме"), Игорь Иванович звонит заведующему сектором административного отдела ЦК А. И. Иванову и докладывает иначе. Более того, просит доложить "правду" выше! Иванов справедливо изумлен:
- А ты понимаешь, на что идешь?
- Да, понимаю.
В аппарате ЦК Щёлокова "любят" за его особые отношения с Брежневым, подставить ножку всегда готовы. Дважды Иванова просить не пришлось.
- Ну, что ж, я доложу так, как ты просишь…
Любой руководитель на месте Щёлокова, разумеется, сразу бы постарался избавиться от подчиненного, который так поступил, невзирая на его заслуги. Дальнейшее ожидаемо.
Вскоре состоялся телефонный разговор министра с начальником уголовного розыска. Карпец всё еще кипит, в нем говорит обида:
- Работу вели мы. Задержание проведено сотрудниками МУРа, по их данным. Еще раз подчеркиваю, что БХСС никакого отношения ни к делу, ни к задержанию преступников не имеет. А те, кто ввел вас в заблуждение, должны отвечать за эти недостойные поступки. Я должен сказать вам, товарищ министр, что я привык к подлости, но такого не ожидал. Вместо поздравлений, которые уголовный розыск заслужил, я должен оправдываться…
Начальник главка еще и отчитывает министра! Но не тряпка же Щёлоков, в конце концов. Наверное, в этот момент Николай Анисимович подумал, что он слишком много воли дает своим подчиненным.
"Последовало минутное молчание, а затем - жестко:
- Кто дал вам право после меня и помимо меня докладывать в ЦК? (Значит, мой звонок А. И. Иванову сработал, мелькнуло у меня в голове.) Вам что - неизвестно, что я уже доложил о деле? А вы докладываете совсем по-другому! Я спрашиваю, - кто дал вам на это право?!
- Я докладывал не в ЦК, а конкретному человеку. Причем - правду".
Ох, неубедительно, Игорь Иванович. Читать этот фрагмент в книге неловко.
"- Что же, по-вашему, - министр врет?!
Я помолчал, подбирая слова для следующей фразы…
- Вас ввели в заблуждение.
- Но не вы, а я должен докладывать… Если сочту нужным, - добавил министр, помолчав. И вдруг:
- Если это еще раз повторится, вам больше никогда, ничего и некому будет докладывать!!
Задохнувшись от возмущения и ничего не ответив, я повесил трубку".
Поглощенный сознанием своей "правоты", начальник главка по-прежнему не хочет признавать, что он допустил грубое нарушение служебной этики. Свои-то должны разбираться между собой, не втягивая в это разбирательство рябовых и савинкиных. Здесь мы прервемся и расскажем другой эпизод из практики Игоря Ивановича. Однажды он сам оказался "в шкуре" Щёлокова. Слово сыщику Дмитрию Медведеву.
"Мы выезжали в Спитак - там в универмаге украли ювелирные изделия на 200 тысяч рублей. Бригаду возглавлял Вадим Иванович Бритвин, очень сильный сыщик. Раскрыли кражу, более того, изъяли еще на 400 тысяч рублей золота в подпольной ювелирной мастерской. Бритвин звонит Карпецу - не застает. А доложить-то хочется, ведь распирает от гордости. И тогда он докладывает непосредственно министру. Карпец приезжает к Щёлокову, тот ему: "Поздравляю, Игорь Иванович, ваши ребята хорошо сработали". Карпец сделал вид, что в курсе. Потом собрал нас и говорит: "Вадим Иванович, кто вас тянул за язык? Зачем звонить Николаю Анисимовичу? Я отвечаю за раскрытие в первую очередь, я и должен докладывать". И оставил без наград всю бригаду. Как вы полагаете, он правильно поступил?"
Тут и спорить не о чем: по отношению к бригаде - неправильно. А его недовольство поступком Бритвина понять можно. Теперь возвращаемся к прерванному рассказу.
"Через минуту раздался телефонный звонок.
- Вы почему повесили трубку, вы что, не поняли, что я сказал?!
- Понял. Вы можете поступать, как сочтете нужным, но угрожать мне не надо.
Я снова бросил трубку на рычаг. Отступать все равно было некуда. Через минуту вновь звонок. Другим тоном и по-другому обращаясь:
- Игорь Иванович! Прошу через два часа со всеми материалами и вашими предложениями прийти ко мне. Поняли?
- Понял. Буду, - ответил я.
- До свидания.
- До свидания, товарищ министр".
Если кто-то вызывает сочувствие в этой конфликтной истории, то именно Щёлоков. Допустим, он неправильно доложил наверх об обстоятельствах раскрытого дела, но ведь уже доложил, и такого удара от подчиненного не заслуживал.
Через год Карпеца "мягко", почтительно переместили на должность начальника ВНИИ МВД СССР. Игорь Иванович пишет:
"Щёлоков, чувствуя свою вину, а может быть, в силу своего характера, всюду ездил со мной при церемонии перемещения на новую должность. В угрозыск он приехал, долго объясняя личному составу, почему меняется начальник, сказал, что благодарит меня за многолетнюю работу, а по приезде во ВНИИ говорил, какой я известный в стране и мире ученый, что, получив многолетний практический заряд, смогу в науке принести еще больше пользы. С другими он так не поступал".
Вряд ли Щёлоков "чувствовал свою вину" перед Карпецом. Он действительно уважал его как профессионала. Но как подчиненным уже тяготился.
Так или иначе, при Щёлокове Игорь Иванович Карпец возглавлял уголовный розыск страны целых десять лет. Эти годы были самыми плодотворными годами в его жизни. И для уголовного розыска - золотой период. Поэтому, вспоминая позднее о министре Щёлокове, отмечая несправедливости, с которыми Игорь Иванович столкнулся (или ему так показалось), он благородно замечает:
"Одно его качество оставалось неизменным. Как бы его отношения с тем или иным человеком ни портились, он не позволял себе расправиться с ним, он всегда находил какую-то возможность, грубо говоря, не добивать человека до конца, прощая подчас немалые прегрешения".
Бывал несправедлив. Но никогда не добивал.
Хотя кое-кого следовало добить.
П. Г. Мясоедов отмечает: "В министерстве в какой-то момент стали появляться люди, которых туда на порог не надо было пускать". Павел Георгиевич не называет фамилий, ведь большинства из этих людей уже нет на свете, а судьбы некоторых сложились трагически. Однако нетрудно догадаться (сопоставив с другими подобными отзывами), кто имеется в виду: выходцы из партаппарата, "блатные", хозяйственники. Тыл начинает захлестывать ведомство в конце 1970-х. Не всё тут зависело от министра внутренних дел, как мы понимаем.
Один из тех, с кем долго "цацкается" министр, - Василий Бойко. Они знакомы еще по Молдавии, где Василий был вторым секретарем комсомола республики. В конце 1960-х Бойко становится руководителем хозяйственного управления министерства, он приглашает туда своего знакомого по комсомолу Виктора Калинина, будущего начальника ХОЗУ, генерала и… заключенного, который сыграет такую негативную роль в судьбе Щёлокова. Потом Бойко становится заместителем начальника Главного управления кадров. Он, что называется, "выпивает". Министр, который сам практически не употребляет спиртного и строг с теми, кто им злоупотребляет, в данном случае проявляет по отношению к Бойко долготерпение. Допивается этот видный милицейский начальник до поразительных вещей. Однажды в нескольких телефонных будках Москвы кто-то нацарапал ругательства в адрес начальника Главного управления кадров МВД генерала Рябика. Хулигана вычислили, им оказался… заместитель Рябика, полковник милиции! После чего Бойко "сослали" на Сахалин начальником УВД. Но и там он отличился - как говорили, в пьяном виде в охотхозяйстве обстрелял медведя в клетке. И только после этого Бойко вышибли из МВД.
Вроде бы строг, требователен министр Щёлоков, но часто рука его провисает. "Отходчивый", - говорит О. А. Галустьян и приводит такой эпизод: "Один начальник УВД из Сибири выступал в нетрезвом виде по местному телевидению и нес какую-то ахинею. Министр распекал его на коллегии: как вы могли! Вас гнать надо! Но потом что-то в нем произошло. Он говорит: "Уважаемые товарищи, давайте учтем, что он участник войны, имеет заслуги, понял, осознал. Ограничимся предупреждением"".
Министерству внутренних дел требовалось более просторное здание. Впоследствии его построили в Москве на Житной улице. Однако поначалу была возможность никуда не переезжать, а присоединить к штаб-квартире на Огарева, 6, несколько сооружений поблизости. И вот Щёлоков узнаёт, что один из его замов отказался от этих строений в пользу Министерства связи. По свидетельству очевидца, Николай Анисимович был в гневе: "Выгнать!" Но вскоре остыл. Может быть, вскрылись какие-то новые обстоятельства.
Не снял с должности Щёлоков и самого одиозного из своих подчиненных, начальника ХОЗУ В. А. Калинина. Хотя однажды (может быть, и не однажды) стоял перед таким выбором. Автору этих строк доводилось слышать объяснения: "Маленькая дочь, жена болеет…" Не будем наивными. Просто отметим, что такое предположение допускается людьми, хорошо знавшими Николая Анисимовича.
Правильно сказал один управленец: "Жизнь нам портят не те люди, которых мы уволили, а те, которых мы не уволили".
Глава двенадцатая
…И СОВСЕМ НЕИЗВЕСТНЫЙ
Щёлоков и правозащитники. Щёлоков и диссиденты.
Что могло быть общего между членом ЦК КПСС, убежденным коммунистом, политруком - и людьми некоммунистических, а то и антикоммунистических убеждений, подопечными ведомства Юрия Владимировича Андропова?
Николай Анисимович поддерживал знакомство и даже дружбу с некоторыми из этих людей. Рисковал? Не то слово…
О "странных" для руководителя такого уровня знакомствах Щёлокова было достаточно широко известно. Объяснениями, почему он так поступал, его критики, как правило, себя не утруждали. Просто отмечали иногда "для объективности", что министр внутренних дел, например, "помогал NN в трудное для того время", дескать, не так был прост и однозначен. Знакомая формула - "заигрывал с интеллигенцией" - тут не срабатывала, ведь подчас он "заигрывал" с огнем.
Постараемся приподнять завесу над этой стороной его жизни.
…Адвокат Светлана Михайловна Бунина многие годы получала десятки писем в день. Бунины доплачивали почтальону, который приносил им увесистые тюки посланий. Писали заключенные. Они обращались к Светлане Михайловне за помощью. И она на свой страх, риск и за свой счет, не будучи адвокатом своих корреспондентов, отправлялась в колонию на край земли - разбираться.
Светлана Михайловна своей деятельностью могла доставить министру внутренних дел только лишние хлопоты. Тем не менее они сотрудничали и, не будет преувеличением сказать, дружили. Эта история - в высшей степени необычна, о ней знали только самые близкие Щёлокову люди.
Общались ли раньше в Советском Союзе министры с правозащитниками? По крайней мере один такой случай известен. Вадим Степанович Тикунов "по звонку" из Президиума Верховного Совета встречался с писателем Александром Исаевичем Солженицыным. Говорили об условиях содержания заключенных в местах лишения свободы.
Тикунов, как уже отмечалось, - несправедливо забытый руководитель правоохранительного ведомства. Разумный, внимательный к подчиненным, достаточно прогрессивный и не слишком везучий. Сохранилась его версия беседы с Солженицыным. Она проходила примерно по такому сценарию: писатель с напором задавал, как кажется министру, наивные вопросы, а тот вежливо (о встрече "попросили"), но твердо возвращал собеседника на почву реальности.