"За ними ушли бойцы береговой обороны. Нашли их или нет, я не знаю, так как отбыл в госпиталь".
Работник штаба велел Воронину расписаться на каждой страничке и спрятал мой блокнот в свою сумку.
Ночью, кроме кроншлотских разведчиков, еще высаживалось несколько групп из Кронштадта и Ленинграда. И всех их постигла неудача. Противник, боясь нападения, чуть ли не через каждые пятьдесят метров выставил в секретах пулеметчиков и ракетчиков с автоматами. Гитлеровцы были бдительны, не смыкали глаз всю ночь.
Надо было придумать что-то необычное, чего противник не мог предвидеть. Поступило несколько предложений, но лишь одно попытались осуществить. Позже, призвав на помощь воображение, я написал об этой операции рассказ.
Морж уплывает в разведку
В строевой и хозяйственной команде островка политруком был старый ленинградец Николай Бочкарев. Работал он с рассвета дотемна, а когда в бухточке скапливалось много катеров, то и ночью поднимал людей на аврал и сам становился в баталерке к весам.
Спал политрук меньше других, но всегда имел бодрый и даже какой-то лучезарный вид. Этому, конечно, немало способствовали утренние купания. В любую погоду Бочкарев в одних трусах, накинув на плечи только полотенце и шинель, спускался по каменистому откосу к морю, оставляя одежду на валуне, и не спеша входил в воду, окунался и плыл. Ни ветер, ни град, ни стужа не могли остановить его. Поплавав в ледяной воде, он на берегу спокойно растирал полотенцем тело до красноты, на несколько минут забегал в свою каюту в домике у поста наблюдения и выходил завтракать в хорошо отутюженных брюках, опрятном кителе и ботинках, надраенных до зеркального блеска.
Его купания не нравились строевику Грушкову. Однажды в кают-компании он при всех сказал политруку:
- Баловством занимаетесь во время войны. А вдруг простудитесь или ревматизм, что тогда? - Подумают - нарочно плавал. За это и в трибунал угодить можно. Так что советую прекратить плаванье и не соблазнять других.
- Вы что - всерьез? - спросил удивленный Бочкарев. - Плаванье на флоте не запрещено.
И политрук продолжал купаться по утрам.
Когда понадобились разведчики, Грушков вспомнил о нем и как бы невзначай спросил у начальника штаба:
- А почему бы вам не послать в Петергоф Бочкарева? Довольно ему холодной водой баловаться, пусть на деле покажет свою закалку.
- Верно, - обрадовался начштаба. - Вплавь можно незаметно проникнуть. Спасибо, что подсказали. Пришлите мне Бочкарева.
Политрука разыскали в кубрике. Он проводил беседу. Пришлось прервать занятие и пойти к начальству. В штабе Бочкареву объяснили, какие трудности надо преодолеть, и предложили до наступления темноты продумать план ночной разведки.
Вернувшись в свою тесную комнату, политрук расстегнул воротник кителя и, потирая ладонью лысину, принялся вслух рассуждать:
- Что я им придумаю? Ишь хитрецы: "Надеемся на смышленость питерца". А вы знаете, что питерец никогда подобными делами не занимался? Слесарил себе в механосборочном, заседал в партийном бюро да баловался зимним купанием в клубной секции "моржей".
Бочкарева не пугал риск предстоящей разведки. Но хотелось задание не провалить и оставить хоть какой-нибудь шанс на спасение.
За его окном топтался рыжеватый пушистый голубь, круглый, как шар, с розовым клювом и розовыми ножками. Он склонил голову набок. Глаз его был в золотистых кружочках. Рыжий в полдень прилетал сюда поживиться крошками. Он и сегодня ждал гостинца.
- Эх, брат, позабыл я про тебя, ничего не захватил, - сожалея, сказал политрук. - Что, голодновато становится? Нечего клевать? Боюсь, что скоро тебя с Сизухой ощиплют и в общий котел отправят.
Бочкарев порылся в тумбочке и, найдя обломок печенья, высунул руку за форточку и стал крошить его на подоконник.
Видя, как голубь жадно хватает крошки, он подумал: "А ведь ты, Рыжик, можешь мне пригодиться! Рацию с радистом не надо брать, и связь будет надежней. Ты верен своей Сизухе, обязательно в гнездо вернешься. Выходит, я зря ругал старшину Кургапкина".
Голуби на островке никому не мешали. Они жили на чердаке главного здания и кормились у камбуза. Правда, их недолюбливал санинструктор и называл "грязной птицей". Но и он только грозился перестрелять голубей, а сам ждал решительных действий от других.
Голуби были довольно неопрятными и шумными птицами. Они не вили гнезда, а лепили его из своего помета. Пачкали подоконники и часто дрались. За малейшую провинность Рыжик устраивал выволочку своей Сизухе: свирепо клевал подругу и так трепал за хохол, что она от изнеможения валилась с ног. Но Рыжик долго сердиться не мог, он был отходчив: тут же начинал, надув шею и развернув хвост, вертеться мелким бесом, ворковать, раскланиваться…
Голуби развлекали моряков на этом клочке земли, окруженном водой. Больше всех голубями занимался старшина Кургапкин.
"А ведь Кургапкин на гражданке где-то под Петергофом жил, - вспомнил политрук. - Пляжи и парк ему знакомы. Может, мы вдвоем управимся?"
Мысль, возникшая неожиданно, толкнула Бочкарева на решительные действия. Он разыскал старшину Кургапкина, исполнявшего обязанности киномеханика.
- Вы, - как мне помнится, просились на сухопутный фронт?
- Так точно.
- Командование удовлетворяет вашу просьбу: сегодня ночью пойдете со мной на разведку.
Часа через два Бочкарев доложил командованию, как он намерен действовать в разведке. Начштаба одобрил использование легких водолазных костюмов с кислородными масками и голубей, но тут же поинтересовался:
- А они дадутся кому-нибудь помимо Кургапкина?
- Кок Савушкин их подкармливает. Голуби из рук у него клюют.
- Добро, - удовлетворенно сказал начштаба, видя, что у политрука все продумано до мелочей. - только есть ли смысл всю операцию без единого звука проводить? Усложните поиск. Лучше, после того как вы укроетесь в кустах, шумнуть, - устроить демонстрацию неудачной высадки. Авось наши покажутся у залива или дадут знать о себе каким-нибудь другим образом.
Условясь о световых сигналах, начштаба приказал разведчикам готовиться к выходу в залив.
Сборы были недолгими. Старшина Кургапкин посадил Рыжика в небольшую круглую корзину с крышкой, которая до половины входила в спасательный крут и могла держаться на воде.
Надев теплое егерское белье, свитера, разведчики натянули на себя непромокаемые противоипритные костюмы, добытые у начхима, спрятали в резиновые кисеты электрические фонарики, стекла которых были оклеены черной бумагой, пропускающей лишь тоненький лучик света, и выкурили по последней папиросе.
На траверз Старого Петергофа их доставила "каэмка" с заглушенными моторами.
В заливе было темно. В небе, затянутом облаками, не просматривалась ни одна звездочка. С северо-запада дул холодный ветер, вздымавший небольшую волну. Южный берег по всей длине то и дело освещался блеклым светом ракет: стоило ракете погаснуть в одном месте, как в другом взлетала новая.
Катерники спустили на воду надувную десантную шлюпку, усадили в нее разведчиков, подали им голубя и пожелали счастливого плаванья.
Кургапкин оттолкнулся от "каэмки", а Бочкарев начал грести широколопастными короткими веслами. Ветер, дувший разведчикам в спину, помогал двигаться с хорошей скоростью.
- Минут через пятнадцать будем у Рыбачьей пристаньки, - определил старшина. - Там камыш, он нас прикроет. А в Ленинграде сейчас воздушный налет, - вдруг добавил он.
С залива хорошо был виден затемненный город и розовое пятно зарева над ним. Где-то на Васильевском острове горели дома и отблески пламени отражались на облаках. А над Выборгской стороной в темном небе вспыхивали яркие звезды и гасли.
"Зенитчики отбиваются", - подумал политрук.
Неожиданно по заливу скользнул прожекторный луч. Разведчики прижались к холодному днищу лодки. Они не поднимали голов до тех пор, пока не погас свет. В заливе стало темней.
- Не снесло ли нас ветром? - спросил политрук.
- Есть малость, - ответил старшина. - Надо чуть левей. Дайте я погребу.
Вскоре они остановились. Дальше двигаться в лодке было рискованно.
Бочкарев поставил корзинку с голубем в спасательный круг и шепнул:
- Приготовиться. Будем стравлять воздух.
Натянув на себя маски, они включили кислородные приборы. Аппараты действовали хорошо: дышалось легко. Затем разведчики открыли клапаны резиновой лодки. Воздух, испуская слабое шипение, начал выходить, а лодка, теряя плавучесть, постепенно опускалась на дно.
Минуты через три разведчики ощутили ногами твердый грунт. Вода скрыла их из виду. Осторожно передвигаясь вперед, они потащили за собой почти затонувшую лодку и спасательный круг с голубем.
На отмели, где вода была по грудь, они остановились, сняли маски и стали прислушиваться. Кругом было тихо.
Бочкарев вытащил из резинового кисета электрический фонарик и, держа его так, чтобы свет был виден только с моря, несколько раз щелкнул выключателем. Это означало: "Дошли благополучно".
Из парка вырвался яркий луч света. Пронизав тьму, он принялся шарить по заливу и сразу же наткнулся на буруны морских охотников, мчавшихся к петергофской пристани и к Монплезиру.
Из парка ударила пушка, затарахтели пулеметы. Замелькали огни.
Разведчики, оставив в воде под камнем резиновую лодку, выползли к прибрежным валунам, спрятали в камышах корзину с голубем и стали наблюдать за суетой на берегу. Они видели, как пулеметы роями выпускали в море светящихся жуков, как из дотов цепочкой вылетали снаряды и вычерчивали огненные пунктиры. Но на опушках парка и на пляжах, освещаемых ракетами, никто не показывался.
Бочкарев вглядывался в каждый куст и валун. Одно место ему показалось подозрительным. Он дождался взлета новой ракеты и в ее мертвящем, словно лунном свете рассмотрел окопчик с навесом из камыша и бледное лицо человека в каске, лежащего за пулеметом.
Политрук толкнул старшину и показал рукой, куда надо глядеть.
Когда очередная ракета осветила берег, они оба убедились, что в окопчике сидят два гитлеровца.
- Давайте их снимем, пока идет стрельба, - приникнув к уху политрука, шепнул старшина.
- Заходи слева, я справа. Нападем одновременно.
Взяв в зубы ножи, прижимаясь к земле, они поползли меж валунов.
Перестрелка с катерами продолжалась.
"Молодец начштаба, - подумал политрук. - Вовремя катера стали изображать высадку десанта".
Всякий раз, как взлетали ракеты, разведчики прижимались к камням и лежали неподвижно. Желтоватые противоипритные костюмы были хорошей маскировкой на песке.
Приблизясь с разных сторон к окопчику, разведчики одновременно поднялись и, как только взлетела очередная ракета, навалились на гитлеровцев. Нападение было столь неожиданным, что один пулеметчик даже не шелохнулся, а другой, повернувшись на спину, хотел было позвать на помощь, но старшина, схватив горсть сырого песку, забил им раскрытый рот фашиста.
Покончив с гитлеровцами, разведчики набросили на себя их маскировочные плащ-палатки и смело прошли в кустарник. От холода или волнения старшину трясло.
В первые минуты среди деревьев трудно было что-либо разглядеть. От света ракет и взрывов тени меняли места, переплетались, делались то длинными, то короткими. Вдруг справа послышался всплеск. Какой-то человек упал с косогора в канаву, поднялся и опять свалился в воду. Он никак не мог подняться.
Свет ракеты осветил его. "В бушлате… свой", - обрадовался Бочкарев.
Они ползком подобрались к человеку, помогли ему выбраться из канавы и осветили тоненьким лучиком электрического фонарика. Это был худощавый краснофлотец, совсем еще мальчик. Лицо его горело от жара.
"Ранен, бредовое состояние", - понял политрук. Он взвалил краснофлотца на спину и отнес в окопчик.
С помощью старшины Бочкарев разжал краснофлотцу зубы и дал ему глотнуть шнапсу из фляги, найденной у убитого гитлеровца.
Краснофлотец вскоре пришел в себя и что-то пробормотал. Политрук наклонился к нему и спросил:
- Откуда ты? Где ваш батальон?
Краснофлотец отвечал невнятно. Бочкарев с трудом разобрал, что командир убит еще при высадке, что всюду танки… Нужны гранаты и пушки.
- Наши залегли, - едва шевеля запекшимися губами, бормотал раненый. Радиста убили, я дополз один… Дайте красную ракету…
- Что же нам теперь делать? - шепотом спросил старшина у политрука.
- Его надо в госпиталь. Иди накачивай лодку.
Старшина, решив, что на этом их разведка и кончится, поспешил выполнять приказание. Когда он вернулся из камышей к окопчику, то увидел, как политрук заканчивает перевязывать краснофлотца.
Они вдвоем перенесли раненого в лодку и укрыли немецкой шинелью. Усадив старшину за весла, Бочкарев сказал:
- Как отойдешь подальше, просигналь фонариком, подберут.
- А вы как же? - недоумевая, спросил Кургапкин.
- Вплавь доберусь, не беспокойся. Я еще поищу наших.
Сказав это, Бочкарев протащил лодку к чистой воде, а там шепнул:
- Если осветят - не шевелитесь.
Убедившись, что лодка благополучно удаляется, политрук подобрал корзину с голубем и поспешил скрыться в кустарнике.
Дозорные катера, всю ночь дрейфовавшие на траверзе Старого Петергофа, подобрали резиновую лодку со старшиной и раненым матросом, впавшим в беспамятство.
Утром прилетел Рыжик и принес коротенькое донесение: "От десанта осталась небольшая группа. Нет патронов и еды".
"Все же молодец наш морж! - с гордостью думали мы. - Сумел одолеть все преграды и прислать донесение". Никто, конечно, не надеялся, что политрук вернется из разведки.
И вдруг глубокой ночью разбудили звонки громкого боя. Тревогу поднял часовой, стоявший на каменистом берегу у зенитного пулемета. Боец увидел, как у самого маяка из воды поднялся человек и, спотыкаясь, чуть ли не на четвереньках стал приближаться. Дав сигнал тревоги, часовой заорал:
- Стой!.. Стой, стрелять буду!
- Сколько можно в одного человека стрелять!
По голосу часовой узнал Бочкарева.
- Прошу прощения, - смущенно пробормотал он и тут же радостно прокричал: - Отбой тревоги! Полный порядок… Товарищ политрук с разведки вернулся!
Матроса не удивило, что политрук Бочкарев в такую стужу стоит в одних трусах.
Узнав о появлении Бочкарева, я кинулся в санчасть. Там наш врач и фельдшер в четыре руки растирали покрасневшее тело политрука какой-то мазью, пахнувшей скипидаром. Бочкарев громко стонал и охал, словно парился на верхнем полке в бане, трудно было понять: больно ему или приятно?
Когда Бочкарев несколько согрелся, я спросил:
- Что-нибудь узнали? Как там наши?
- Плохо им, - ответил он, - но дрались. Никто не вышел с поднятыми руками, не сдался. Два дня не подпускали к себе фрицев. И танки не могли взять. А ведь у ребят не хватало ни гранат, ни патронов. Приходилось в бою добывать.
- Почему же они не выходили на берег?
- По многим причинам. Командиру полковнику Ворожилову пуля в сердце угодила в самом начале высадки. Командование на себя взял комиссар Петрухин. Десантники, кроме пристани, с ходу захватили Монплезир, Эрмитаж и Марли. Если бы они остались во дворцах, то получили бы подкрепление и боезапасы. Но им было предписано выйти к аэродрому. Они и пошли пробиваться. Захватили Шахматную гору, с боем приблизились к Большому дворцу, в Верхний сад и… попали в танковую засаду. Танки - полукольцом, простреливают каждый метр. С голыми руками на них не пойдешь. И назад дорогу отрезали: автоматчики с тыла по Нижнему парку обошли…
Я наткнулся на ребят, окопавшихся в развалинах Воронихинской колоннады. К концу ночи прямо на них выполз. Они меня за немца приняли: "Хенде хох!" - требуют, а я по-русски: "Не стреляйте, свой… политрук с Кроншлота". У мичмана, который был у них за старшего, еще юмора хватило спросить: "А кто там у вас начальником канители?" - "Грищенко", - отвечаю. "Верно, соглашается он. - Подползай, только не вздумай стрелять, гранату брошу!"
Подползаю. А у них в живых четыре человека. И у всех ранения. Ребята голодные, измученные. А у меня, кроме шнапса, ничего с собой. Выпили они по глотку и говорят: "Пока совсем не рассвело, собери с мертвых оружие. Мы уже ползать не в силах".
Пополз я, два автомата подобрал, сумку патронами набил. А с едой плохо, только в мешке убитого краснофлотца банку консервов и два сухаря нашел.
Возвращаюсь, а ребята, видимо, понадеялись на меня, спят. Бодрствовать больше не смогли. Кто где лежал, так и ткнулся носом.
Стал я их охранять. Как покажутся фрицы - даю короткую очередь и отползаю за другой камень.
Утром радио загорланило на русском языке: "Рус, если хочешь жить, сдавайся. Подними руки на голову и выходи. В плену накормят". Но никто конечно не вышел.
В полдень, увидев, что гитлеровцы скапливаются у Золотой горы, я растолкал ребят. Они ополоснули лица водой из канавы, разделили на всех банку консервов, съели по полсухаря и залегли в круговую оборону. Атакующих встретили так, что во второй раз им не захотелось наступать. Но мы трех человек потеряли. Остались в живых я и старшина.
Гитлеровцы, понадеявшись, что мы сами выдохнемся и выйдем сдаваться, больше серьезных атак не предпринимали. Как только наступили сумерки, я зову старшину: "Давай пробираться к морю". А он не хочет: "Иди один, мне не доплыть". - "Так у нас не делается, говорю. Я тебя по воде вдоль берега дотащу к нашим".
Поползли мы. У Вольера в перестрелку попали. Вскрикнул мой старшина и не встает. Смотрю - разрывной пулей висок размозжило. Дальше пополз один. В воду у камышей, как черепаха, на животе вполз. Добрался до глубины, хотел маску надеть, но не пришлось: кислородный прибор пулями повредило.
Пошел я по горло в воде вдоль берега. Добрался до таких мест, где до Кроншлота ближе было. Сбросил с себя мешавшую одежду и поплыл.
Одно могу сказать - наши балтийцы великое дело сделали. Гитлеровцы за эти дни поняли, с какими людьми им придется драться. Страх заставит их зарыться в землю. Вот увидите…
Политрук раскраснелся, он говорил с нами так, словно выступал на большом митинге.
- Товарищи, прекратите… - потребовал врач. - У него жар, нужен покой.
Несмотря на морскую закалку, политрук заболел двухсторонним воспалением легких. Его сообщение о десантниках в официальные донесения не попало. "Мало ли чего человек наговорит в бредовом состоянии". Но я поверил Бочкареву. Такое в бредовом состоянии не придумаешь.
Сегодня в Нижнем парке стрельба затихла.