Весьма щекотливым для Сталина оказался вопрос: посылает ли ВКП(б) деньги в Америку для поддержки американской компартии и ее газеты "Дейли уоркер"? Генсек был определенен: "Я должен заявить, что я не знаю ни одного случая, когда бы представители американской компартии обращались за помощью к компартии СССР. Вы можете считать это странным, но это факт, говорящий о слишком большой щепетильности американских коммунистов".
Он словно забыл, что политбюро начиная с 1919 года отправляло крупные суммы в золотых рублях (а затем в долларах) в Америку через конкретных лиц: Котлярова-209 000 руб., Хавкина-500 000 руб., Андерсона – 1 011 000 руб., Джона Рида-1 008 000 руб. (инициалы в документы не указаны. – Д.В.). И это только в 1919–1920 годах. И так продолжалось до 1991 года… Впрочем, с момента создания Коминтерна такие же денежные инъекции осуществлялись в десятки других стран для инициирования революционного движения и создания компартий. Слишком хотелось тогда мировой революции… А позже – хотя бы мощного комдвижения… И так, повторю, до 1991 года…
В таком же духе Сталин, не будучи "щепетильным", как американские коммунисты, ответил еще почти на десяток других вопросов; демагогически-лживо, как обычно умели делать большевики. Оказалось, что служить ленинской утопии можно только с помощью лжи и насилия. Насилия и лжи. Причем эти два главных "инструмента" тоталитаризма использовались одновременно, вместе, комплексно.
Выступая с отчетным докладом на XVIII съезде ВКП(б) 10 марта 1939 года, Сталин продемонстрировал, как большевикам удалось создать тесный союз лжи и насилия.
"…В 1937 году были приговорены к расстрелу Тухачевский, Якир, Уборевич и другие изверги. После этого состоялись выборы в Верховный Совет СССР. Выборы дали советской власти 98,6 процента всех участников голосования. В начале 1938 года были приговорены к расстрелу Розенгольц, Рыков, Бухарин и другие изверги. После этого состоялись выборы в Верховные Советы союзных республик. Выборы дали советской власти 99,4 процента всех участников голосования…"
Этим в высшей степени чудовищным примером Сталин "доказывает", что "очищение советских организаций от шпионов, убийц, вредителей" ведет к укреплению советского государства… А в действительности это свидетельствует, что без лжи и насилия ленинская система существовать не может. Выборы без выбора в условиях кровавой вакханалии расправ создали перманентную обстановку липкого, устойчивого страха, при которой почти стопроцентное "голосование" было естественным результатом.
Тотальный террор Сталин не "выдумал". Он знал, что Ленин не колеблясь прибегал к нему после октябрьского переворота. Ведь линия первого вождя – "превратить государство в учреждение для принуждения творить волю народа. Мы хотим организовать насилие во имя интересов трудящихся". Свои демагогические слова Ленин говорил так, словно народ, "трудящиеся" уполномочили его это делать на всероссийском референдуме, всеобщих выборах… Сталин не забыл, что Ленин, выступая на заседании Президиума Петроградского Совета и представителей продовольственных организаций 14 (27) января 1918 года, был жестоко лаконичен: "…пока мы не применим террора – расстрел на месте, – к спекулянтам, ничего не выйдет… С грабителями надо также поступать решительно – расстреливать на месте". В резолюции заседания вновь: "расстрел", "расстрел". Сталину было у кого учиться. Караться должны были многие: "неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления". Ленин действовал в соответствии со своей установкой: "диктатура означает – примите это раз и навсегда к сведению… неограниченную, опирающуюся на силу, а не на закон, власть". Разумеется, той же установкой руководствовался и Сталин.
Сталин был, как он написал при редактировании собственной биографии, "выдающимся учеником Ленина" и его великим продолжателем. В этом не приходится сомневаться, если в словах "великий" и "выдающийся" видеть только масштабы его деяний. Точнее, злодеяний.
Самое страшное, что идеи и поступки "учителя" и "ученика" были духом и плотью государственной политики великой страны, методологией мышления и действий миллионов людей, были формой чудовищного отчуждения от свободы. Выступая 17 ноября 1935 года на первом Всесоюзном совещании рабочих и работниц-стахановцев, Сталин и не скрывал своей издевки над высшей духовной ценностью – свободой. "Очень трудно, товарищи, жить одной лишь свободой (одобрительные возгласы, аплодисменты). Чтобы можно было жить хорошо и весело, необходимо, чтобы блага политической свободы дополнялись благами материальными…" Для Сталина свобода не высшая ответственность человека перед собой и обществом, а всего лишь красивая фраза, антураж "революционности", косметика диктатуры.
Партия, по словам Сталина, являвшаяся "орудием пролетарской диктатуры", под неумолимым напором глубинных общечеловеческих факторов была вынуждена уже после смерти диктатора внести уточнение в соотношение первого вождя и его продолжателя. Но сделано это было с целью пожертвовать учеником и сохранить учителя. В докладе 25 февраля 1956 года на закрытом заседании XX съезда КПСС Н.С. Хрущев беспощадно развенчал "ученика", сведя все его прегрешения к "культу личности". А "учитель" еще больше воссиял, будучи между тем личностной первоосновой всех бед великого народа в XX веке.
С тех пор более трех десятилетий всеми генсеками продолжалась сизифова работа по "восстановлению ленинских принципов", по возвращению "назад, к Ленину". Но "учитель" и "ученик" стоили друг друга. Именно они были последовательными проводниками самой жесткой ортодоксальной линии большевизма, при которой обожествлялись высшая цель и вождь, к ней ведущий. Партия же была орудием, а человек лишь механическим средством социального движения.
Благодаря Ленину человечество воочию убедилось, что коммунизм – великая Утопия. Это путь в Никуда. Но теперь без этой утопии нельзя представить XX век. Тем более что Система, созданная "учеником" и "учителем", оказалась бесчеловечной и нереформируемой.
Сталин обладал таким же большевизмом души, как и его "учитель". Он стал наиболее ярким выразителем ленинских догм в действии.
Сталинская система
Человек, личность, индивид – по отношению к ним ленинизм (в том числе и в форме сталинизма) проявил себя в высшей степени бесчеловечно. Это не просто ахиллесова пята большевизма, но и одна из важнейших его сущностных черт.
Сталин, как "Ленин сегодня", подобно "отцу-основателю" большевизма, мыслил категориями классов и масс, не снисходя до отдельного "простого" человека, опускаясь в своем революционном прагматизме лишь до понятия "кадры". Хотя общих рассуждений о "рядовом коммунисте", "рабочем", "бедняке-крестьянине" в ленинизме (сталинизме) предостаточно. Приглядевшись, видишь, все это – строительный материал для созданного в сознании вождей эфемерного храма коммунизма.
Весь путь Ленина и Сталина, большевистской партии вымощен костями многих миллионов людей, ввергнутых их революционной волей и практикой из войны империалистической в войну гражданскую. Затем в грандиозные по масштабам кампании индустриализации и коллективизации, для чего пришлось вновь развязать кровавую войну против собственного народа. Счет шел на тысячи и миллионы. Отдельный человек (кроме руководителей, деятелей культуры, военачальников, "врагов народа") Сталина интересовал лишь как объект для демагогии, пропаганды, демонстрации своего "человеколюбия".
Выступая 4 мая 1935 года в Кремле на выпуске слушателей военных академий, Сталин завел речь о том, что "у нас не научились еще ценить людей, ценить работников, ценить кадры". Он вспомнил случай во время своей сибирской ссылки. В половодье крестьяне ушли ловить лес, унесенный разбушевавшейся рекой.
"…К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили, что "тридцатый остался там… утонул, стало быть". И тут же один из них начал торопиться куда-то, заявив, что "надо бы пойти кобылу напоить".
На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: "Что ж нам жалеть их, людей-то? Людей мы завсегда сделать можем. А вот кобылу… попробуй-ка сделать кобылу…"
Пример, приведенный Сталиным, дал ему повод заявить: "…Из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решительным капиталом являются люди". Сталин вроде бы забыл, что только-только закончилось безумие коллективизации, изломавшее судьбу 9,5 миллиона человек. Более трети от этого числа были расстреляны, замучены, сгинули на этапе, умерли в стылой Сибири и на бескрайнем Севере. "Ценный капитал" при "руководящем" участии Сталина закапывался в безвестные и бесчисленные могилы…
Сталин считал миллионами. Отдельный человек был для него, для большевиков лишь бездушной статистической единицей. Еще 28 марта 1924 года для "срочного" и безотлагательного рассмотрения судеб этих "единиц", из коих складывался "самый ценный капитал", были созданы Особые совещания при ОГПУ в составе трех человек.
Сталин, занимаясь "массой", "классами", конечно, не видел "ценности" в таких людях, как Мартемьян Никитич Рютин. Большевик, называвший себя "интеллигентным пролетарием". А этот ленинец, наивно боровшийся за "чистоту" идеалов большевизма, усматривал в диктатуре Сталина смертельную угрозу "пролетарским принципам". Сталин несколько раз имел возможность видеть и критиковать этого секретаря Краснопресненского райкома партии, который проявлял, по словам генсека, "примиренчество" к "врагам партии". Начались проработки, аресты, лагеря, закончившиеся 10 января 1937 года заседанием военной коллегии Верховного суда СССР, приговорившей Рютина к высшей мере наказания. В тот же день человек, пожелавший иметь свое мнение о партии, ее политике и верховном руководителе ВКП(б), был расстрелян. Сталинский серп не занимался только одиноким стеблем. В бессчетной массе несчастных погибли жена Рютина и два его сына.
Даже "самый ценный капитал", заклейменный тавром "врагов народа", подлежал безжалостному уничтожению. Так было до последних дней жизни Сталина.
Сталинская система – это гигантский лагерь, где "личностью" имела право быть лишь одна персона – верховный вождь.
Такую систему еще накануне Второй мировой войны некоторые проницательные писатели и ученые стали называть тоталитарной, имея в виду всеобъемлющий контроль власти над всеми сферами человеческого бытия. В конце 30-х годов и значительно позже появились книги, словно копирующие, зеркально отражающие жизнь советской России и фашистской Германии. Это работы Евгения Замятина, Артура Кестлера, Олдоса Хаксли и особенно Джорджа Оруэлла.
Глубоко мыслящие люди напряженно и тревожно всматривались в страну-казарму, страну-концлагерь. Это не просто было вначале увидеть. За кумачом революционных праздников и факельных шествий, всевластия секретарей и фюреров, лозунгов о "мировой революции" и "мировом господстве" просматривалось нечто зловещее – милитаризованные государственные машины, где могла себя чувствовать относительно спокойно только одна личность.
Сталин в СССР формировал систему, в фундаменте которой находились: безгрешная, универсальная, "единственно истинная" идеология; партия – огосударствленный орден с легионами бюрократов; единственный и всесильный вождь, почти земное божество; огромная военная машина; тотальный политический сыск с его "карательными органами". В этом обществе было все… кроме свободы человека, личности. Аморфную, обезличенную толпу облачили в единое идеологическое одеяние, духовную униформу, сделав ее послушным орудием достижения утопических целей. Самое страшное: многие, очень многие верили в эти идеалы.
Сталин не скрывал, что для него "компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского…". Только такой орден способен стать политической базой большевистских преобразований. С помощью, по выражению Сталина, "приводов" и "рычагов" (профсоюзы, Советы депутатов, кооперация всех видов, союз молодежи) партия охватывает своим влиянием "массы". Благодаря этому, признается генсек, "ни один важный политический или организационный вопрос не решается у нас нашими советскими и другими массовыми организациями без руководящих указаний партии". В этих условиях личность низводится до роли "винтика", простого исполнителя высшей диктаторской воли.
Правда, эта воля исполняется с помощью гигантского партийного аппарата, местных секретарей, которых Сталин любил именовать на военный лад. Выступая с погромным докладом на пленуме ЦК ВКП(б) в марте 1937 года о путях ликвидации врагов партии, генсек заявил:
"В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется 3–4 тысячи высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии.
Далее идут 30–40 тысяч средних руководителей. Это наше партийное офицерство.
Дальше идут около 100–150 тысяч низшего командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство".
Стремление надеть на руководителей, страну, бюрократию военную униформу весьма распространенный признак тоталитарных систем.
Тоталитаризм оказался удобной политической формой широкой технической модернизации страны ценой полного подавления личности и превращения людей в послушную, молчащую массу. Естественно, что в этом контексте либерализм, классический парламентаризм, реформизм, свободный рынок были не просто преданы анафеме, но и физически уничтожены.
Благодаря созданной по чертежам Ленина политической системе стало возможным осуществление сверхиндустриализации, тотальной коллективизации сельского хозяйства, перманентной милитаризации, отупляющей до абсурда идеологизации общества. В результате сформировался элементарный (в политическом плане) человек, способный без размышлений исполнять "центральную" волю. По мысли Сталина, массово закрепленной затем на практике, пропаганда и агитация готовят и обосновывают лозунги, которые затем становятся "прямой директивой".
Это оказалось для советского государства очень удобной формой управления: партийная директива определяла все: когда начинать сев, кого считать "врагами народа", как развертывать в области стахановское движение, какие сведения сообщать по поводу "ликбеза" и т. д. Директива (команда) – действие (исполнение). Сталин видел в этом алгоритме огромную силу ВКП(б). "Кадры партии, – говорил генсек, – это командный состав партии, а так как наша партия стоит у власти, они являются также командным составом руководящих государственных органов". Прямолинейно и совершенно откровенно.
Постепенно складывался тотально-бюрократический механизм реализации "высшей воли". В самом низу – исполнитель, по выражению Сталина, "винтик". Вверху – вождь. Между основанием пирамиды и ее вершиной – "приводные ремни". Эти "ремни" двигаются в "густой" партийной, большевистской среде. На каждом этаже пирамиды, в каждом ее секторе – недремлющее око всесильных чекистов, осуществляющих тотальный контроль: за благонадежностью "винтиков", преданностью идее и вождю руководителей отдельных "приводных ремней", наличием или отсутствием "вражеской работы". Не только государственные органы превращались в инструменты насилия, но и производственные, сельскохозяйственные объединения. Выступая 11 января 1933 года на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) с речью "О работе в деревне", Сталин заявил: "С точки зрения ленинизма, колхозы, как и Советы, взятые как форма организации, есть оружие и только оружие".
С тех пор "оружие" на селе всегда было. Но хлеба и с "оружием" всегда не хватало…
Конечно, кроме "абсолютно верной" Идеи Коммунизма, которой молятся все, часто на обыденном уровне, сводя ее к тому, что "там можно будет досыта есть", в Системе есть План. Он, этот План, одобряется вождем и становится законом для всех: наркомов, членов политбюро, директоров, бригадиров, стахановцев, "зэков". Главный План – это пятилетний. Даже если он не будет выполнен, во всех газетах, по радио, на собраниях скажут, что пятилетка "перевыполнена". Так, например, в январе 1933 года Сталин, подводя итоги первой пятилетки, вопреки реальным данным заявил, что она "выполнена в течение четырех лет и трех месяцев".