Конкретно фронты потеряли: Карельский – 58 733 человека, Ленинградский – 132 440, Волховский – 233 388, Северо-Западный – 188 761, Калининский – 327 060, Западный – 524 910, Брянский – 202 500, Юго-Западный – 162 982, Южный – 179 930, Кавказский (Крымский) – 352 000 человек…
Вы помните заявление Сталина, что к весне "у нас будут новые большие резервы, а у немцев не будет больше резервов…"? Как оказалось в действительности?
Немецкие войска понесли потери более чем в четыре раза меньшие, чем советские фронты. Воевать еще по-настоящему тогда не умели… А главное – руководили войсками плохо.
В основе стратегии лежала сталинская Цель. Какие средства потребуются для этого, сколь масштабными станут человеческие потери, было для Сталина делом второстепенным. Эту мысль вполне подтверждает его вставка в одну из шифротелеграмм 1942 года в Сталинград. "Верховное Главнокомандование обязывает как генерал-полковника Еременко, так и генерал-лейтенанта Гордова, – продиктовал Сталин, – не щадить сил и не останавливаться ни перед какими жертвами". Это было незыблемое кредо кремлевского маршала: "не останавливаться ни перед какими жертвами". Цель – прежде всего, а средства (жертвы) – вещь производная, второстепенная. Так воспитывал Сталин и своих военачальников: он не разносил их за крупные потери, необоснованные жертвы, но не прощал оперативных оплошностей и неисполненных приказов.
Здесь нужно сделать одно отступление. Еще до начала знаменитого наступления под Сталинградом в ноябре 1942 года советская внешняя разведка, которая всегда была традиционно сильной и вездесущей, донесла Берии сведения чрезвычайной важности. Впрочем, человек в пенсне, с немигающими, как у ящера, глазами, так об этом доложил Сталину:
"6 октября 1942 г.
Сов. секретно
Тов. Сталину
В капиталистических странах началось изучение вопроса использования атомной энергии для военных целей".
Далее говорилось об уровне этих работ в Англии и США, о людях, возглавляющих абсолютно секретные проекты.
Берия предлагал по совету советских ученых-физиков: "Проработать вопрос о создании научно-совещательного органа при Государственном Комитете обороны из авторитетных лиц для координирования, изучения и направления всех работ по вопросам атомной энергии. Необходимо ознакомить через органы НКВД видных специалистов с целью оценки и "соответствующего использования этих материалов". Берия, в частности, по рекомендации ученых предложил привлечь академиков Скобельцына, Капицу, профессора Слуцкого и некоторых других. Но "некоторые другие", как М.П. Бронштейн, А.А. Витт, уже погибли в лагерях, а академики И.В. Обремов, Л.Д. Ландау, В.А. Фок и другие еще тянули свою горькую ношу в ГУЛАГе.
Сталин, которому популярно рассказали о возможностях оружия, основанного на использовании "урановой энергии", загорелся.
– Нельзя ли все ускорить для использования в войне с фашистами?
Записка И.В. Курчатова в ГКО, составленная на основе анализа группы ведущих физиков, остудила головы в Кремле. В ней говорилось:
"1. В исследовании проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки…
2. Имеющиеся в распоряжении материалы недостаточны для того, чтобы считать возможным практическое осуществление или неосуществление задачи производства урановых бомб. За рубежом определенные выводы сделаны (…)
5. Возможность введения в войну такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключена. Но представляется необходимым широко развернуть работу по проблеме урана".
Курчатов предлагает привлечь к работе большую группу крупных физиков: Иоффе А.Ф., Капицу П.Л., Семенова Н.Н., Алиханова А.И., Харитона Ю.Б., Зельдовича Я.Б., Александрова А.П. и других специалистов.
Сталин отдает распоряжение активизировать работу разведки в этом направлении. Вскоре работы приняли государственный размах. Сталин спросил однажды: "Узнайте, сколько стоит одна такая бомба?" Через день ему доложили запиской Фитина (НКВД), что по английской оценке – 236 000 фунтов стерлингов. Сталин промолчал. Для него цифры трат и жертв никогда ничего не значили.
Шла жестокая война. Немцы были у Волги, но ученые и разведчики "озадачили" вождя, на которого произвели громадное впечатление возможности освобожденной атомной энергии в военных целях. Вождь кивнул: делать! И быстрее.
Так решались многие судьбоносные вопросы: воля вождя превыше всего. Создали специальную лабораторию по атомному ядру и поставили задачу: в 1944–1945 годах накопить 100 тонн урана. Получить в 1945 году урана-235 в количестве 200–300 кг, накопить "тяжелой" воды 2–3 тонны. Начинали с малого… Но вернемся к его "провидчеству" и стратегическому планированию.
Сталинская импровизация с постановкой задач на 1942 год, не подкрепленная тщательными оперативными расчетами и глубоким стратегическим видением панорамы войны, не только не привела к "полному разгрому" немецких войск, но и поставила советские войска в тяжелейшее, критическое положение летом и осенью этого года. Что, впрочем, не помешало после великой победы над фашизмом, добытой советским народом в 1945 году ценой огромных жертв и самопожертвования, объявить Сталина "величайшим полководцем всех времен".
Теоретический официоз ВКП(б) журнал "Большевик" в статье "Великий вождь и учитель коммунистической партии и советского народа" писал в декабре 1949 года: "С невиданной в истории мощью сталинский военный гений проявился во время Великой Отечественной войны. О таланте полководца судят по значению выигранных им сражений, по масштабу и характеру тех задач, которые ему пришлось решать, по объему трудностей, которые пришлось преодолеть, по умению находить и использовать все возможности, чтобы организовать победу. Во всех этих отношениях товарищ Сталин – полководец Советского государства – не имеет себе равных в истории".
Сталин вроде бы "доказал", что и без уничтоженного им в конце 30-х годов Военного Совета при народном комиссаре обороны СССР, куда входил цвет советского командования, он обошелся… Но "Большевик" стыдливо умолчал, что военный гений во все времена в первую очередь проявлялся не только в значимости достигнутых целей, но и в цене затраченных на это средств, и прежде всего – человеческих жертв. Для ленинцев это никогда не имело решающего значения. Люди для Системы, построенной Лениным и Сталиным, никогда не были высшей ценностью, что бы фарисейски ни говорили эти вожди о "кадрах", "пролетариате", "российских революционерах"…
Война, народ, тяжелейшие обстоятельства выдвинули на полях сражений за свободу и независимость новую плеяду офицерства вместо тех 44 тысяч командиров и военачальников, репрессированных большевистской карательной машиной в предвоенные годы. Но кто скажет, скольких дополнительных жертв стоило это выдвижение? Генералиссимус, упомянувший 9 мая 1945 года в своем Обращении к народу "алтарь отечества", позаботился, чтобы недостатка в жертвах там не было.
Более половины из 26 миллионов 452 тысяч соотечественников, погибших в войне, – это мирное, гражданское население: женщины, старики, дети. Сталин, система не только ответственны за катастрофическое начало войны, провал многих крупных операций, стремление достичь цели, "не считаясь с жертвами", но и виновны в сдаче врагу огромных территорий страны, на которых проживало около 80 миллионов человек, что и предопределило многомиллионную гибель самой беззащитной части населения. Об этом в нашей литературе, историографии почти не принято говорить. Но, возможно, это самая страшная, горестная, печальная часть цены нашей Победы. Достаточно упомянуть лишь один, не главный "роковой" момент. На протяжении десятилетия жители западных областей СССР обязательно указывали в различных анкетах: был ли человек "на оккупированной территории". Как будто он повинен в этом! Ну а для "органов" сия графа была важной: классовая, политическая бдительность превыше всего…
Тайные диалоги
Незадолго до полуночи в кабинет В.М. Молотова вошел И.В. Сталин. Вместе с ним был и К.Е. Ворошилов. За окном стоял стылый февраль 1938 года. Трое поговорили, не рассаживаясь в кресла. Точнее, больше говорил Сталин. Молотов и Ворошилов слушали, иногда вставляя свои реплики в неторопливую речь вождя.
Бесшумно возник помощник хозяина кабинета и доложил, что "китайца привезли". Речь шла о специальном представителе Чан Кайши, приехавшем в Москву. Вошедший в кабинет Сунь Фо был среднего роста, с проницательными глазами, улыбчив. Поздоровались. Сталин, как всегда, осведомился через переводчика, хорошо ли добрались до Москвы, как здоровье Чан Кайши, готов ли гость для беседы.
Расселись с одного края длинного стола для совещаний, какие стояли в кабинетах всех высоких советских руководителей.
Было 12 часов ночи. Обычно в это время или на час раньше кремлевские вожди назначали приемы "гостей": заслушивали наркомов; руководителей, которых они вызывали для отчета; совещались между собою по важным вопросам. Ночь своим покровом словно должна была подчеркнуть важность и таинственность встреч, бесед, переговоров.
После короткого ритуального начала Сталин прямо спросил: какие вопросы волнуют Чан Кайши? Чем они, большевистские руководители в Москве, могут быть полезны Бэйпину?
Сунь Фо после очередных традиционных витиеватых приветствий Сталину и его соратникам заявил, что привез специальное послание лидера дружественного Китая. Переводчик начал длинное чтение текста, которое было им уже заранее изложено на русском языке.
Чан Кайши просил у Сталина советников, оружия, много оружия, но главное, чтобы СССР… объявил войну Японии. Это выгодно, по его мнению, не только Китаю, но и СССР…
Сталин перебил переводчика и сразу же заявил:
– Объявлять Японии войну нам нецелесообразно. Прежде всего по политическим соображениям. Сейчас, – он сделал ударение на данном слове, – это делать не следует.
Переводчик переводил. Сунь Фо быстро выстраивал в своем блокноте иероглифы.
Что же касается оружия, продолжал Сталин, то надо смотреть на дело капитальнее. Дадим что можем. Но вам надо построить 1–2 авиазавода, 1–2 завода для артиллерийского вооружения. Окажем помощь.
Беседа в том же духе длилась долго. Китаец просил – Сталин отвечал. Иногда поддакивали Молотов и Ворошилов и "подкрепляли" Сталина доводами, аргументами, цифрами. Было уже три часа ночи, когда Молотов, обращаясь к участникам переговоров, заявил:
– Есть предложение поужинать у меня дома. Жена уже давно ждет…
Конечно, "вождями" все было расписано заранее. В том числе и почти "утренний" ужин. Дружно поднялись и отправились к Молотову. Вскоре туда приехали вызванные А.И. Микоян, Н.И. Ежов. Ночная пирушка длилась до 5.15 утра. Все изрядно захмелели, выпив по дюжине рюмок "за товарища Сталина", "вождя китайского народа Чан Кайши", "дружбу двух великих государств". Кровавый пигмей Ежов, слывший наверху пьяницей, быстро опьянел и что-то бормотал про "важность укрепления карательных органов". Сталин и Ворошилов очень высоко отзывались о Чан Кайши как о полководце, хотя, нажимали собеседники, в борьбе с Китайской Красной Армией было принесено много напрасных жертв…
Переводчик, самый трезвый из компании, еще успел зафиксировать прощальный тост Сталина:
– История любит шутить. Она иногда выбирает дурака, как палку, которая подгоняет исторический прогресс. Японская военщина представляет дурака. Япония не завоюет Китай. Я пью за сильный Китай, который будет включать в себя и Синьцзян, и Внешнюю Монголию!
Вновь дружно выпили.
После "ужина" вожди разъехались отсыпаться. Когда же Сталин вновь встретился с Сунь Фо через три месяца, 23 мая 1938 года, он уже был готов дать Чан Кайши многомиллионный заем в долларах под оружие, военное производство.
Так большевистские вожди теперь предпочитали вести свою международную политику; не через Коминтерн, международные конгрессы или Лигу Наций, а путем тайных переговоров, закрытых сделок, взятия взаимных обязательств со странами, которые, по мысли кремлевских руководителей, могли быть полезными в их глобальных планах.
Мы коснулись китайского сюжета не случайно. Именно в китайских вопросах Сталин считал себя особо большим специалистом. Достаточно напомнить его известные и весьма претенциозные речи в ИККИ (Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала) 30 ноября 1926 года "О перспективах революции в Китае" и 24 мая 1927 года о "Революции в Китае и задачах Коминтерна". В 30-40-е годы Сталину все время приходилось маневрировать между Гоминьданом и компартией, максимально используя "китайский вопрос" для "разгрома" (любимое сталинское выражение) своих оппонентов в лице то Троцкого, то Зиновьева и Каменева, то Бухарина. Правда, десятилетие спустя после упомянутой беседы "Правда" напишет: "Проникая взором гениального стратега", Сталин укажет, "что реакционные гоминьдановские круги давно пошли на сделку с кровными врагами китайского народа-американскими и английскими империалистами". Чан Кайши теперь уже в контрреволюционном лагере…
От прямой атаки на цитадель империализма с целью зажечь там пожар мировой революции большевики перешли к стратегии длительной осады крепости, не отказываясь от идеи советизации всей планеты. Сталин уверен, что "мировая революция будет развиваться путем революционного отпадения ряда новых стран от системы империалистических государств…". В этих условиях СССР превращается "в базу дальнейшего развертывания мировой революции, в рычаг дальнейшего разложения империализма".
Этой установке, сформулированной Сталиным в декабре 1924 года, он остался верен до конца своей жизни.
Хотя, когда американский издатель Р. Говард задал 1 марта 1936 года вопрос:
– Оставил ли Советский Союз свои планы и намерения произвести мировую революцию? – вождь ответил:
– Таких планов и намерений у нас никогда не было.
Заявлено это было без тени смущения…
Такими были практически все большевистские руководители; ложь являлась их союзницей.
В первые два десятилетия наследник Ленина пытался максимально использовать для разжигания мирового пожара Коминтерн, почти с самого начала превратившийся в подсобный инструмент кремлевских вождей и служб НКВД. Сопротивление "братских партий" этой незавидной роли было слабым и недолгим. Те, кто пытался протестовать против сталинского диктата в Коминтерне, поначалу бесцеремонно удалялись из структур международной организации, а в 30-е годы просто физически уничтожались.
Так, в декабре 1928 года сторонники Бухарина в руководстве ИККИ Ж. Эмбер-Дро и Серра (А. Таска) пытались протестовать против методов сталинского влияния в Коминтерне. В результате они подверглись решительному остракизму и были быстро удалены из ИКП. Таска позже, уехав из СССР, написал в Секретариат итальянской компартии: "Сталин – это знаменосец контрреволюции… Для него важны не принципы, но монополия на власть".
В разгар активизации борьбы с фашизмом, в чем немалую роль сыграли решения VII конгресса Коминтерна, Сталин развернул кровавый поход не только против собственного народа, но и функционеров давно притихшего Коммунистического Интернационала. НКВД хозяйничал в кадрах Исполкома Коминтерна, как в каком-нибудь провинциальном обкоме ВКП(б). В 1936–1937 годах волна арестов затронула все структуры Коминтерна.
В октябре 1937 года Г. Димитров, генеральный секретарь Исполкома Коминтерна, и секретарь ИККИ Д. Мануильский обратились в ЦК ВКП(б) за помощью: исполком парализован из-за того, что "органами Наркомвнудела выявлен ряд врагов народа и вскрыта разветвленная шпионская организация в аппарате Коминтерна". Нужны кадры…
Окончательно порвав с европейской социал-демократией, которую Сталин называл "социал-фашизмом", обескровив Коминтерн, вождь большевиков сделал ставку на сугубо тоталитарные методы влияния в международных и коммунистических делах. Тайные сговоры, усиление агентурной сети НКВД в стране и за рубежом, инициирование нужных процессов в государствах, где есть антиимпериалистические настроения, стали методами "революционных" действий Сталина. Особенно после того, как по его инициативе в июне 1943 года был распущен Коминтерн, которому Ленин отводил когда-то роль главного факельщика мировой революции.
Конечно, Сталин и его службы внешне весьма "цивилизовались", и в 30-е годы не могло уже появляться таких официальных документов, какой, например, родился в 20-е годы в результате работы Особой комиссии в одном из советских дипломатических представительств в Прибалтике.
В докладе этой комиссии, в частности, говорилось: "Дипломатическая миссия, как военная крепость, должна быть внешне обставлена и внутренне организована так, чтобы ни один ненадежный, подозрительный или чужой человек не мог находиться постоянно внутри ее помещения, а посторонние лица могли иметь туда доступ только на определенных условиях, гарантирующих миссию от шпионства извне и предательства изнутри… В каждом постоянном участнике работ миссии необходимо предполагать возможного предателя, а в каждом "госте" – возможного шпиона…"