У меня, когда пошли первые результаты, появилась своя однокомнатная квартира напротив ЦСКА. Потом я, уже став олимпийской чемпионкой, переехала в трехкомнатную на улице Рылеева, у метро "Кропоткинская" (теперь это Гагаринский переулок). Нам ее дал маршал Гречко, министр обороны, когда мы с Зайцевым поженились, в 1976 году, после Олимпиады. Он принимал армейцев, победителей Игр, и награждал: кому внеочередное звание, кому именные часы. Наконец подошла моя очередь. Все же стоят по росту. Я, естественно, самая последняя. Когда министр до меня дошел, а за ним вереница его помощников, он говорит: "Вы не думайте, что я Ирочке ничего не подарю, я Ирочке подарю квартиру".
Мы долго в нее не могли въехать, потому что, во-первых, Зайцев был еще не прописан в Москве, а райсовет не пропускал наш ордер, потому что у меня считался сверх-излишек площади. Но армия настояла, так как это дом построил Генштаб, а приказ о выделении мне квартиры был подписан лично Гречко. Министр сам по квартирам этот дом расписывал. Он нас поселил на одной лестничной клетке с сыном первого секретаря ЦК партии Грузии Мжаванадзе Сашей. Мы поначалу в этом доме были единственными двумя молодыми семьями.
По большому счету, Смушкин с нами как тренер не работал, он руководил секцией. Да и работа была сезонная: лед залили - есть фигурное катание. А вот уже в Марьиной роще настоящие тренировки шли постоянно. Там, правда, особенного отбора не существовало, но я попала в группу. Если выполнялся разряд, то в ней можно было удержаться. В парке Жданова существовали платные группы: пять рублей заплатил - и катайся. Тренер, которая работала там, начала со мной заниматься по-настоящему самая первая, но не помню, как ее звали, потому что я была у нее недолго, она зимой сломала ногу. Ее стала подменять Зина Подгорнова. Именно Зина предложила моим родителям переправить меня в парк Дзержинского. Должна признаться, что я не очень любила ездить в Марьину рощу. Во-первых, мотаться приходилось через всю Москву. На Таганке я садилась в 24-й автобус. (Тут недавно я выезжаю около Театра Армии и вижу - впереди меня идет мой родной 24-й автобус.) Он шел по Цветному бульвару через площади Дзержинского, Ногина, Солянку и до Таганки. На Таганке я влезала в него с коньками, с полной сумкой, в нем толкалась - атас полный. Первое время мама, конечно, меня возила. А автобус я так не любила, потому что меня в нем укачивало. Мы с мамой иногда вылезали из него по два раза, меня сташнивало, я приходила в себя, и мы ждали следующий автобус. Для меня путь к фигурному катанию лежал, можно сказать, через всю Москву с тошнотой и остановками. Настоящие путешествия лилипута.
Но уже в восемь лет я стала ездить сама. Мама провожала меня до остановки, и я доезжала до Марьиной рощи сама. А кто-то из родителей фигуристов отправлял меня обратно. Не всегда, не постоянно, но часто. Тем более я весь этот маршрут знала наизусть. Через какое-то время папа стал курировать мое фигурное катание. Уже был построен искусственный каток в ЦСКА. 1960-й или 1961 год, точно не помню. Чемпион Советского Союза Лев Михайлов стал набирать группу фигуристов для армейского клуба. И очень многие ребята из Марьиной рощи, со стадиона Юных пионеров (потому что на стадионе тогда не было искусственного катка), потянулись в ЦСКА. Я очень хорошо помню, как Михайлов устроил просмотр. Да, абсолютно точно - шел шестидесятый год. Почему? Сейчас объясню, как я эту дату вспомнила.
Михайлов смотрел всех, но я по возрасту получалась уже немножечко переросток. С виду маленькая, но по годам не проходила в его группу. И все же он меня взял. Я думаю, что если кто-то из старожилов помнит то фигурное катание конца пятидесятых, тот помнит Льва Михайлова и его знаменитый дет-троп, прыжок-волчок в переводе с английского, его флайн-кэмел, или прыжок либела, как у нас его называют, помнят и бэк-кэмел - этот прыжок первым сделал легендарный Дик Баттон. Михайлов был нашим советским Баттоном, уникальным фигуристом. Никто в СССР (а по телевидению фигурное катание тогда не показывали) не делал таких прыжков, поэтому он был известен узкому кругу. Я на просмотре прыгнула либелу, он меня за это и взял. Он сразу подъехал к папе и сказал, что меня зачислил.
Либела - это вращение в ласточке. То есть прыгаешь с левой ноги на правую и вращаешься назад. Именно вращение назад, вот почему называли бэк-кэмел, то есть прыжок в задний кэмел. Надо сказать, что второй юношеский разряд к тому времени у меня уже был.
А почему так врезалось в память, что шел шестидесятый год? Когда мы тренировались, нам давали самое плохое время: или рано утром, или поздно вечером. Если вечерние тренировки, то папа или мама привозили меня домой буквально на последнем поезде метро. А если рано утром, то в редких случаях родители позволяли себе везти меня на такси. Денег больших в доме не водилось: мама не работала, поэтому такси - непозволительная роскошь. Машин тогда было мало, рано утром едешь по совершенно пустой Москве. Ехала на "победе" с шашечками по борту - кайф я получала жуткий.
Тогда я попала на генеральный прогон первого советского балета на льду - Московского ледового балета, где увидела пару - Нину и Станислава Жуков. Шел шестьдесят первый год, команда не поехала на чемпионат мира, и Жуки оказались свободными. Первенство отменили после авиакатастрофы, в которой погибла вся американская команда. Но впервые я увидела Стаса на чемпионате Советского Союза, который проходил тогда в Лужниках. Последний чемпионат, в котором они принимали участие. Все аплодировали Белоусовой и Протопопову, а первое место заняла пара Жуков. Когда Нина и Станислав шли к пьедесталу, народ свистел, и я видела, как Стас буквально тянет свою партнершу. И стояли на второй ступени такие скромные Белоусова и Протопопов - буквально два лебедя. Третье место заняли Галина Седова с Жорой Проскуриным.
Это все происходило ранней весной 1960-го, а осенью принималась программа балета, которую поставил Лавровский, балетмейстер Большого театра. Вот, на секундочку, какие у нас специалисты работали. Московский балет на льду много лет сохранял несколько номеров Лавровского. Его создавали знаменитая Татьяна Александровна Сац с Лавровским.
Все смотрели на Жуков и поражались, потому что Лавровский с Татьяной Александровной придумали им потрясающие номера. Мне кажется, что до сих пор таких номеров в балете нет. Один номер у них был лирический. Сказать про Жука "лирический персонаж" уже смешно. Тем не менее номер назывался "Летите, голуби, летите". Им сделали "продление рук" - как крылья. Они катались все время рядом, и "крылья" летели надо льдом, как у двух птиц. Невероятно, как этот номер придумали! Безумно красив, я до сих пор его досконально помню! У Стаса не было шеи, он вообще "неподвижный", и чтобы его как-то растанцевать, этими крыльями скрыли его недостатки. Второй номер поставили то ли на самбу, то ли на румбу. Сделали на костюмах огромные рукава и в руки дали маракасы. Рукава такие, что не видно ворота. Сначала они выходили на лед в сомбреро, а потом в танце шляпы сбрасывали. Эти два номера меня совершенно поразили.
Они оба не гротесковые катальщики, но Лавровский выжал лучшее из того, что они умели, а они умели кататься лучше всех в стране. Был еще номер "Лиса и Бобер" по басне Сергея Михалкова, он тоже производил впечатление. Сколько лет прошло, а эти номера передавались по наследству. Когда только-только Лужники были построены, к нам впервые приехал американский балет на льду "Айс-Капетс". Я его видела, меня папа водил, правда мы с ним сидели высоко и сбоку. Невозможно представить по тем временам, что они делали. (Много позже я познакомилась с этими артистами.) Один из номеров - это атлетического сложения "папа", который "возил" "маленькую девочку", а она у него на руке делала всякие растяжки. Меня больше всего поразило, что такой маленький ребенок, а уже выступает. Был номер, специально сделанный для Советского Союза, в нем на льду ставились ракеты, а артист через них перепрыгивал. Таким образом демонстрировалось, насколько американцы сильны. В конце выложили десять или двенадцать ракет, он и их перепрыгивал. Там выступала пара Вагнер - Пол, образцовая для Жука, он подгонял под них все свои пары. У меня так странно в жизни складывалось: кто в моей памяти застревал, с тем я потом обязательно встречалась. Много раз себя на этом ловила.
Говорят, что спектакль американцев увидел кто-то из нашего правительства, чуть ли не Фурцева, которая велела создать отечественный балет на льду. Американские гастроли в Москве проходили осенью шестьдесят первого года, но я уже год как тренировалась в ЦСКА. Значит, я пошла в клуб в шестидесятом.
На искусственном льду мы катались очень мало. Занимались в основном зимой на стадионе, что на Песчаной. Потом стали заливать теннисные площадки в ЦСКА. В шестьдесят третьем - шестьдесят четвертом году в клубе работали чешские тренеры, а осенью 1964-го в ЦСКА пришел работать Жук. И я сразу оказалась у него в группе.
Нас, фигуристов, в ЦСКА было вообще-то не очень много. Назвать нас секцией уже нельзя, но школой рано. В армейском клубе есть хоккейная команда, значит, лед и нам перепадал. Перед Жуком, насколько я понимаю, поставили задачу - создать сильный коллектив, команду фигуристов. В армии полагалось иметь командные виды спорта. Жук стал делать спортивную пару Жук - Горелик, потому что пара его сестры Татьяны Жук с Александром Гавриловым распалась. Танцоры Виктор Рыжкин и Мила Пахомова пришли тренироваться от Чайковской к Жуку. Потом появились Валерий Мешков, Лена Котова, со стадиона Юных пионеров пришли одиночницы Щеглова, Богданова, а за ними Галя Гржибовская. Получилась достаточно мощная команда. Потом Жук меня поставил в пару с Улановым. Но по-прежнему у нас большого числа фигуристов не наблюдалось. В ЦСКА еще не сложилась своя школа.
В Марьиной роще чем хорошо - там было много соревнований. Я считаю, что Гляйзер с Новожиловой сыграли большую роль в становлении фигурного катания в Москве. В Марьиной роще нам все время придумывали номера, обязательно весной, уже на искусственном катке. Зимой мы выступали с этими показательными номерами на естественном льду, а потом уже на маленьком каточке, как на сцене. Занавески раздвигались, родители за ними сидели, а мы крутились перед ними. Идея гениальная. Я знаю, что Наташа Бестемьянова хочет такой театр создать. Я не говорю, что он обязательно должен быть летний, но такой, чтобы с площадкой как со сценой.
Самый первый ледовый спектакль, в котором я принимала участие, это групповой номер "Белоснежка и семь гномов". Я, естественно, оказалась среди гномиков, в колпаке. Плюс борода, которая мне жутко мешала. Где-то дома сохранились фотографии с того представления. Родители нам шили костюмчики.
Мы все время соревновались с ребятами со стадиона Юных пионеров, потому что считалось, что самые лучшие номера делали там, а наша Марьина роща шла второй за ними. Третье место в Москве - школа "Локомотива". Я даже сейчас не помню, где она располагалась. Там работали муж и жена Васильевы. Васильева тренировала Татьяну Шаранову и Анатолия Евдокимова, брата и сестру Олеховых, Андрея и Людмилу, и оттуда вышел будущий чемпион мира Сережка Волков. "Спартак" - это Сокольники. Там уже имелся большой искусственный каток. Но, как и везде, каток открытый. Первый открытый каток олимпийского размера. На стадионе Юных пионеров был первый закрытый маленький каточек, а в Марьиной роще его построили полуоткрытым-полузакрытым: крышу над ним возвели, а стены отсутствовали. В Сокольниках часто проходили чемпионаты Москвы. Зимой мы, как правило, выступали в Лужниках; там, где сейчас Малая спортивная арена, раньше находились теннисные корты, открытый теннисный стадион с трибунами. Теннисные площадки заливали, а зрители размещались на трибунах.
Тренерская элита
В фигурном катании есть несколько профессий. Есть хореограф-постановщик. Это то, что долгие годы успешно воплощали Елена Анатольевна Чайковская и Татьяна Анатольевна Тарасова. Есть другая профессия - тренер. К тренерам я могу отнести Виктора Кудрявцева, Эдуарда Плинера, Жука и Игоря Москвина. Эти люди занимаются "техническим оснащением" спортсмена. Все, что касается постановки техники, к Тарасовой (я точно могу сказать, потому что я у нее тренировалась) имеет мало отношения. Другое дело, что у Тарасовой абсолютно неординарное мышление. Если мы все, обычные люди, мыслим прямо, то она будет обязательно пробовать вправо или влево. А может, вообще назад. Чайковская, как мне кажется, берясь за спортсмена, достаточно четко выстраивает ему стратегию поведения, работы и продвижения к результату.
Татьяна Анатольевна все решает эмоционально. Она может работать только с теми, кто ей верит беспредельно. Если со стороны спортсмена возникают сомнения - ты мне еще докажи, что делать надо так, а не по-другому, - то ситуация может развиться в большой конфликт, и, как правило, заканчивается разрывом отношений. Она как любит наотмашь, так и бьет наотмашь. Но в ней есть, безусловно, то, что мы называем талантом. И за счет ее шестого чувства, ее невероятных способностей ей многое прощается, что в нормальной жизни, обычным людям, наверное, никогда бы не прощалось.
Елена Анатольевна - человек более глубокий, чем Тарасова, хотя, как любой женщине, ей в эмоциях не откажешь.
Я, например, для себя сделала такой вывод - не хочу с Тарасовой ни ругаться, ни дружить. Потому что ругаться - это неприлично и недостойно. Мы все-таки рядом столько лет прожили. Дружить же просто невозможно. А дружба - это взаимное уважение, принятие в человеке, с которым ты дружишь, не только его сильных, но и слабых сторон. Конечно, Татьяна Анатольевна старается быть человеком конъюнктурным, но это обычное поведение в нашем мире. Когда говорят, что нельзя, мол, так переманивать спортсменов, я с этим не согласна. Я понимаю, что наступает такой период, когда мы сами уходим. Я, например, к Тарасовой сама пришла. Меня никто не переманивал.
Татьяна Анатольевна умеет красиво говорить, умеет обольщать. Нам, спортсменам, добрых слов не хватает, а тренер, который ведет своего спортсмена, он все время твердит: это надо сделать, то надо сделать, здесь ты слабину дал, здесь не так выехал. Татьяна Анатольевна чуть ли не единственная, которая, насколько это можно, тобою восхищается. Мы же все любим ушами, особенно женщины. А в нашем мире, если ты получаешь такое ежедневное поощрение, оно дает тебе еще больше сил. У Татьяны Анатольевны долгие годы был девиз: давайте говорить друг другу комплименты. А я вообще не умею говорить комплименты, и, естественно, наши отношения были чисто деловыми. В те годы, когда мы с Сашей у нее работали, я чем могла ей помогала.
Третья великая российская женщина-тренер - Тамара Николаевна Москвина. Мне кажется, у меня с ней были самые честные взаимоотношения. Хотя в общем-то она была для меня тренером-соперником. Но при этом мы с ней всегда общались безо всяких упреков друг к другу.
К сожалению, травмы в парном такие, как мало где в спорте. Здесь не меньшая конкуренция, чем в танцах, но там соперничество в основном словесное. В парном катании мы честнее друг к другу относимся. Каждый, кто прошел через парное катание, знает, что и для тренера, и особенно для девочек - это самый тяжелый вид спорта. Требования невероятно высокие. Мы и без судей прекрасно видим, кто сильнее в данный момент.
С Тамарой у меня был такой случай. В 1983 году мы не могли послать на чемпионат Европы ее пару Елена Валова - Олег Васильев и пару ее супруга, Игоря Москвина, Лариса Селезнева - Олег Макаров, потому что обе эти пары были дисквалифицированы за драку на тренировке. Но я прекрасно понимала, что они единственные, кто может и готов бороться с немцами Бест - Тирбах, которые за год до этого стали чемпионами. Такая, простите, пара уродцев. На моей памяти только одна немецкая пара была красивая: Кернер - Остеррайх, они выступали в середине 1970-х. Все остальные просто корявые какие-то - и внешне, и по катанию. На тренерском совете после проката (а прокаты состоялись у меня на тренировке) я сказала, что пара Валова - Васильев должна поехать на чемпионат Европы. Я высказала свое мнение, а мне тогда с ехидством кто-то, уже не помню кто, сказал: ну и вместо кого ты их пошлешь? Третьего номера в тот момент не было, а вторыми в команде была моя пара Вероника Першина - Марат Акбаров. Я говорю: да хотя бы вместо моей пары. Жаба меня не душит. Конечно, я знала, что моим спортсменам мое мнение тут же передали. Но я привыкла всегда смотреть правде в глаза и защищать интересы команды. Думаю, что на том совете мало кто меня понял, но все-таки поддержали. Валова с Васильевым поехали на чемпионат Европы, стали там серебряными призерами, а через месяц на чемпионате мира победили. И я была рада, что косвенно им помогла. Мы с Тамарой никогда ничего не делили, особенно когда она в Америке работала. Мы с ней делились только жизненным опытом.
Москвина не постановщик. Все, что она ставит сама, как правило, выходит плохо. Точно так же, когда она сама костюмами занимается, - это тоже всегда так себе. Она тренер! Она умеет сохранить пару, она умеет выстраивать политику для пары. Я говорю только о паре, потому что она занимается в основном парным катанием. И в этом деле большой молодец. Потому что действительно есть такая проблема, скрытая от зрителей, - сохранить пару, создать взаимоотношения в ней. Серьезная проблема - продвижение пары, особенно когда доминировавшая прежде в парном катании линия отечественного спорта стала пошатываться. Тамара буквально спасала своих ребят. Она увозила Артура Дмитриева, будущего двукратного олимпийского чемпиона, в Америку, потому что понимала - в Питере он пропадет, ему необходимо создавать совершенно другой климат. Она сумела отстоять пару Бережная - Сихарулидзе, тем самым выводя две свои пары на олимпиаде в Нагано на первое и второе места. Я видела, с каким уважением ее спортсмены к ней относятся. Так не притворяются. Тамара Николаевна - один из немногих тренеров в фигурном катании, с которым ученики остаются.
Я не могу сказать, что у Москвиной своя школа. Школа в моем понимании - подготовка спортсмена с самого начала. Хотя у нее работала в Питере группа тренеров, и Игорь Борисович ей был только в помощь, но Тамара все-таки берет уже более или менее готовых ребят. У нее был первый опыт, когда она взяла детей, составила их в парочки и стала их вести. Это были Воробьева - Власов и Леонидова - Боголюбов. Но дальше, по крайней мере в последнее десятилетие, она стала брать взрослых ребят. Когда возникла та сложная ситуация с дракой (а у нее с мужем была одна группа парного катания), Игорь Борисович со своими ребятами стал работать в одно время, а ученики Тамары Николаевны - в другое. Мы помогали им развести группы по времени, потому что понимали: они тренеры большие, и ученики у них серьезные.
Поскольку все пары в одно время на катке не помещались, меня просили объединиться с Игорем Борисовичем. Я ответила: конечно, все будет замечательно. Хотя, честно говоря, мне с ним приходилось нелегко. Поскольку я отношусь к нему с огромным уважением и пиететом, Игорь Борисович мог прийти и безо всякого вступления сказать: мне сейчас нужна музыка на двадцать минут. Он не спрашивал, какие у меня в этот момент тренерские планы. Или: Ира, давай сегодня так, а завтра иначе. Я под него меняла планы тренировок своих ребят. Я ни на минуту не забывала: он старше меня и опытнее, и спортсмены, с которыми он в данный момент работает, по классу выше моих спортсменов. Хотя можно было спокойно закатить истерику, как у нас это часто делают. Покричать, повопить, выбить себе какие-то преференции. Но ему нужна была музыка на двадцать минут, и я спокойно уходила на второй план безо всякого ущемленного самолюбия.