* * *
Имена убийц Мирбаха сразу обнародованы не были. Газеты сообщали о "провокаторах", "заговорщиках" и т. д. Фамилия Блюмкина появилась в прессе лишь 8 июля - в сообщении Троцкого. Он подчеркивал, что "некий Блюмкин" совершил убийство немецкого посла графа Мирбаха по постановлению ЦК ПЛСР. Об Андрееве газеты упомянули еще позже - 14 июля.
На самом деле убийцы Мирбаха сразу же были объявлены в розыск. Уже 6 июля во все милицейские участки Москвы была направлена телеграмма: "Задержать и препроводить в уголовную милицию Якова Блюмкина. Приметы: высокого роста, голова бритая, обросший черной бородой, хромой ввиду вывихнутой ноги. Одет в зеленый френч, может быть, и синий костюм. У Блюмкина могут быть бланки Чрезвычайной комиссии".
Было еще и дополнение к телеграмме: "Роста Блюмкин выше среднего, черные волосы, лоб высокий, лицо бледно-желтоватое, густая круглая борода, у губ редкая. Тип еврейский. Одет в черную шляпу (опять эта шляпа! - Е. М.) и синий костюм".
В этом дополнении фигурировал и Андреев: "Надлежит также задержать Николая Андреева. Приметы: небольшого роста, рыжеватый, нос горбатый, лицо тонкое, длинное, худощавый, глаза косят. Тип еврейский".
Некоторое время немцы требовали (правда, довольно вяло) розыска террористов. Советское правительство отвечало, что они скрываются. И действительно, Блюмкин и Андреев как в воду канули.
Между тем 6 и 7 июля Блюмкин был совсем рядом, как уже говорилось, - всего лишь в нескольких десятках метров от штаба отряда Попова. Он находился в госпитале, на другой стороне Трехсвятительского переулка, и оставался там до середины дня 7 июля.
Позже Блюмкин утверждал, что испытывал сильные душевные терзания. Когда он узнал, что в штаб приехал Дзержинский, то попросил перенести его в лазарет, чтобы "предложить ему меня арестовать".
"Меня не покидала все время незыблемая уверенность в том, что так поступить исторически необходимо, что Советское правительство не может меня казнить за убийство германского империалиста, - отмечал он в автобиографии. - И даже в сентябре, когда июльские события четко скомпоновались, когда проводились репрессии правительства против левых эсеров, и все это сделалось событием, знаменующим собою целую эпоху в Русской Советской Революции, даже тогда я писал к одному члену ЦК, что меня пугает легенда о восстании и мне необходимо выдать себя правительству, чтобы ее разрушить". Но его просьбу, утверждал Блюмкин, отказался выполнить левоэсеровский ЦК.
Седьмого июля левые эсеры так быстро отступили (сбежали) из своего штаба, что часть их раненых бойцов осталась в лазарете. Блюмкин так и рассказывал: "При отступлении из Трехсвятительского переулка я был забыт во дворе лазарета". Оттуда-де его увезла на автомобиле в первую городскую больницу некая сестра милосердия, имени которой Блюмкин так никогда и не узнал. Там он назвался красноармейцем Григорием Беловым, раненным в бою с отрядом Попова.
В суматохе тех дней на "красноармейца Белова" никто не обратил внимания. К тому же Блюмкин не был похож на человека, которого описывали в правительственных ориентировках. Он был уже без бороды, острижен почти наголо и одет в солдатскую форму. Но долго оставаться на одном месте было опасно - подозрительных раненых разыскивали по московским больницам и рано или поздно он попал бы в руки большевиков.
Вечером 9 июля Блюмкина увезли из больницы. Сделали это, как он писал, его "внепартийные друзья". Кто были эти друзья - осталось неизвестно. Уж не его ли знакомые по литературной тусовке? Кто знает… Так же непонятно, как "внепартийные друзья" узнали, что Блюмкин находится именно в этой больнице, и как был совершен побег. Во всяком случае, ему удалось улизнуть. В Москве он скрывался еще несколько дней - в лечебнице или на частных квартирах. И здесь непонятно - кто его все-таки прятал?
Вообще, об этом периоде биографии Блюмкина известно крайне мало - лишь то, о чем он потом сам писал в своих показаниях. Было ли все так, как он рассказывал, или что-то "бесстрашный террорист" присочинил - можно только гадать. Остается верить Блюмкину на слово. Но можно, конечно, и не верить.
Двенадцатого июля Блюмкин выбрался из Москвы и оказался в Рыбинске. Там он жил под фамилией Авербах и лечил раненую ногу. Так продолжалось до конца августа. В начале сентября, "очень нуждаясь", он начал давать уроки в Кимрах, в уездном комиссариате земледелия. Интересно, кого он там учил и чему? "Все это время, - писал Блюмкин, - я был абсолютно оторван от партии. Она не знала, где я нахожусь и что со мной делается". И действительно, многие важнейшие события в стране прошли мимо него.
* * *
Четвертого августа 1918 года "ограниченный контингент" войск стран Антанты высадился в Архангельске. На Волге и в Сибири возникли "демократические" проэсеровские правительства - там уже вовсю шла Гражданская война. 30 августа в Петрограде был убит председатель Петроградской ЧК Урицкий, а вечером того же дня в Москве - ранен Ленин. Советские газеты были заполнены патетическими стихами, посвященными вождю. В стихотворении Нелюдима-Соловьева, напечатанном в "Правде" 15 сентября 1918 года, говорилось, что "доверчивого Орла" укусила в крыло Змея. А некто Е. Красная в той же "Правде" объясняла, за что ранен Ленин (стихотворение так и называлось - "За что?").
…Лишь за то, что мечом беспощадным в крови
Разрушает он ваши химеры,
Разгоняет лучом светозарным в умах
Все, чем вы затемняли сознанье!
Лишь за то, что великий в словах и делах
Строит с нами он новое зданье.
На эти убийство и покушение большевики ответили объявлением "красного террора" - газеты публиковали списки расстрелянных заложников, "представителей эксплуататорских классов".
Находившаяся в это время под арестом Мария Спиридонова написала открытое письмо в ЦК партии большевиков. В нем она обвинила их в "надувательстве трудящихся" и репрессиях, которые, по ее словам, представляли собой убийства "тысяч людей" из-за "поранения левого предплечья Ленина". Однако ЦК ПЛСР 31 августа 1918 года выпустил резолюцию с одобрением террора "против всех империалистов и прихвостней буржуазии":
"Слугами буржуазной контрреволюции ранен Председатель Совета Народных Комиссаров Ленин. Мы, стоящие на крайне левом крыле революционного социализма, считающие террор одним из способов борьбы трудящихся масс, будем всеми силами бороться против подобных приемов, когда они имеют целью удушить русскую революцию. Покушение на Ленина произведено справа, защитниками буржуазного строя, кого революция лишила былых привилегий и кто желает уничтожения советского строя и социалистических реформ. Ленин ранен не за то, что он капитулировал и пошел на путь соглашательства. Нет, он ранен теми, для кого даже его политика есть политика крайней революционности. <…> Мы считаем, что восстание миллионов трудящихся, хотя и искаженное соглашательской политикой вождей, не удастся задушить гибелью этих вождей. Покушение на Ленина - один из таких эпизодов контрреволюционного падения, и на такие попытки контрреволюции трудящиеся массы должны ответить встречным нападением на цитадели отечественного и международного капитала…"
В Москве большевики объявили, что раскрыли так называемый "заговор послов" во главе с руководителем британской миссии Локкартом. По советской версии, Локкарт пытался подкупить охранявших Кремль латышских стрелков, чтобы с их помощью совершить переворот и арестовать правительство Ленина. Затем латышские части должны были занять Вологду и соединиться с англичанами, которые наступали бы из Архангельска.
После покушения на Ленина Локкарт был арестован. Французский генконсул Гренар, Сидней Рейли и Анри Вертамон скрылись.
В октябре 1918 года "измотанный нечеловеческим напряжением" Дзержинский уехал на несколько дней в Швейцарию, где находились его жена и сын. Поехал он туда, разумеется, под другой фамилией и даже бороду сбрил. Встретивший его перед отъездом комендант Кремля не узнал "железного Феликса". Вскоре Дзержинский вернулся из Швейцарии, потом приехала его семья, и они поселились в Кремле. С Блюмкиным Дзержинскому предстоит встретиться еще не раз.
Левые эсеры окончательно раскололись. Одна их часть решила пойти на сотрудничество с большевиками, другая ушла в подполье. Из всех лидеров партии своей смертью умрут лишь двое. Прош Прошьян в декабре 1918 года скончается от тифа, а Исаак Штейнберг, уехавший в 1923 году из России, умрет спустя 34 года в эмиграции в Нью-Йорке. Все остальные погибнут в борьбе с большевиками или будут арестованы и расстреляны в годы репрессий. Но тогда они еще не потеряли надежды…
В сентябре Блюмкин наконец-то "случайно" завязал сношение с ЦК левых эсеров. Он обратился туда с предложением "спешно" отправить его "на Украину в область германской оккупации для террористической работы". Ему приказали выехать в Петроград и там ожидать отправки.
Надо сказать, что самую громкую акцию левых эсеров на Украине, которая могла бы соперничать с убийством Мирбаха, Блюмкин тоже пропустил.
"Палач международной революции". Убийство фон Эйхгорна
В списке "виднейших представителей международного империализма", которых левые эсеры собирались уничтожить, одними из первых значились гетман "всея Украины" Павло Скоропадский и главнокомандующий группой армий "Киев", глава оккупационной администрации занятых германскими войсками областей Украины генерал-фельдмаршал Герман фон Эйхгорн.
В июне 1918 года в Киев прибыла боевая группа левых эсеров. Ее возглавляла Ирина Каховская. В группе был и Борис Донской. Через некоторое время группа приняла решение - первый удар будет нанесен по Эйхгорну.
В 1918 году Герману фон Эйхгорну исполнилось 70 лет. Профессиональный прусский военный, участник Франко-прусской войны, внук (по матери) известного немецкого философа-идеалиста Фридриха Шеллинга, он во время Первой мировой войны командовал группой армий на русском фронте, которая так и называлась - "Эйхгорн". Группа действовала в Прибалтике и Белоруссии.
Для противников Брестского мира Эйхгорн, как и Мирбах, был одной из самых мрачных и одиозных фигур "германского империализма". "Генерал Эйхгорн, как и недавно убитый в Москве граф Мирбах - оба являлись представителями немецкого капитала, оба - один штыками, другой сетями дипломатических нот и политической полиции - выполняли черное дело уничтожения Советской России", - говорилось в одной из левоэсеровских листовок.
"Душа и мозг переворота на Украине", "палач международной революции", "покрывший за короткое время своего командования и царствования на Украине богатую, красивую и веселую страну кровью, виселицами и неубранными трупами", "агент разбойничьего империализма", "палач Украинской свободы" - и это все о нем, фон Эйхгорне. Ну а Блюмкин в одной из своих статей позже назовет его "титулованной акулой".
Итак, группа начала слежку за Эйхгорном. Борис Донской даже купил коня и превратился в "извозчика", чтобы свободно передвигаться по городу. Через некоторое время террористы установили, что каждый день в час дня генерал-фельдмаршал и его адъютант прогуливаются по городу. Теракт запланировали на 30 июля.
Исполнитель Донской в карман плаща положил самодельную бомбу. Его подстраховывали другие члены группы, в их числе и Ирина Каховская.
Эйхгорн в сопровождении адъютанта, капитана фон Дресслера, шел по Екатерининской улице, направляясь к своему дому. На перекрестке с Липским переулком они прошли мимо человека в плаще, который неожиданно выхватил из кармана бомбу и швырнул ее в немцев. Раздался взрыв. Террорист вскочил в проезжавший мимо фургон, но тут же выскочил и поднял руки. Его схватили подбежавшие немецкие солдаты.
Донской поступил в полном соответствии с кодексом чести эсеров-террористов - не скрываться с места теракта, а использовать его в целях революционной пропаганды и объяснить властям и населению мотивы своего поступка.
"На место покушения немедленно прибыл пан Гетман, и в его присутствии генерал-фельдмаршал, который был в сознании, был перевезен в одну из киевских клиник", - писали киевские газеты.
Гетман Скоропадский жил рядом с домой Эйхгорна - на Левашовской улице. Когда раздался взрыв, они с немецким генералом Раухом только что закончили завтракать в саду резиденции и решили немного прогуляться там. "Не отошли мы и нескольких шагов, как раздался сильный взрыв, - вспоминал Скоропадский. - Я по звуку понял, что разорвалось что-то вроде сильной ручной гранаты… Я и мой адъютант побежали туда. Мы застали действительно тяжелую картину, фельдмаршала перевязывали и укладывали на носилки, рядом с ним лежал на других носилках его адъютант Дресслер, с оторванными ногами, последний, не было сомнения, умирал. Я подошел к фельдмаршалу, он меня узнал, я пожал ему руку, мне было чрезвычайно жаль этого почтенного старика".
"Пан гетман, - добавляла газета "Голос", - наклонился и поцеловал раненого. Фельдмаршал открыл глаза, улыбнулся и пытался было заговорить, но силы оставили его". Впрочем, эту сцену, скорее всего, придумали репортеры.
Скоропадский тут же отправил свои соболезнования в Берлин. Кайзер Вильгельм II прислал в ответ телеграмму:
"Искренно благодарю вас за выражение вами от имени украинского правительства и украинского народа чувства соболезнования по поводу достойного проклятия преступления, которое учинено подлыми убийцами против моего генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна.
Бессовестность наших врагов, которые являются в то же самое время врагами спокойствия и порядка на Украине, не останавливается при выполнении своих мрачных планов ни перед какими самыми презренными средствами. Я надеюсь, что удастся подвергнуть заслуженному наказанию как непосредственных выполнителей преступления, так и его руководителей, а также надеюсь, что Всевышнему благоугодно будет оставить в живых жертвы гнусного покушения".
Несмотря на эти надежды, Эйхгорн и его адъютант скончались. Гетман выпустил грамоту, в которой объявлял "народу Украины" о покушении на Эйхгорна и его смерти:
"Сегодня, 30 июля 1918 г., в 10 ч. вечера, скончался командующий группою германских войск на Украине Генерал-Фельдмаршал Эйхгорн, погибший от злодейской руки заклятых врагов Украины и ее союзников.
Тем, кто не знал усопшего Генерал-фельдмаршала, трудно оценить, какая это великая и горькая утрата для Украины. Генерал-фельдмаршал Эйхгорн был искренним и убежденным нашим сторонником и другом украинского народа; целью его было создание самостоятельной Украинской Державы. Усматривая неисчерпаемые творческие силы в нашем народе, он радовался той славной будущности, которая ожидает Украину, и всеми силами поддерживал идею Украинской Державы даже среди тех, кто относились к ней с недоверием.
Мир же праху твоему, великий и славный воин! Как боевая твоя слава не умрет в сердцах германского народа, так и убежденная твоя работа на благо Украины оставит глубокий след в сердцах наших и не изгладится никогда со страниц истории Украины. Единственное утешение в этом тяжком горе, которое нас постигло, это то, что постыдное злодейство совершено не сыном Украины, а чуждым человеком, враждебным Украинской Державе и ее союзникам".
После панихиды тела генерал-фельдмаршала и его адъютанта отправили в Германию. Украинские власти устроили помпезную траурную церемонию. По некоторым данным, во время этой церемонии террористы хотели совершить покушение и на гетмана, но оно сорвалось.
Бориса Донского после допросов и пыток публично повесили на площади перед Лукьяновской тюрьмой. Никого из своих товарищей он не выдал. Донской сообщил лишь свое имя, то, что он состоит в партии левых эсеров и что Эйхгорн убит потому, что он "задушил революцию на Украине, изменил политический строй, произвел, как сторонник буржуазии, переворот, способствуя избранию гетмана, и отобрал у крестьян землю". Из тюрьмы он сумел передать записку: "Для меня нет в жизни более дорогого, чем революция и партия".
Руководитель группы боевиков Ирина Каховская попала в засаду на одной из явочных квартир - точнее, на даче вблизи Киева. Ее тоже жестоко допрашивали и в сентябре вынесли смертный приговор. Но чтобы казнить женщину, приговор должен был утвердить кайзер Германии. Этого он сделать не успел - в ноябре в Германии началась революция. Каховская оставалась в тюрьме еще несколько месяцев.
В 1919 году Липский переулок в Киеве будет назван именем Донского. Историк Ярослав Леонтьев пишет, что до конца 1930-х годов в музее Красной армии в Москве был стенд, посвященный его подвигу, с фотографией виселицы. Однако после заключения пакта Молотова - Риббентропа в августе 1939-го стенд по соображениям политкорректности убрали. Не стало и в Киеве переулка, названного именем эсера. Ну а во время оккупации Киева гитлеровцами в 1941–1943 годах Крещатик назывался Эйхгорнштрассе.