Большие неприятности приносили врагам "кукурузники" – легкие двукрылые самолеты. Как только наступала ночь, со всех сторон раздавалось их мерное тарахтение, а затем на вражеском переднем крае и за ним ухали мощные разрывы бомб. И снова лес становился помехой: случалось, правда редко, когда "кукурузник", не рассчитав, сбрасывал бомбу на нашу передовую.
Была еще одна причина, из-за которой лето и зима 1942 года были очень трудными для войск, не только на нашем, но и на всех других фронтах. О ней, этой причине, очень хорошо сказал А.В.Горбатов в своей книге "Годы и войны" (тогда он командовал дивизией): "В той обстановке естественно было, чтобы командир дивизии сам выбирал объекты для частных операций, сам определял силы отряда и время для нападения с использованием внезапности. В таких случаях противник имел обычно потери в два, три, а то и в четыре раза больше, чем мы. Другое дело, когда тебе издалека все распишут… с указанием часа атаки, определят силы (к тому же не соответствующие ни задаче, ни твоим возможностям). В этих случаях результат почти всегда бывал один: мы не имели успеха и несли потери в два-три раза большие, чел противник.
Особо непонятными для меня были настойчивые приказы – несмотря на неуспех, наступать повторно, притом из одного и того же исходного положения, в одном и том же направлении несколько дней подряд, наступать, не принимая в расчет, что противник уже усилил этот участок. Много, много раз в таких случаях обливалось мое сердце кровью…" .
В течение почти трехсот дней нашего пребывания на Северо-Западном фронте роты и батальоны дивизии бросались командованием в наступление именно так, как пишет А.В.Горбатов. Красной Армии приходилось расплачиваться солдатской кровью за преступления Сталина и Ворошилова, уничтоживших в 1937-1939 годах более 40 тысяч человек высшего командного состава – преданных стране, опытных и высокообразованных командиров полков, дивизий, корпусов и армий.
На "задворках" войны
Шли дни, они были заполнены таким количеством опасностей, болью, смертями, что я уже был не в состоянии запоминать подробности. Война перестала для меня быть чем-то необычным. Она превратилась в повседневное дело, вернее – в очень тяжелую и смертельно опасную, но обязательную работу. Участок фронта, проходивший по сучанскому болоту, по меткому выражению поэта Евгения Матусовского находился на "задворках" войны, а ее "фасад" был в Сталинграде и других "горячих" точках гигантского фронта. Но нам от этого не было легче. В память навсегда врезались те гиблые места "рамушевского коридора", где мы многие месяцы находились в активной обороне или проводили наступления. Перед глазами проходят более всего запомнившиеся события и боевые эпизоды, образы моих дорогих фронтовых товарищей. Многие из них пали смертью храбрых в тех гиблых лесах и болотах Северо-Западного фронта.
Артиллерийский огонь, в отличие от оружейного, требовал коллективного труда разведчиков, связистов, вычислителей и огневиков. Особенность его была еще и в том, что результаты стрельбы видели или могли оценить лишь несколько человек, находящихся на наблюдательном пункте. Очень многое зависело от командира батареи или командира взвода управления, ведущих непосредственно управление огнем, от их искусства в подготовке данных и мастерстве стрельбы. Однако огонь батареи мог быть успешным только тогда, когда солдаты и сержанты, обеспечивавшие подготовку и открытие огня, выполняли свои действия быстро и умело.
Стрельба прямой наводкой на Северо-Западном фронте практически была невозможна. В основном проводилась стрельба с закрытых позиций. Огневые позиции наших орудий находились в четырех – шести километрах от передовой. В этой сложной цепи управления огнем доставалось всем, но больше всех – командирам батарей и взводов управления батарей, командиру дивизиона, начальнику разведки, начальнику связи дивизиона, разведчикам и связистам. Эти люди почти постоянно находились в зоне прямой видимости или слышимости противника, так как располагались в районе командных пунктов рот и батальонов стрелковых полков. При успешных действиях их награждали в первую очередь, и это было справедливо.
Из-за спешки и трудностей стрельбы в лесу бывали и трагические исходы. Помню, осенью, при очередном наступлении на Сучане, дивизии была придана артиллерийская бригада 152-мм пушек-гаубиц. Штаб нашего дивизиона находился тогда на островке Лапоть – недалеко от Огурца и Рощи-Круглой. Рядом с нашим блиндажом располагалось несколько блиндажей штабных служб стрелкового полка, который мы поддерживали. Перед наступлением в нашем блиндаже разместился один из командиров артбригады с радистом. Когда началась артподготовка, на Лапоть стали вдруг падать тяжелые снаряды. Звуки выстрелов доносились из тыла. Мы догадались, что это снаряды артбригады, и сказали об этом ее представителю, но он возражал. А снаряды продолжали рваться в нашем расположении. Прибежал взволнованный начальник штаба стрелкового полка – в один из блиндажей, где было несколько пехотинцев, попал снаряд, и всех убило. Он потребовал, чтобы представитель артбригады передал по рации приказ о прекращении огня всеми батареями артбригады. Обстрел Лаптя прекратился. Вероятно, подошедшая артбригада не разобралась хорошо в обстановке и приняла Лапоть за Рощу-Круглую, где засел противник.
Командиром нашего артиллерийского полка был подполковник Петр Андреевич Любимов, а его заместителем по политчасти майор Анатолий Францевич Циш. Оба пользовались большим авторитетом среди личного состава. Штабом полка руководил майор Иван Корнилович Одиноков, опытный и мужественный офицер.
С его именем связано начало успешных боевых действий нашего полка на Сучане.
Тогда, в начале лета, на нашем участке фронта появилась одна из эсэсовских дивизий "Мертвая голова", отдохнувшая на западе и усиленная артиллерией и танками,
…Вражеский натиск был неожиданным. На рассвете туманного июньского дня пехотные подразделения противника внезапно просочились через наши боевые порядки на флангах полка, оборонявшего село Большие Дубовицы, и подняли стрельбу из автоматов, создавая видимость окружения. Район Больших Дубовиц был выбран гитлеровцами не случайно – это было единственное направление, где противник мог применить танки. С помощью танков гитлеровцы хотели выйти в тылы нашей дивизии, разгромить штабы стрелковых полков и огневые позиции артиллеристов, а остатки стрелковых подразделений оттеснить в сучансное болото, окружить и уничтожить.
Используя сумятицу и растерянность на нашей передовой, 20 танков противника ринулись к Большим Дубовицам. Несмотря на возросшее сопротивление наших стрелковых подразделений, к 12-ти часам деревня была захвачена, вражеские танки и автоматчики вышли на ее южную околицу. Однако на выезде из Больших Дубовиц их задержала небольшая речушка, мост через которую в последний момент был разрушен нашей артиллерией.
Сама по себе речушка, она называлась Черный ручей, вряд ли могла стать серьезным препятствием для танков, если бы не крутые, обрывистые берега, когда-то спасшие меня и моих товарищей при бомбежке. Часть гитлеровских солдат бросилась ремонтировать мост, остальные, перейдя речку вброд, стали окапываться по ее южному берегу. Тем временем в деревню подходили все новые и новые цепи наступающих. Опьяненные успехом первых часов боя, враги рассчитывали быстро исправить мост и вновь ринуться вперед. Гитлеровцы открыто и уверенно ходили по деревне – наши батареи, потерявшие связь с отступившими взводами управления, молчали…
Но вот на околицу, где скопились танки и значительная часть гитлеровских солдат, внезапно обрушился шквал артиллерийского огня. Потом он утих, чтобы возникнуть снова, теперь уже в самой деревне. Огонь был точным, и враг нес большие потери. К вечеру усилился – по району Больших Дубовиц стала бить тяжелая артиллерия.
Гитлеровцы так и не продвинулись дальше: как только, опомнившись от артиллерийского налета, он начинали работать на мосту, артиллерийский огонь нарастал, и солдаты снова бежали укрыться в наспех вырытые у моста щели. Часть вражеских танков была подбита, с каждым часом все больше становилось убитых и раненых. Наступательный порыв дивизии "Мертвая голова" иссяк, наступление захлебнулось…
Положение спас майор Одиноков. Когда под натиском фашистов бойцы стрелкового полка оставили деревню, его наблюдательный пункт, расположенный в болотистом лесу восточнее Больших Дубовиц, оказался в тылу противника. С высокого дерева село отлично просматривалось вплоть до Черного ручья. Майор мог бы отойти со всеми, чтобы не попасть в окружение, но не поддался панике. С ним остались его помощник, капитан Кожевников, и два радиста с рацией.
Понимая, что при быстром отходе войск телефонная связь батарей с комбатами нарушилась и они, лишившись управления, прекратили стрельбу, Одиноков установил радиосвязь с огневыми позициями дивизионов и приказал открыть заградительный огонь по району моста на Черном ручье и Большим Дубовицам. Одновременно он связался с начальником артиллерии дивизии и попросил его обратиться к командованию 11-й армии с просьбой ввести в бой два полка дальнобойных орудий из. резерва армии. К счастью, враги не обнаружили работавшую у них под носом радиостанцию.
Постепенно интенсивный огонь наших орудий истощил боезапас батарей, и они стали одна за другой замолкать. В то же время резервные артиллерийские полки еще не были готовы к открытию огня. И тогда Одиноков передал в первый дивизион, находившийся ближе всего к автобатальону, чтобы туда послали офицера на лошади с приказом срочно подвезти снаряды. По дороге несущегося галопом офицера остановил выехавший в. район боя командующий 11-й армией, который вначале принял всадника за отступающего паникера. Разобравшись, командующий тут же связался с автобатом и отдал необходимые приказы.
Когда Одинокову доложили, что снаряды уже подвезены, враги, ободренные затишьем в обстреле, уже заканчивали мост и вот-вот должны были броситься в атаку- Напряжение горсточки людей, понимавших, как дорога каждая минута, было таким, что, услышав слова 4 радиста и тут же отдав приказ вновь открыть огонь, майор Одиноков заплакал…
Огонь наших батарей поддержали пушечный и гаубичный полки из резерва армии. Это командующий, убедившись на месте в серьезности обстановки, приказал им ускорить открытие огня.
Наверное, я не знал бы этих подробностей, если бы их не рассказал мне свидетель и участник описываемых событий капитан Кожевников, ставший позднее начальником штаба нашего дивизиона.
Ночью группа Одинокова вышла незамеченной к штабу дивизии, прихватив по дороге немецкого солдата. Командующий, все еще находившийся в дивизии, узнав от Одинокова о жестоких потерях противника, что подтвердил и пленный, отдал приказ отбить Большие Дубовицы. Предположение, что деморализованные неудачей наступления враги не смогут устоять, оправдалось: после двух часов жестокого утреннего боя гитлеровцы оставили деревню…
Через несколько месяцев, где-то в октябре, майор Одиноков убыл из дивизии с повышением в должности – его назначили командиром артиллерийской бригады. Незадолго перед этим он получил заслуженную награду – орден Красного Знамени.
…Из комбатов нашего дивизиона мне больше других запомнился командир гаубичной батареи лейтенант Виталий Дмитриевич Вызов. Незадолго до войны он закончил институт. После мобилизации был направлен на краткосрочные артиллерийские курсы, а потом в нашу дивизию. Прекрасный артиллерист, обаятельный человек и вместе с тем очень сильный и смелый, он был всеобщим любимцем. Наблюдательный пункт его батареи находился на Острове смерти, совсем близко от дороги, проходившей через "рамушевский коридор". В дивизионе знали: если гаубичная батарея открыла огонь – значит Вызов услышал шум моторов на дороге. В его руках 122-миллиметровые гаубицы были мощным оружием, которым он уничтожил много живой силы и техники противника. Командир дивизиона майор Новиков очень ценил Вызова и не раз беззлобно ругал его за то, что он при обстрелах неосторожно ведет себя:
– Ты, дурака кусок, себя совсем не бережешь!
– Хотите, чтобы я фашистским минам кланялся?- отшучивался комбат.- Не желаю!
Судьба долго щадила Вызова. Но в конце лета, когда лейтенант возвращался с огневых позиций на свой НП, осколок вражеского снаряда попал ему прямо в грудь н убил наповал…
Две остальные батареи дивизиона имели 76-миллиметровые пушки. Из-за настильной траектории обстреливать ими лесные укрепления было труднее. Требовалось большое мастерство, чтобы в условиях ограниченной видимости, иногда просто на слух вести обстрел передовых позиций противника, его минометных и артиллерийских батарей. Как правило, командиры батарей находились вместе с командирами стрелковых батальонов в самой гуще боя.
…Не легче, а может быть, даже труднее было командирам взводов управления батарей. Их наблюдательные пункты располагались в траншеях стрелковых рот. Вовремя боев на Сучане на левом фланге нашей обороны долгое время находился передовой наблюдательный пункт взвода управления, которым командовал старший лейтенант Игорь Филиппов. Трудно было представить, что этому всегда спокойному и очень мужественному командиру исполнилось только 19 лет. По поведению, по пониманию своего воинского долга он казался значительно старше своего возраста. Сколько раз Филиппов вместе с радистом и разведчиком выползал вперед за окопы своей пехоты, чтобы пристрелять цель, невидимую с его НП! Это был воистину труженик переднего края! Рядом с его блиндажом всегда стоял готовый к: немедленной стрельбе станковый пулемет, – Филиппов; отлично владел им, – и ротные пулеметчики доверяли ему так же, как своему командиру. Один раз, когда Филиппов во время очередной вылазки уже заканчивал пристрелку, показались солдаты противника. Они, видимо, заметили выползших в нейтральную зону! трех храбрецов и решили захватить их живыми. Десятка два фашистов, прижимаясь к земле, ползли со стороны вражеской обороны. Вовремя их увидев, Филиппов тут же послал по рации команду на батарею и точным огнём рассеял гитлеровцев, оставивших в панике несколько убитых и раненых. Сам же он и сопровождавшие его красноармейцы благополучно вернулись на наблюдательный пункт.
Погиб Филиппов во время одного из самых тяжелых боев на Сучане. Это случилось 21 сентября 1942 года, когда фашисты предприняли тщательно подготовленную наступательную операцию против нашей дивизии. Последним Филиппова видел командир отделения связи сержант Трошкин, прибежавший на наблюдательный пункт, чтобы исправить связь. Филиппов, по его словам, вместе с несколькими бойцами стрелковой роты участвовал в отражении вражеской атаки, стреляя из пулемета "до последней возможности".
…Начальник связи дивизиона двадцатитрехлетний лейтенант Трегубов, прибывший в 55-ю дивизию вместе с пополнением, обеспечивал подразделения связью в самые тяжелые моменты. Под любым обстрелом Трегубов выходил на проложенные по болотам телефонные линии и вместе с бойцами искал и исправлял повреждения. I Ему везло все лето.
Был он откуда-то с Волги, любил рассказывать о своей семье, писем получал больше всех. Когда в октябре нас первый раз отвели с болота Сучан на отдых, все считали, что дивизия туда уже больше не вернется. Один Трегубов неожиданно обронил:
– А мне почему-то кажется, что я так и останусь на Сучане.
Пророчество его сбылось… Через неделю или полторы нас снова вернули на старые места. Трегубов, получив задание, как всегда, пошел впереди связистов. Обратно в штаб дивизиона его принесли мертвым.
…Поздней осенью сорок второго, когда первые морозы сковали землю и снег припорошил сучанское болото, в наш блиндаж-землянку штаба дивизиона, расположившуюся в районе огневых позиций, вошла девушка в шинели, с сумкой на боку, на которой был красный крест.
Новиков и Саксин сидели за столиком, а я и еще два красноармейца лежали на нарах. Новиков, очевидно, знал медсестру раньше. Он сразу уступил ей свое место и позаботился, чтобы приготовили кипяток – погреться чаем. Девушка возвращалась с батарейного НП, где делала перевязку раненому три дня назад разведчику, который не захотел идти в санбат. Таня, так звали девушку, держалась просто, непринужденно. Мерцающий свет коптилки не дал мне возможности сразу рассмотреть черты ее лица. Пока согревалась вода в котелке, Новиков попросил Таню спеть. Она сразу же согласилась. Откуда-то появилась и гитара. Тогда я впервые услышал бередящие душу слова:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза…
Голос у Тани был негромкий, но очень чистый, нежный и проникновенный. Он унес мои мысли с заснеженного болота Сучан в необыкновенный мир той далекой любви, которую воспевала песня. И наша землянка, где в печурке тлел огонек, а кругом бушевала поднявшаяся к ночи метель, показалась мне не такой уж холодной и неуютной.
Позднее я поближе познакомился с комсомолкой Таней Волковой. Это была красивая и отважная девушка. Ей не надо было говорить – иди перевяжи раненого. Она сама рвалась туда, где что-нибудь случалось. Казалось, что ни артиллерийский обстрел, ни свистящие пули ее не пугали.
В боях на болоте Сучан Таня познакомилась с политруком одной из батарей Николаем Охрименко – молодым лейтенантом, которого все любили и уважали за мужество и внимание к солдатам. В январе 1943 года приказом по полку было объявлено, что они вступили в брак.
Большая любовь всегда возвышает. Мы слышали о Тане только хорошее и обрадовались за нее. Поэтому приказ был встречен всеми с одобрением. Значит, война – настоящей любви не помеха!
Когда в апреле 1943 года дивизию сняли с Северо-Западного фронта, в первый же день пришлось пройти километров тридцать. К концу дня все устали. Таня забралась на прицеп, где везли боеприпасы. Очевидно, один из снарядов был положен в прицеп по недосмотру уже подготовленным к стрельбе, со снятым колпачком. Возможно, на ухабе была задета боевая головка или снаряд стукнулся ею о стенку ящика… Внезапно взрывы потрясли воздух. Прицеп вместе с Таней оторвало от автомашины и отбросило в сторону. У Николая Охрименко отобрали пистолет: все произошло на его глазах, и он хотел только одного – застрелиться. Могилу Тане копать не пришлось. От нее после взрыва ничего не осталось. Только песни. Одна из них, услышанная на Сучане, и сейчас вызывает щемящее чувство в моей душе…
Не все выдержали испытание на болоте Сучан. Мой командир взвода лейтенант Спесин в те невыносимо трудные дни совсем опустился. Лицо от грязи обросло коростой – боялся сходить в тыл помыться в бане. Терпел любые унижения, лишь бы лишний раз не появиться на передовой. Наконец у командира дивизиона, видимо, лопнуло терпение и он направил Спесина в штаб полка, когда там понадобился офицер для посылки на какие-то курсы.
Через неделю наш командир дивизиона Новиков вызвал меня к себе:
– Старший сержант! Вам присвоили звание младшего лейтенанта. Теперь будете командиром взвода вместо Спесина!