* * *
В начале 1907 года московские демократы все же осуществили свою давнюю мечту и наряду с общерусской кадетской "Речью", выходившей в Петербурге, учредили в Москве газету со столь же кратким названием "Новь". Вернадский вошел в редакцию, в которой состояли все видные кадетские деятели: князь Шаховской, И. М. Гревс, А. А. Корнилов, В. Д. Набоков, С. Ф. Ольденбург, И. И. Петрункевич, историк В. О. Ключевский, философ С. Н. Булгаков, П. Б. Струве. И еще один человек, которого стоит запомнить, - украинский поэт, ученый-востоковед, профессор Лазаревского института восточных языков А. Е. Крымский. Печатались в газете и другие известные люди, которыми так богата была тогда Москва.
Вернадский выступал не только со статьями, но, по всей вероятности, и с передовицами, шедшими без подписи. Исследователь И. И. Мочалов разыскал и установил их по стилю, по характерным для Вернадского оборотам речи. Он насчитал не меньше пятнадцати таких статей, пока газета выходила. Сегодня все они напечатаны.
А среди именных произведений такие заметные, как "Академия наук в 1906 году", "Смертная казнь" и др.
На революционные годы приходится пик публицистической активности Вернадского. Его статьи отличаются научной точностью и следованию фактам, захватывающим анализом общественных явлений, четкостью выводов. Он никогда не ограничивается тем событием, которое затрагивает, но раскрывает его историю и смысл, как бы связывает с вечными областями истины. Таковы его аналитические статьи об этом кое-как устроенном Государственном совете. Вот почему они не преходящи, служат не только пособием для историков, но хорошо читаются и сегодня именно благодаря своим интересным выходам за пределы повседневности. Следить за его мыслями - занятие увлекательное, тем более что вопросы общественного устройства решаются иногда столь же кустарно.
Почти ни одно его выступление не оставалось без внимания общественности. Он и стал известен в стране прежде всего как общественный деятель и публицист, как и предсказывал когда-то в письме невесте.
Одно из выступлений Вернадского - правда, в газете "Речь" - позволило предотвратить очередное наступление на автономию высшей школы. В 1908 году новый министр народного просвещения А. Н. Шварц (удивительно часто менялись министры в последнее царствование) выдвинул "государственную", давно вынашиваемую идею о сосредоточении науки в академии и о прекращении ее в университетах: административная мечта об управляемом сверху учебном процессе. Новеллы были заложены в проект университетского устава.
Вернадский камня на камне не оставляет от замысла превратить университеты в лицеи. Суть университетской жизни - в общении студента не просто с преподавателем, а с ученым. И свобода их от опеки - самая насущная необходимость. Истина как цель входит в профессию. "И это - не случайное явление, ибо в жизни ученого учреждения, - университета, академическая свобода является необходимой как воздух. Стремление к ней является неизбежным элементом того чувства личного достоинства, которое неизбежно поднимается благодаря соприкосновению с источником вечного знания - научным исканием". Дать новое знание способен только независимый человек.
Как и другие его статьи, эта имела широкий резонанс в академических кругах. В Государственную думу был внесен запрос, началось обсуждение, и министерство отозвало прожектерский законопроект.
Но Московский университет - гнездо демократии - через три года будет разгромлен другим способом.
Глава девятая
"ВСЕ БЕСКОНЕЧНЕЕ РАЗВЕРТЫВАЕТСЯ ОБЛАСТЬ МЫСЛИМОГО"
Мелодия возвращается. - Доклад Джоли. - Италия и Греция. - Радиевая речь и радиевые гонки. - Три юбилея. - Снова на Васильевском острове
Политический темперамент и государственное мышление позволяли Вернадскому претендовать на роль одного из лидеров демократии. Но ученому трудно стать политиком, его специальные интересы далеки от гущи жизни. Он склонен задумываться, причем в самое неподходящее время. Он не может погрузиться в настоящее до такой степени, чтобы забыть свой предмет. Когда требуется быстрое решение, мгновенное реагирование на изменение ситуации, он молчит. Он хорошо все продумает потом, когда ситуация установится. Вот почему Вернадский, один из самых активных членов ЦК партии, непрерывно обсуждавший любые возникающие вопросы, не переходит на роль трибунного вождя, как, например, Родичев.
Отвлекало от злобы дня желание понять и выразить то неизреченное чувство единства мира, которое заключено и в быстротекущей смене событий, и в вечных чертах мироздания. Время от времени, как пунктирная линия или внутренняя молния, прочерчивали небосклон сознания новая мысль и новый поворот темы. Все чаще возвращаются и толкаются, пытаясь родиться, его детские вопросы, иногда прямо во время тягостных речей на заседании Государственного совета.
Одно из таких свидетельств - запись на отдельном листке бумаги, датированная 15 сентября 1906 года. Что такое, спрашивает он, эволюция, возведшая человека со всем его душевным складом на вершину мира? Случайность? К решению загадки можно подойти с неожиданной стороны - геохимическим путем. Сознание и атомы. Мысль и химические элементы. Оставив в стороне все рассуждения о сущности разума и сознания, надо искать видимые химические следы их действия в земной коре. К счастью, наука не изучает сущности, только явления.
"Какое значение имеет весь организованный мир, взятый в целом, в общей схеме химических реакций Земли? Изменялся ли характер его влияния в течение всей геологической истории и в какую сторону?
Надо исходить из настоящего:
Роль человека - резкое нарушение равновесия; это есть новый сильный катализатор. Образование металлов, уничтожение графита, угля и т. д.
Разложение устойчивых соединений.
Какой + и в какую сторону дал человек?
Млекопитающие?
Птицы?
Рыбы?
Растения?
Не обусловлено ли все развитие не чем иным, как определенной формой диссипации (рассеяния. - Г. А.) энергии?
Без организмов не было бы химических процессов на Земле?
Во все циклы входят неизбежно организмы?"
В сущности, здесь сжата вся дальнейшая биосферная программа поисков и исследований. Она всегда возникала, как только он возвращался на стезю натуралиста.
Летом 1907 года предпринимает давно задуманную экскурсию по Фенноскандии. В письме Наталии Егоровне очередной всплеск мысли: "Чрезвычайно характерна картина Финляндии, по которой проехал. Страна сглажена ледником до плоскости, скалы не возвышаются, а составляют ровное дно. На них жалкие деревья, с огромным трудом удобренные поля, и всюду болотистая торфяная земля. Реки и ручьи несут в море темную воду. И я ярко впервые пластически понял, какое колоссальное количество органического вещества уносится в море этими водами - это все продукт энергии организмов, который меня интересует в данное время. Роль их в жизни Земли гораздо значительнее, чем раньше предполагалось. Чтение становится понятным лишь после такого впечатления de visu".
Внимание! Перед нами практически первая формулировка идеи биосферы. Такие первоначальные мысли хороши тем, что понятны и просты высшей простотой, обозримы, целостны, узнаваемы потом, когда станут книгами. Особенно хороши эти: пластически понял, de visu. Что такое пластически? Пешеходное передвижение по поверхности без дорог, вдумчивое неторопливое наблюдение собственными глазами. Переживание веков в часы - суть забытой в век техники профессии натуралист.
Следующая черточка пунктира мысли отмечена летом 1908 года. Вместе с Наталией Егоровной и Ниной Вернадский приехал во Францию, намереваясь провести часть лета в "бретонской глуши", как он писал В. Я. Самойлову. Но отдых для него - лишь перемена места работы. И примерно через три недели возникает и оформляется новое понятие, которое отныне и навсегда станет центральным, а догадка, которая в письме к тому же адресату впервые высказана, осветит собой новую полосу жизни: "Много последнее время обдумываю в связи с вопросом о количестве живого вещества. Читаю по биологическим наукам. Масса для меня любопытного. Получаемые выводы заставляют меня задумываться. Между прочим, выясняется, что количество живого вещества в земной коре есть величина неизменная. Тогда жизнь есть такая же вечная часть космоса, как энергия и материя? В сущности, ведь все рассуждения о приносе "зародышей" на землю с других небесных тел в основе своей имеют то же предположение о вечности жизни?
Ну, да об этом в другой раз - но мысль все время занята этими вопросами…"
Так летом 1908 года в Бретани возникло новое понятие живое вещество. Вернадский не придумал термин заново, он существовал давно (как общее обозначение живой ткани), но наполнил его совершенно новым содержанием теперь, когда создал геохимию: догадкой о постоянстве его количества на земле. И значит - никогда не "происходившим", вечным, равным самой материи и энергии, которые не могут ни из чего происходить, как думают о жизни. Насколько сильно волновала его эта мысль, видно из написанного тогда же, 27 июня 1908 года, письма сыну: "Мысль занята новой областью, которую охватываю - о количестве живой материи и соотношении между живым и мертвым. С некоторой жутью и недоумением я все-таки вхожу в эту новую для меня область, т. к. кажется, вижу такие стороны вопроса, которые до сих пор никем не были видны". Детские вопросы продолжают направлять внимание, подсознание работает. И вот он называет пароль: живое вещество, и с некоторой жутью, как Аладдин, открывает дверь в неизвестную страну.
Сразу все читанные и продуманные ранее факты выстраиваются теперь по-новому и обретают общий смысл. Еще в юности Вернадского поразил вычитанный им в "Nature" факт: английский путешественник Д. Каррутерс наблюдал грандиозное явление - обычное в тех краях - перелет тучи саранчи с берегов Северной Африки в Аравию. Она летела (только одна туча) над ним целый день, растянувшись на пространстве, как он определил, 5967 квадратных километров - территория среднего государства. Натуралист прикинул примерный вес тучи и у него получилось 42 с лишним миллиона тонн. Причем энтомологи говорят, что это не самая большая туча саранчи. Вернадский подсчитал, что по весу она равна количеству меди, цинка и свинца, извлеченного человечеством из недр за целое столетие.
Летящая горная порода. Ведь саранча состоит из тех же атомов, что и минералы, атмосфера и вода, но в другой комбинации.
Представим себе все живое население Земли: растущее, передвигающееся, плавающее и летающее… Это и есть вещество, если отвлечься от их форм. И как у вещества, у него есть исчислимые характеристики: вес, состав и многое другое, что теперь, после создания им науки об атомах в их природном состоянии, можно изучать количественно. Вот такое странное состояние атомов - самостоятельно передвигающиеся их соединения.
* * *
Заведование минералогической частью академического музея имени Петра Великого, на которую Владимир Иванович Вернадский назначен в Академии наук, - далеко не синекура. Многое приходится создавать заново (уже в третий раз!). И прежде всего пополнять коллекцию. Привозит из экспедиций, покупает цветные камни как разрозненно, так и целыми коллекциями у любителей. (Дома не держал минералов, как многие геологи, все отдавал в музей.)
Поставив цель вывести Петербургский музей в число лучших в Европе, Вернадский теперь совсем иначе осматривает европейские собрания.
Летом 1908 года, оставив своих в бретонской глуши, он переезжает через Ла-Манш, где попадает в страшную бурю, которую очень картинно описывает Наталии Егоровне: "Странно, при всем недомогании и отвратительном самочувствии я спокойно лежал, испытывая чувство гордости (sic!) в этой борьбе стихии с человеком несчастным и измученным вроде меня. И сам смеялся и удивлялся этой горделивому чувству. Я встал, чтобы посмотреть на море. Внезапная в море произошла перемена, должно быть, я ее почувствовал еще раньше! Стало тихо и чудно, и теперь солнце!"
И вот он в Британском музее, внимательно осматривает его коллекции, поражается их обилию и полноте. Оказывается, хранители минералов музея получают от парламента (в пересчете на российские денежные знаки) 64 тысячи рублей в год, сумма, о которой в России можно только мечтать. "Удивительное собрание, - пишет жене. - Я совершенно подавлен богатством и широтой постановки. Создать такое учреждение - задача трудная. Но Россия должна иметь…" Все время пребывания в Лондоне Вернадский практически ежедневно общается со Струве. И не только по партийным делам, но, как можно понять, обоим было интересно друг с другом. Вместе ходили на художественные выставки, в ботанический и зоологический сады, просто гуляли по городу. Уезжая 7 августа 1908 года, пишет жене: "Струве проводил меня до вокзала, он очень мил; необыкновенно привлекательна его мысль, все время занятая высокими вопросами, полная эрудиции и глубочайшего интереса к окружающему. Он сильно заставил меня, ушедшего в другую область, вновь окунуться в великие вопросы познания. Это совершенно выдающийся человек, а даже его детски великое самодовление и знание своей цены не шокируют. Я должен сказать, что я его недооценивал". Они знакомы, надо думать, со времени создания "Союза освобождения" летом 1903 года, много заседали вместе в ЦК партии кадетов.
Ехал он в Дублин, чтобы побывать на самом представительном в англоязычном мире научном съезде - сессии Британской ассоциации наук, упоминавшейся ВА, где на этот раз она собирается. Сессии хороши тем, что на них специалисты докладывают не для специалистов своей науки и не для широкой публики, а для специалистов смежных научных профессий. Доходчиво и в то же время не спускаясь на разговорный уровень. Сопоставление достижений в разных областях неизмеримо обогащает всех.
Вернадский давно добивался создания такого общества в России. Прообраз существовал: съезды русских естествоиспытателей и врачей. Но Ассоциация ученых пока не создана.
Он имеет формальное право участвовать на съезде ВА, как ее член с 1889 года. А пока направляется в Дублин кружным путем через крайний запад Англии и Шотландию. Сначала в самый угол - Корнуолл, который римляне называли когда-то Крайней Галлией и где уже в то время добывалось олово. Край оловянных рудников встречает его той погодой, которую называют чисто английской, - дождем и туманом. Но ждать некогда, и он забирается на каолиновые разработки, которые похожи на те, что изучал в прошлом году в Швеции.
Да, профессия минералога - далеко не кабинетная. Нужно лазить в шахты и по горным выработкам, ковыряться в грязи, иногда под дождем, карабкаться по скалам. Здесь уже не воспаришь и не оторвешься от земли, причем в буквальном смысле. Он сильно промок, пробираясь среди разработок по глине и грязи, так что даже сапоги его развалились. Но зато… "Я набрал здесь образчиков, - делится с Наталией Егоровной. - К сожалению, и здесь, как и в прошлом году в Швеции, я попадаю в местности, которые находятся в стадии исследования и не изучены. Но с той стороны, с какой они меня интересуют, они и не будут изучены". Он имеет в виду геохимию, которой в Европе еще нет.
Закончив осмотр, переезжает в Шотландию. Из Эдинбурга перебирается в Ольстер, чтобы посетить "мостовую гигантов", и прибывает в Дублин.
Открывается сессия ВА торжественно. Ровно полвека назад здесь же, в Дублине, Дарвин и Уоллес сделали сообщение о теории эволюции. Теперь вступительную речь читает сын Чарлза ботаник Фрэнсис Дарвин.
"Какой период!" - поражается такому факту Вернадский в письме жене. На съезде ожидаются сенсационные доклады Рамзая и Камерлинг-Оннеса, невозможные еще десять лет назад: о жидком гелии, о превращении элементов. 4 сентября Владимир Иванович присутствует на интереснейшем докладе Дьюара о радии, в обсуждении которого участвовали физики первой величины: Томсон, Резерфорд, Рэлей. "Личные впечатления ужасно много дают, так, характерно, я слышал сегодня Стрёта, одного из больших работников по радиоактивности, - пишет жене. - К сожалению, минералогов здесь мало, и поставлено дело в Дублине довольно плачевно… Все-таки недаром сюда приехал, т. к. полон новых мыслей…"
Последнее замечание относилось, по всей вероятности, к знакомству с геофизиком профессором Дублинского университета Джоном Джоли. Доклад его казался откровением, ключом к тем проблемам, которые решал сам. Его предчувствие революционного значения радиоактивности для всех наук о Земле начало сразу же подтверждаться. Зарождалась новая наука - радиогеология. Тяжелая часть таблицы Менделеева приобретала совершенно особое, необычное значение.
Начало, вероятно, положил канадский физик Б. Болтвуд, который рассчитал время распада урана и превращения его в свинец. Он показал, что темп этого превращения ни от чего внешнего не зависит, а только от каких-то процессов внутри атома. Значит, в земной коре есть по крайней мере одни точные часы - уран-свинцовые, идущие в своем ничему не подвластном темпе.
Джоли привел в своем докладе обобщающую сводку по радиоактивным элементам в земной коре и сделал осторожный, но вполне определенный вывод: количества энергии, которая выделяется в результате распада радиоактивных природных элементов, вполне достаточно для объяснения внутреннего тепла Земли.
Вернадский с его воображением мгновенно оценил вывод Джоли. Он мысленно представил себе неслышный и невидный, но грандиозный по своим масштабам ход векового изменения вещества земного шара: передвижение его от тяжелых атомов - к легким и высвобождение при этом какого-то количества тепла. Вместе с тем он понял, насколько далеки от действительности и фантастичны, в сущности, те расхожие представления, которые вращаются в умах даже весьма образованных людей. О том, что Земля сначала пребывала в некоем огненно-жидком, или раскаленном, состоянии, но постепенно остывала (отсюда возникло понятие "земная кора" - как окисная корка на поверхности остывающего металла). Делались даже попытки рассчитать возраст Земли таким способом: брался раскаленный шар, измерялось время его остывания, и эта аналогия переносилась на планету в целом.
Радиоактивность решала загадку внутреннего тепла Земли, не прибегая к умозрительным предположениям. Пусть не сейчас, но в принципе можно измерить как время жизни Земли, так и ее энергию. Мир становился объемным - у него появлялась исчислимая история.
И, без всякого сомнения, из факта радиоактивности, дающего тепло в природных условиях, рано или поздно будут извлечены практические дивиденды. При направленных усилиях, возможно, откроются новые, неслыханные прежде источники энергии.
Вернадский принадлежал тогда к очень немногим ученым, которые видели такую перспективу. Один из них, безвременно погибший Пьер Кюри, другой - открыватель изотопов Фредерик Содди.