Так вот, чтобы не обидеть никого из благоукрасителей храма, хитроумные московские попы и ввели обычай переоблачаться в Святую ночь множество раз...
Незадолго до революции в селе где-то под Старой Руссой служил батюшка. Был он человек добрый, и сельчане его очень любили. А там был известный обычай - по субботам бани топить. Ну, а после бани, известное дело: белье продай, а выпей... Вот так и пошло - в одну субботу этот мужик пригласит батюшку помыться, в другую - тот, в третий - еще... Словом, они своего священника споили. Это дошло до благочинного, потом до архиерея, и его запретили в священнослужении. Тогда мужики собрались и толпой пошли в соседнее село, к благочинному. В дом их, как тогда водилось, не пустили, хозяин вышел на крыльцо.
- Ну, чего пришли?
- Батюшка...
- Отец благочинный...
- Верни ты нам нашего отца Ивана...
- Да помилуйте, - говорит благочинный, - нельзя ему служить. Ведь он у вас спился... Он литургию служит, а сам за Престол держится!
- Вот то-то и оно... Он за Престол держится, а нам литургию служит...
Вот еще одна сельская история. На каком-то приходе мужики решили пожертвовать в свой храм дорогое богослужебное Евангелие. Собрали деньги, батюшка приобрел фолиант в серебряном окладе и доставил его в церковь. И вот настала первая служба - всенощная. Священник торжественно вынес и возложил на аналой драгоценную книгу. Довольные прихожане любуются ею. В это время батюшка возглашает имя Благовествователя:
- От Луки святаго Евангелия чтение!..
И тут как поднимется крик:
- Как - от Луки?
- Почему это - от Луки?!
- Мы все деньги платили!
- Лука лучше нас, что ли?
- Что у него - деньги другие?
- И я давал!
- И я!
- И я!
Аристократ и богатый помещик Ш. пригласил погостить в свое имение самарского губернатора. Когда он объявил о прибытии важного гостя местному священнику, тот пришел в большое волнение. Посреди церкви разостлали ковер и поставили кресло для сановника.
А во время самого богослужения батюшка делал такие возгласы:
- Мир всем! - и прибавлял почтительно тоном ниже: - И Вашему Высокопревосходительству!..
Мой родной дед А.А.Ольшевский в начале века обучался в гимназии города Владимира. Он вспоминал, как на уроках Закона Божьего преподаватель, священник, разъяснял своим ученикам одно из прошений ектеньи:
"Христианския кончины живота нашего безболезнены, непостыдны, мирны, и добраго ответа на Страшном Судищи Христове просим".
Батюшка, по-владимирски "окая", говорил:
- Какая бывает постыдная кончина? Например, в г... утонул.
А теперь хочу привести довольно известный анекдот из церковной жизни, я, помнится, даже читал его в какой-то книге.
В старое время в селе, которое называлось Палисадник, служили священник и диакон. Как-то они шли вместе на требу, и на дороге перед ними оказалась глубокая и обширная лужа, обойти которую не было никакой возможности. Диакон при этом случае был в сапогах, а священник в како-то легкой обуви. И вот батюшка уговорил диакона перенести его через лужу. Тот согласился, взгромоздил священника на свою спину и понес... Но то ли лужа была слишком велика, то ли вес у батюшки чересчур солидный, но диакон на самой середине водной преграды ношу скинул. Священник, который изрядно промок и испачкался, не удержавшись, ударил обидчика, и между ними завязалась драка... Соблазнительный этот случай, разумеется, не остался незамеченным, дело дошло до благочинного, а тот сообщил архиерею. Резолюция, которую Владыка наложил на письме благочинного, была краткой и выразительной: И коня и всадника -; Вон из Палисадника.;
(Тут следует добавить, что для церковного человека это звучит тем более забавно, что со слов "Коня и всадника в море Чермное" начинается весьма употребительное песнопение - ирмос пятого гласа.)
Тут в памяти всплывает и такое. Некий батюшка приходит домой в сильном расстройстве и говорит жене:
- Матушка, меня сегодня в церкви диакон побил...
- Это каким же образом?!
- Да не образом, дура, а подсвечником!
Мне рассказывали, что в дневнике А.С.Суворина описывается такой забавный эпизод. Генералу Дурново был присвоен придворный чин, и по этому случаю он примерял новый мундир. Глядя на себя в зеркало, генерал спросил своего камердинера:
- Ну как, Иван? Идет мне этот мундир?
- Очень идет, ваше превосходительство, - отвечал тот, - вы в нем теперича похожи на льва.
- А где же ты видел льва? - удивился Дурново.
- А на картинке, - отвечал камердинер. - На нем Иисус Христос в Иерусалим въезжает...
В прежнее время, когда заказывался "сорокоуст", то действительно служилось подряд сорок божественных литургий (в просторечии обеден). В деревенских храмах на этих службах подчас вообще никого не было - только сами клирики, прихожане являлись к концу службы, чтобы отстоять панихиду.
Так вот в некоем селе священник и диакон, чтобы облегчить себе жизнь, прибегали к такому приему. Литургии они вовсе не служили, а сидели в Алтаре у окна и смотрели, когда появятся на дороге прихожане. Тут они открывали Царские врата и имитировали окончание обедни, примерно с песновения "Видехом свет истинный..." Затем после отпуста начиналась панихида.
Это мне когда-то рассказал архиепископ Киприан и добавил:
- Ну, чего можно было ждать для Церкви при таких священнослужителях?..
В 1913 году Россию посетил Патриарх Антиохийский Григорий. Русского языка он, разумеется, не знал, служил по-гречески, но некоторые возгласы произносил по-славянски, их ему подсказывали сослужащие с ним наши архиереи. По этой причине произошла курьезная и даже отчасти соблазнительная история.
Патриарх служил Божественную литургию, а один из русских митрополитов стоял в Алтаре неподалеку от Престола и в определенные моменты исполнял обязанности суфлера.
На великом входе Патриарх принял от протодиакона дискос, а невидимый народу Митрополит тихонько подсказал ему нужные слова:
- Благочестивейшего, самодержавнейшего, великого Государя нашего...
Патриарх, стоящий в отверстых Царских вратах, громко на весь храм возгласил эти слова.
Митрополит продолжал:
- Императора Николая Александровича всея России...
Патриарх все это повторил.
Митрополит суфлировал далее:
- ... да помянет Господь Бог во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков...
И опять:
- Супругу Его, благочестивейшую Государыню Императрицу Александру Феодоровну...
Все шло гладко, русский иерарх подсказывал, а греческий возглашал.
Митрополит продолжал:
- Святейший правительствующий Синод да помянет Господь Бог во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков...
Патриарх повторил эти слова и уже без всякой подсказки, по собственному разумению добавил:
- Супругу его...
Услышав о "супруге Синода", митрополит всплеснул руками, и у него вырвалось:
- Супруги нет!..
А Патриарх принял это восклицание за очередную подсказку и громким голосом повторил:
- Супруги нет!..
Что было дальше и как завершился этот великий вход - история умалчивает.
В начале нашего века в соборе города Владикавказа был такой забавный случай. Тамошний архиерей совершал на литургии диаконскую хиротонию. При этом ставленник был совершенно лысый. И вот, когда протодиакон стал первый раз обводить его вокруг Престола, он от волнения задел семисвечник и опрокинул одну из лампадок, да так, что масло пролилось ему на голову, а "поплавок" (устройство для фитилька) прилип к коже черепа...
Смотреть на умасленную главу несчастного, да еще с прилипшим поплавком, без смеха было невозможно. Смеялись решительно все - священники, диаконы, прислужники... Не смеялся только один человек - архиерей, совершавший священнодействие.
Но вот отошла литургия, и, чтобы наказать своих смешливых клириков, Владыка устроил крестный ход в ближайший монастырь - несколько километров по жаре с иконами и хоругвями, в полном облачении. И тут всем стало не до смеха.
Один человек, который в молодости жил в Сергиевом Посаде, рассказал мне такую историю. Было это тогда, когда отец Павел Флоренский только что принял священный сан. Служили всенощную. В самом начале, как положено, священник с кадилом и диакон со свечой пошли по всему храму... (Вот тут некоторая неясность - о. Павел был то ли еще диаконом, то ли уже священником. Но факт, что сослужил ему такой же новоиспеченный клирик.) Они подошли к праздничной иконе, которую следовало покадить только с одной стороны. Но так как оба они толком службы не знали, то обошли аналой - окадили икону с четырех сторон... Обошедши раз, пошли во второй, потом в третий... Каждый из них надеялся на то, что сослужащий лучше знает устав... Наконец, их ошибку заметили из Алтаря, и присутствовавший там архиерей сказал пономарю:
- Пойди их останови. А то они всю икону закоптят...
Окончить эту, первую главку моего повествования, пожалуй, стоит нижеследующим курьезом. После отречения Государя Императора Правительствующий Синод разослал по епархиям распоряжение о том, что теперь на ектеньях и возглашениях следует поминать не монарха, а "благочестивое временное правительство". По окончании же литургии и в иных случаях предлагалось воспевать и такое несообразное к Богу прошение:
- Временному правительству - многая лета!
"Тихоновцы" и "обнагленцы"
Жизнь кончилась, началось житие.
Н.Лесков. Соборяне
О трагической истории Русской Православной Церкви в двадцатых и тридцатых годах уже написаны тома - есть книги о. М.Польского, Л.Регельсона, В.Русака... О страшном этом времени будут написаны и еще сотни страниц, по той хотя бы причине, что необходимо сохранить как можно больше сведений о новомучениках и исповедниках российских.
Мой труд отнюдь не принадлежит к жанру агиографии, и тем не менее я не могу вовсе не коснуться этой темы. Мой великий предшественник Николай Лесков когда-то изрек: "Человек наилучше познается в мелочах". Я могу от себя добавить: это относится не только к нравам, но и ко временам.
Несколько лет назад я сделал небольшое наблюдение. Я вдруг обратил внимание на то, что душою, вдохновителем кровавых гонений, которые обрушились на христиан и их Церковь в первые десятилетия Советской власти, был человек, который носил имя Святого Крестителя Руси - княза Владимира. Но притом фамилия его - Ульянов т.е., собственно, Юлианов) - содержит в себе имя одного из злейших за всю историю врагов Церкви - кесаря Юлиана Отступника. Страшноватый дуализм...
"Тихоновцы" - так, по имени великого Российского Первосвятителя, называли православных их гонители и недруги. Полагаю, в свое время слово это - "тихоновцы" - произносилось то с ненавистью, а то и с высокомерием. Но зато можно с уверенностью сказать: сами истинные чада Церкви в этом прозвище ничего зазорного для себя не чувствовали.
Начну с некоей цитаты, вернее, с пересказа. Книга Льва Регельсона "Трагедия Русской Церкви" представляется мне несколько тенденциозной и спорной по части выводов, но содержит множество поразительных фактов и бесценных документов. Таких, например, как автобиография Владыки Афанасия (Сахарова).
На меня самое сильное впечатление произвела сцена ареста Священномученика Митрополита Петроградского Вениамина. Чекистов к нему привел его ученик, уже известный в городе проповедник о. Александр Введенский - будущий глава обновленцев. Несмотря на свою весьма сомнительную роль, он приветствовал архиерея как положено и протянул руки, чтобы получить благословение.
Владыка Вениамин благословения не дал и произнес:
- Оставьте, отец Александр. Мы ведь не в Гефсиманском саду.
В каком-то селе закрывали церковь.
Мрачная и молчаливая толпа мужиков глядела на разорение святыни.
Из церкви вышвырнули иконы.
Один из "комиссаров" кричит сельчанам:
- Бога нет! Нет Бога! Вот, смотрите!..
И он начинает палить из винтовки в лики святых.
- Видите?! Видите?! Ну, где ваш Бог?.. Почему Он меня не накажет?
- Уже наказал, - слышится голос из толпы.
- Когда наказал? Как наказал?
- Ум отнял.
В двадцатые годы на моем приходе, в селе Низком, служил старый иеромонах отец Исидор. По какому-то случаю его вызвали в сельский совет. Там секретарь обратился к нему вполне дружелюбно:
- Товарищ Никольский...
Батюшка его перебил и сказал:
- Я - вам не товарищ. Я никогда не был вам товарищем. И не дай Бог быть с вами товарищем!
Рассказ старой монахини.
Когда из их города высылали духовенство, то целый вагон набили только священниками и диаконами. Их провожали со слезами. Поезд долго не уходил, и вдруг высылаемые все вместе, хором запели:
- На реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом...
Весь псалом - до конца.
Мой покойный отец рассказывал, что уже после войны познакомился и дружески разговорился с гримером, который с дореволюционных времен работал в театре областного города. Старик признался отцу, что в двадцатом году приходилось ему выполнять страшную работу. К нему являлись местные чекисты, и он наклеивал им бороды, подбирал парики, словом, гримировал их "попами". После этого они надевали рясы и с поддельными документами, якобы от местного архиерея, отправлялись по сельским приходам отбирать драгоценную утварь.
И еще рассказ отца.
В двадцатых годах, будучи еще молодым литератором, он видел в тогдашнем цензурном ведомстве такую сцену. Один из ответственных работников (разумеется, еврей, старый большевик) принимал маститого протоиерея - в рясе, в камилавке, с крестом... Батюшка пришел по поводу какой-то церковной публикации. Говорили они между собой подчеркнуто вежливо, дело решалось... Но при этом собеседники относились друг к другу с невероятной брезгливостью. Батюшка боялся ненароком дотронуться до "жида", а еврей прикоснуться к "попу".
Дочь знаменитого дрессировщика и клоуна Дурова, Анна Владимировна, рассказывала мне об одном диспуте в двадцатых годах, участником которого был ее отец. Он там представлял "атеистическую науку", а религию - какой-то священник. Во время дискуссии батюшка заявил:
- Я могу очень просто доказать и то, что Господь Иисус Христос существовал, и самый факт Его воскресения...
Затем он повернулся к многочисленной аудитории и воскликнул:
- Христос воскресе!
- Воистину воскресе! - отозвались сотни голосов.
(В своих воспоминаниях архиепископ Никон (Фомичев) сообщает, что к этому же приему прибегал во время дискуссий и обновленческий "митрополит" Александр Введенский.)
Как известно, Святитель Тихон, Патриарх Московский, отошел ко Господу в день Благовещения в 1925 году. (То есть он на год с лишним пережил В.И.Ленина.) Еще при жизни Святителя на Красной площади был сооружен первый мавзолей, тогда деревянный. Как видно, строили поспешно, и вскоре после окончания работ в новом здании случился досадный казус - сломался ватерклозет и стала фонтанировать фановая труба. По Москве пополз слушок об этом происшествии. Рассказали это и Патриарху Тихону, который отозвался на сообщение кратко и выразительно:
- По мощам и миро.
В двадцатые годы храмов в Москве оставалось почти столько же, сколько было до революции, но при этом очень многие люди отошли от Церкви - кто из страха, кто по маловерию... И вот тут между приходами началась конкуренция, с тем чтобы привлекать побольше молящихся. Где-то отличались особенно усердным поминовением успоших, где-то стройным пением, где-то соблюдением малейших требований устава.
В те годы в Москве было несколько превосходных протодиаконов, таких как о. М. Холмогоров или о. М. Михайлов. Пригласить такую знаменитость послужить в праздник был верный способ привлечь народ.
А тут еще было принято решение выслать почти всех правящих архиереев из епархий в Москву. Этим на Лубянке достигали сразу двух целей: во-первых, тут за ними было легче следить, а во-вторых, их оторвали от паствы. И вот епископы, кто как мог, устраивались в столице... Если приглашали служить какого-нибудь владыку, то в храм он ехал на трамвае...
Вот курьезная сценка того времени. Настоятель церкви и староста накануне престолького праздника ведут переговоры с каким-нибудь знаменитым протодиаконом. И уже обо всем договорившись, напоследок спрашивают его:
- А с каким архиереем хотите послужить?
(Всю несообразность этого вопроса можно показать на таком примере. Вообразите, что у начальника почетного караула спрашивают:
- Главу какого государства вы бы хотели приветствовать в следующий раз?)
В книге Л.Регельсона архиепископ Феодор (Поздеевский) описывается как человек весьма серьезный, который никогда не смеялся и даже несколько порицал Патриарха Тихона за улыбчивость. Об этой характеристике поведали одному из бывших иподиаконов Владыки Феодора, и вот что он сказал:
- Иногда наш Владыка не смеялся, а иногда еще как смеялся. Вот, помню, двадцатые годы... Рукоположил он одного повара во диакона. (А тогда желающих принять сан почти не было.) И вот первая служба с новым диаконом. Всенощная под какой-то богородичный праздник. Значит, вчера он еще был повар, а сегодня - диакон. И вот выносит он Евангелие на амвон и возглашает прокимен: "Помяну имя Твое во всяком роде и роде". После этого следует говорить стих: "Отрыгну сердце мое слово благо". А стих-то наш бывший повар от волнения забыл... Только сказал громким голосом: "Отрыгну..." И умолк... И стоит на амвоне с Евангелием на вытянутых руках.... Так, я помню, владыка Феодор на кафедре посреди церкви прямо трясся от смеха...
История с этим поваром напоминает мне случай с другим совместителем. Дело было примерно в то же время - в двадцатых годах. Это - рассказ покойного Михаила Николаевича Ярославского, который в молодости был старшим иподиаконом у архиепископа Серафима Угличского (Самойловича).
Так вот, служил как-то архиепископ Серафим в селе Никола-Топор. А тамошний диакон по совместительству был еще и счетоводом в какой-то местной конторе. На всенощной он не так произнес титул служащего архиерея. А когда присутствовавший там благочинный сделал ему выговор за ошибку, то диакон простодушно сказал:
- Ну, что вы, отец протоиерей... Ведь это не бухгалтерия, здесь особая-то точность не нужна...
И еще рассказ М.Н Ярославского.
В церкви одного села неподалеку от Углича псаломщиком был житель деревни, которая находилась за несколько верст от храма, так что приходилось ему к службе ездить на лошади. (Благо тогда еще у мужиков лошади были.) Никаких певчих там и в помине не было, на клиросе псаломщик пел один.
И вот как-то диакон на амвоне произносил заупокойную ектенью, и пока он перечислял множество имен, псаломщик задремал.
- ...и о еже проститися им всякому прегрешению вольному же и невольному...