Помнится, как-то в Ярославле 9 мая к тамошнему Вечному огню пришла депутация духовенства во главе с Митрополитом Иоанном. Постояли. Помолчали. Полюбовались языками пламени.
- Нет, - вполголоса проговорил отец И.М., - это еще не вечный огонь...
Реплика имела успех. Е. тогда же сочинил заметку для церковной печати:
"9 мая Святейший Патриарх в сопровождении постоянных членов Священного Синода посетил могилу Неизвестного солдата у Кремлевской стены. Иерархи в скорбном молчании созерцали Вечный огонь, уготованный сатане и аггелом его".
Несколько лет тому назад новоназначенный настоятель одного из храмов Москвы рассказал мне о том, как его впервые пригласили на прием, который устроила Патриархия. Ему позвонил референт Святейшего и сказал, что он должен прибыть в ресторан при гостинице "Россия". Наивный батюшка сказал:
- Вы знаете, я сейчас на очень строгой диете. Можно мне не приходить?
Референт ответил так:
- Не прийти вы, конечно, можете... Но тогда ваши дети и внуки тоже окажутся на очень строгой диете...
В редакции одного советского журнала возникло недоумение. Им надо было написать письмо епископу, и они не знали, как к нему обратиться. "Ваше Преосвященство" - казалось им неуместным, поскольку люди они были неверующие... Тогда спросили совета у Е. Тот сказал:
- Пишите просто: "Глубокоувожаемый епископ..." Или даже так: "Клобукоуважаемый епископ..."
В восемьдесят пятом году весьма пышно отмечали сорокалетие победы над нацистской Германией. По этому случаю состоялось собрание духовенства Московской епархии, после чего был обед в ресторане при гостинице "Украина". Батюшка, присутствовавший там, мне рассказывал, что наряду с духовенством на обеде было много гражданских лиц, которые не столько пили и ели, сколько за клириками присматривали. Один из них произнес нечто вроде спича. Он сказал:
- Сколько же людей унесла эта война... Сотни тысяч, миллионы... Давайте сейчас споем всем этим убитым - "многая лета"...
В те же восьмидесятые произошло и такое событие. В дальневосточном городе Комсомольске-на-Амуре был построен и открыт православный храм. (Как видно, местные власти решили таким образом положить предел распространению сектантства.) Е. сказал:
- Это весьма отрадный факт. Остается только мечтать, чтобы там была учреждена архиерейская кафедра и у нас бы появился епископ - Комсомольский и Амурский.
Некоторое время тому назад существовала такая практика. Если священнослужитель какого-нибудь московского храма серьезно провинится, его немедленно переводили в один из приходов области, т.е. под омофор Митрополита Крутицкого и Коломенского. Некий шутник в свое время пытался придать этому даже канонический вид и предлагал очередному собору принять такое правило:
"Аще клирик Царствующего града Москвы впадет в блуд, в чревоугодие или в иной смертный грех, да будет извержен в епархию Крутицкую и Коломенскую".
В свое время возникли, да и теперь еще продолжаются споры о том, следует ли перевести богослужение со славянского языка на русский. Один из противников перевода так сформулировал самую суть проблемы:
- А как этот перевод осуществить? "Отверзу уста моя и наполнятся духа..." Значит, придется петь так: "Открою рот и наполнится воздухом"?
Много лет тому назад в Ярославле произошла такая забавная история. Некий чудаковатый батюшка пошел в день выборов отдать свой голос. Он был в облачении и при нем был прислужник в стихаре. Прежде чем получить бюллетень, батюшка окропил урну и все вокруг святой водой.
Члены избирательной комиссии буквально зашлись от гнева:
- Вы нам тут все осквернили!
(Реплика, не оставляющая никаких сомнений в том, что выборы в те времена были отнюдь не формальностью, а носили ритуальный, идолослужебный характер.)
Священника этого немедленно вызвали к уполномоченному, и он навсегда был лишен регистрации. Когда я служил в Ярославской епархии, я его видел - места ему так и не дали, и он кормился тем, что нелегально крестил детей в частных домах.
Тому, что "атеистический марксизм" по существу является некоей "псевдорелигией", можно привести великое множество свидетельств. Ну, например, такое. В Московском университете на механико-математическом факультете преподаватель марксистской философии однажды обратился к своим студентам со следующими словами укоризны:
- Вот вы все тут комсомольцы... А вот была недавно Пасха, так каждый из вас наверняка и крашеные яйца ел, и кулича попробовал...
С точки зрения этого "марксиста", потребляя то, что освящено в Церкви, комсомолец "оскверняется".
А вы обращали когда-нибудь внимание на самую конструкцию слова "комсомолец"? Мы все к нему настолько привыкли, что не задумываемся об этом... Но мне известен случай, как маленькая девочка из христианской семьи спросила свою маму:
- А комсомольцы - кому они молятся?
В Данилове мне в свое время рассказали о таком случае. В ближайшем к городу совхозе была доярка, местная "рекордсменка", награжденная орденом и не сколькими медалями. Но при этом женщина она была истово верующая и регулярно посещала храм. А тут, как на грех, у них в совхозе появился новый секретарь партийной организации, у которого усердие было не по разуму. И вот он взялся за перевоспитание этой доярки. Однако же никакие доводы его не помогали - женщина стояла на своем, от веры не отрекалась. И наконец "парткомыч" прибег к такому решительному аргументу:
- Вот подумай: советская власть тебя наградила орденом и медалями, а ты эти награды позоришь - ходишь в церковь.
Доярка молча вышла из кабинета, через несколько минут появилась снова, швырнула все свои награды на письменный стол секретаря и так же молча удалилась...
Секретаря этого, конечно, тут же сняли, а доярку еще долго уговаривали принять награды обратно.
Директор школы в большом украинском селе узнал, что некий житель не только сам посещает храм, но и водит туда своих детей. Он пригласил верующего к себе в кабинет для доверительного разговора.
- Что же это получается? - начал директор. - Все у нас плывут по течению, а вы один - против течения?
- А по течению только мусор плывет, - отвечал христианин.
На том разговор и кончился.
Мой знакомый, протоиерей Василий Б., был призван в армию еще когда учился в семинарии, будучи в диаконском сане. В числе нескольких сотен прочих призывников его привезли в Таллин, к месту "прохождения службы". Новобранцы толпились в огромном дворе, как вдруг из репродукторов послышался начальственный голос:
- Рядовому Б. срочно явиться в штаб.
Отец Василий отыскал штаб и обнаружил там несколько офицеров, которые сидели за столом.
- Рядовой Б. по вашему приказанию прибыл.
- Вольно, - сказали ему.
- Так... Ты на каких музыкальных инструментах играешь?
- Да вот, - отвечал он, - бренчал когда-то на балалайке...
- А ты не врешь? В армии надо говорить правду.
- Я не вру... Больше я ни на чем не играл...
- Нам все про тебя известно. Вот твои документы, тут написано, что ты окончил два класса духовной семинарии.
- Но ведь это не духовная, а духовая семинария. У нас духовенство готовят.
- Так ты что же - поп?!
- Нет, я - диакон.
- Пошел вон отсюда!
Другой батюшка, когда-то служивший на Кубани, передавал мне свой разговор с местным военкомом. Майор его спросил:
- А что же тебе в военном билете писать? Какая же у тебя профессия?
- Нам обычно пишут: священнослужитель.
- Так. А ты семинарию кончил?
- Нет, меня так посвятили в священный сан.
- Ну, раз ты семинарию не кончил, я тебе не напишу "священнослужитель". Я тебе напишу просто: служащий.
Мне известны и более курьезные свидетельства совершенной отчужденности советского общества от Церкви. Некий батюшка служил в Московской епархии, где-то недалеко от города Клина. Ему предстояло очередное награждение, его должны были возве сти в протоиерейский сан. Незадолго до Пасхи ему принесли телеграмму из епархиального управления. На бланке, который священнику вручил почтальон, было напечатано буквально следующее:
"Вам надлежит прибыть для возведения в сан п р о т и в е в р е я".
У наших бюрократов, да и вообще у всех "советских людей" было о нас, клириках, вполне устойчивое мнение: это или жулик, или ненормальный. В этой связи мне вспоминается разговор между московским уполномоченным Плехановым и отцом А.Б., который до семинарии был генетиком, кандидатом биологических наук. Выдавая ему справку о регистрации, Плеханов глядел на него с изумлением и сказал:
- Как же так? Вы - кандидат наук, генетик, и вдруг становитесь служителем Церкви?
На это отец А. отвечал:
- А вы разве никогда не слышали, что основатель генетики был священником и даже настоятелем монастыря?
(Он имел в виду Г.И.Менделя.)
Отношение к священнослужителям, как к людям весьма подозрительным, я почувствовал на собственной шкуре с самых первых шагов на этом поприще. Никогда не забуду свое прибытие к месту служения - дальнее село, двадцать шесть километров проселочной дороги от районного центра - Данилова. Был 1980 год, самый конец апреля. По обочинам и в лесу еще кое-где лежал снег. Первых несколько верст мне посчастливилось проехать на попутном тракторе. Далее я месил грязь резиновыми сапогами...
Дорога проходит через большое село - Спас. Там меня заметил мужик, который чинил забор у своего дома. Он внимательно посмотрел на мою фигуру и сказал:
- А ты не в Горинское идешь, сменить отца Ивана?
Я подтвердил это.
Надо сказать, что тоску навевала не только распутица, не радовали и названия селений, через которые приходилось идти - Стонятино, Скулепово... Да и само Горинское - место, где мне предстояло служить.
После краткого моего диалога с мужиком я едва ли прошел километра полтора - меня нагнал грузовик, в кузове над кабиной возвышалась гренадерская фигура участкового в милицейской форме. Я был решительно остановлен, поднят в тот же кузов и доставлен в Горинский сельсовет. Там долго и внимательно изучали мой паспорт и указ Митрополита Иоанна о назначении на этот приход.
А далее началась некая бюрократическая игра - уполномоченный совета по делам религий категорически отказывался выдать мне справку о регистрации, пока я не пропишусь в Горинском, а райисполком в Данилове и вторивший ему сельсовет решительно не желали меня прописывать, пока я не предъявлю справку о регистрации... Все это продолжалось недели две, и мне пришлось еще несколько раз преодолевать 26 километров жидкой грязи...
Вспоминается мне народный суд в Данилове. Лето 1981 года. Слушается дело об ограблении Троицкого храма села Горинского. Совершили это мальчишки из Рыбинска, одному из них исполнилось 18 уже в тюрьме. Я - свидетель.
Ведет заседание судья лет тридцати на вид, в рубашке с короткими рукавами. Держится он весьма уверенно, то и дело покрикивает на стороны и на свидетелей.
Я спросил одного из адвокатов:
- Откуда он такой бойкий у вас тут взялся?
- А он раньше был водителем троллейбуса в Ярославле. Потом окончил заочный юридический институт и вот стал судьей...
Наконец приходит мой черед давать показания.
Судья задает мне вопрос:
- Самый факт ограбления храма не свидетельствует ли о том, что вы халатно относитесь к своим обязанностям?
Я отвечаю:
- По действующему законодательству я вообще не имею права решать на приходе никакие хозяйственные и организационные вопросы. Мое дело - только богослужение. Но в меру сил и возможностей мы старались привести церковь в порядок: делали ремонт, провели электричество...
Судья прерывает меня:
- Ну, это в Церкви совершенно не нужно. Могли бы служить при свечах, как тысячу лет до этого служили...
- С таким же успехом, - говорю, - я могу сказать вам, что в этом зале также не нужно электричество. Могли бы заседатьпри свечах, как заседали судьи тысячи лет до нашего времени...
Этого он никак не ожидал и сразу перешел на крик:
- Вы что себе позволяете? "Святой человек"! Я вам сейчас вкачу пятнадцать суток за оскорбление суда!..
Я понял, что силы наши неравны, а потому смиренно произнес:
- Приношу суду свои извинения.
Он еще некоторое время кипятился, а потом возобновил допрос, но смотрел на меня уже не без некоторой опаски.
В перерыве ко мне подошли адвокаты и выразили свой восторг:
- Ловко вы его поддели...
Как-то осенним днем восемьдесят третьего года, когда я уже служил в селе Петрове под самым Ярославлем, зашел ко мне в дом местный почтальон. Спрашивает:
- Вы на газеты и журналы подписываться будете?
- Да, - говорю, - буду. Я подпишусь на газету "Правда".
(А надо сказать, что в те "баснословные года" именно в этом "центральном органе" при некотором умении читать между строк можно было обнаружить самую существенную информацию.)
От моего ответа почтальон опешил:
- Вы это серьезно говорите?
- Совершенно серьезно. Я подпишусь только на одно издание - на газету "Правда".
- Но послушайте, у меня на участке на "Правду" даже члены партии не подписываются...
- А вот вы им, - говорю, - так и скажите. Вы на свой центральный орган не подписались, а поп его получает...
Почтальон принял от меня деньги, выдал квитанцию и удалился совершенно потрясенный.
Старостиха Горинской церкви, после того, как мы с ней познакомились ближе и она прониклась ко мне доверием, передала отзыв обо мне секретаря Даниловского исполкома. (По общему положению церковными делами занимались в районных советах именно секретари.) Так вот даниловский секретарь, фамилия его, помнится, была Орлов, изучив мои бумаги и автобиографию, взглянул на старосту и произнес:
- Советский человек... До чего дошел...
На духу
Ну уж Бог с ней - такая она паче ума и естества многословная.
Н.Лесков. Заметки неизвестного
Надо сразу признаться, что в практике современной исповеди "многословие" явление сравнительно редкое, по большей части из теперешних верующих каждое слово приходится вытаскивать. (Исключение составляют образованные женщины, эти уж действительно вещают "паче ума и естества".)
Для начала старинный церковный анекдот.Батюшка исповедует. Неподалеку от него стоит несколько женщин и один мужчина.Подходит очередная исповедница.Священник спрашивает:- Как ваше имя?- Катерина.- Е-катерина, - поправляет священник.Следующая к нему приближается.- Имя?- Лизавета.- Е-лизавета, - говорит священник.Подходит мужчина.- Как ваше имя?- Е-тит.
Вот самый распространенный вариант начала исповеди.Подходит к священнику женщина, улыбается во весь рот.- Батюшка, всеми грехами грешна...- Ну, а чего же ты улыбаешься? Ведь плакать надо...(Один священник на подобное заявление о "всех грехах" отвечал так:- А вот я тебе сейчас все какие только есть епитимьи назначу!)
А вот еще вариант.Женщина подходит, молчит.- Ну, - спрашиваешь, - грехи у тебя есть?- Нет, батюшка, никаких грехов у меня нет...Тогда я говорю:- Ну, раз нет грехов, тогда не нужно исповедоваться. Это ведь только для грешных людей...- Ну как же, батюшка?- А вот так же... Все мы, люди, до одного грешные, а ты только одна - без греха...- Нет, батюшка, есть грехи...- Ага. Значит - есть. Ну, вот теперь давай о них с тобой и поговорим...
Еще одна подходит. Начинает:- Живу одна. Абортов не делала, душ не губила, не воровала...Перебиваю:- Ты мне рассказывай не о том, чего ты не делала, а о том, что ты делала...
- А что я делала?- Сплетничала, ругалась, осуждала...- Ну, не без этого...
Часто вместо грехов начинают перечислять болезни.- Вот у меня операция была... Ногу я ломала...- Подожди, - говорю, - ты мне про грехи рассказывай... Может быть, у тебя на душе есть что-нибудь особенное?..- Вот, батюшка, живот у меня внизу очень болит... Там, наверно, у меня что-нибудь особенное...
Спрашиваешь:- Ну, как? Посты соблюдаешь?- Нет, - говорит, - батюшка, у меня зубы болят...
Подходит. Улыбается и молчит.Я говорю:- Ну, что ты улыбаешься?Она:- Я - такая...
Подходит мужчина.Спрашиваю:- Вы в Бога верите?- Верю. Конечно, верю. Ну, не так, конечно верю... Некоторые верят, ну, прям взахлеб...
Иногда выясняется поразительное невежество.Некий батюшка во время исповеди почувствовал, что прихожанка о христианстве имеет самое смутное понятие. Тогда он указал ей на лежащий на аналое Крест.- Вот посмотри сюда. Кто здесь распят?- Я, - отвечает, - батюшка, без очков. Не вижу...
Приходит на вид очень бойкая.- Как зовут? - спрашиваю- Святая великомученица Евдокия.- Что?! Какая же ты - великомученица?- Я, батюшка, всегда так про себя говорю: святая великомученица Евдокия...
Еще одна, остановила меня посреди храма.- Батюшка, мне с вами надо поговорить. Только долго.- Пожалуйста, говори. Я слушаю.- Батюшка, мне все время кажется, что я - т и г р а, и сына своего я хочу растерзать...- Так, - говорю, - а зовут тебя как?- Мария.- Хорошо, я за тебя помолюсь... Но ты на всякий случай еще сходи к психиатру...
Весьма трудно исповедовать современных детей - за редчайшими исключениями. Так внушаешь им необходимость быть добрыми и терпимыми...Протоиерей Борис Старк рассказал мне, как в Париже русский батюшка исповедовал ребенка из эмигрантской семьи.- Ты ни с кем не ссорился?- Нет.- Ты никого не обидел?- Нет.- И тебя никто не обидел?- Нет.- Ну, может быть, у тебя какая-нибудь неприятность была?- Лягушку видел...
Во многих церквях существует одна весьма сомнительная треба, так сказать, примыкающая к исповеди и даже ее заменяющая. В просторечии это именуется "Молитва от аборта", а в требнике - "Молитва жене, егда извержет младенца" (то есть когда происходит непроизвольный выкидыш). По смыслу своему читаться эта молитва должна вовсе не в храме, а дома, у постели больной женщины. Однако же предприимчивые наши клирики читают ее не там, где положено, и не тому, кому следует. За это берется плата - обыкновенно рубль. Практика эта, распространившаяся почти повсюду, приносит огромный вред, ибо у людей сравнительно далеких от Церкви создается впечатление, что аборт отмолить легко и просто - достаточно прийти в храм, выслушать эту молитву, внести рубль - и грех прощен.(Для несведущих надо заметить, что Церковь рассматривает аборт как убийство. За это преступление на женщину должна быть наложена строгая епитимия - отлучение на 10 лет.)Е. как-то предложил переименовать самое чинопоследование и впредь называть его так:- Молитва жене, егда извержет рубль.