"Ну, раз встал, то оставайся наблюдателем, а я пойду пройдусь к командиру батареи".
По тому, как там возле сарая стояло пылевое облако, я понял, что туда тоже попадали снаряды. Я смотрел вслед уходящему Сидоренко и дивился его размашистой, раскачивающейся из стороны в сторону походке. Нет, его походку не спутаешь ни с кем. Узнаю из сотни людей. Когда он шел к машине, я всегда узнавал его издалека и даже в сумерках не мог ошибиться. Мы даже шутили над ним, правда, не в глаза, а так, в его отсутствие. Вот, мол, Серафим ходит, как утка, враскачку.
Сидоренко вернулся быстро, и не шагом, а бежал так, что я его сразу не узнал. В это же время засвистели снова фашистские снаряды, но он, не желая ждать конца налета, только прибавил скорости и молниеносно юркнул в боевое отделение, наступив Ивану на живот. Тот как ошпаренный выскочил, не поняв, что произошло.
"Заводи!" – крикнул он в проход к Николаю. "Понял, завожу!"
Николай Иванович, видимо, давно не дремал, а только лежал тихо, давая Ивану еще подремать. Заработал мотор, а я включил ТПУ, готовый слушать команды командира.
Медленно выползая задом из укрытия, мы выехали на дорогу и развернулись вправо, наблюдая за действиями головной командирской самоходки. Машина командира батареи уже спускалась вниз к мосту. Следом за нами двигались две другие машины нашей батареи. За мостом развернулись влево и по проселочной дороге углубились в небольшой лесок. Когда вся колонна втянулась под защиту деревьев, командир батареи остановил свою машину, и мы подтянулись к головной на установленные дистанции. Командиров самоходок вызвали в голову колонны. Через несколько минут послышался шум мотора, и сквозь редкие деревья мы увидели, как к нам пробирался бронетранспортер.
Поравнявшись с головной машиной, он остановился. Из раскрывшейся боковой дверцы вылез Тибуев, следом показалась долговязая фигура начальника штаба Скричева. Совещались недолго. Последовала команда: "По машинам!" Через пару минут вся колонна была в движении. Сквозь лесную массу нам предстояло выбраться на северную опушку. Поначалу казалось, что лесок редкий и проскочить через него – дело пустяковое.
На самом деле мелкорослый подлесок оказался довольно частым и местами был такой густой, что сквозь него не просматривалось вперед больше чем на три-дцать – сорок метров. Последовала команда: "Усилить наблюдение!" Это и понятно, в такой чаще можно такие засады устраивать, что не сразу выпутаешься. Тут бы пустить вперед пешую разведку, да не было под рукой никого. Дорога была неширокая, скорее всего, лесная, наезженная лошадиными упряжками. Но самоходки могли двигаться. Постоянно виляя среди мелкорослых деревьев, дорога создавала скрытые участки впереди лежащей местности. На таких поворотах мы больше всего были внимательны и держали наготове свое оружие.
Взрыв последовал неожиданно, хотя мы его и ждали. За ним последовала пулеметная очередь. Из засады в переднюю машину был выпущен фаустпатрон. Немец, стрелявший по самоходке, видимо, промахнулся, а мина встретила на своем пути ствол дерева и взорвалась, повалив на самоходку пораженное дерево. Где немцы? Ничего не видно, но и промедление в такой ситуации подобно смерти. Сидоренко из ручного пулемета открыл огонь, и в какой-то степени это затормозило действия фашистов. Тут же дал команду механику – свернуть вправо, где подлесок реже и видимость лучше. Там и из пулемета огонь полезней.
Свалив несколько деревьев, Николай по команде командира остановил машину. Видимо, Сидоренко хотел чуточку разобраться, куда вести огонь. За нами следовали еще самоходки, которым тоже надо было принять меры, чтобы из-за кустарника не накрыли фаустпатронщики. Командир батареи, капитан Приходько, уже успел открыть огонь из орудия. Теперь и мы видели, как между деревьев, впереди, метались фигуры гитлеровцев. Их серо-зеленые шинели плохо гармонировали с березняком, и я видел, как они перебегали от укрытия к укрытию. Пулеметный огонь с наших машин не давал им возможности приблизиться, и они держались на дистанции, не позволявшей им стрелять фаустпатронами.
Командирский бронетранспортер выдвинулся за поворот лесной дороги, и его пулеметный огонь стал особенно эффективным. Продвинулись и мы вперед метров на пятьдесят. Наконец и нам удалось выстрелить из орудия. Я видел, как удачно разорвался снаряд, который мы послали вдоль дороги. Как раз немцы начали отходить вглубь, им надо было перебежать через дорогу. Тут снаряд их и накрыл. Следом за первым снарядом Приходько послал еще один. Это решило исход дела. Видя, что засада не удалась, немцам ничего не оставалось делать, как углубиться в лес и скрыться под его защитой.
Бой закончился так же мгновенно, как и начался. Наступила тишина. Преследовать не было смысла. Ясно было, что эта группа не регулярная часть, а остатки тех частей, которые оставались в нашем тылу, не успев отойти с отступающей армией. Теперь же они пробивались к Данцигу.
Нам была поставлена задача – перерезать шоссейную дорогу, которая была в нескольких километрах от того населенного пункта, из которого мы только что выбрались. Немцы отдельными группами просачивались из лесов и выходили на это шоссе. В меру своей вооруженности они пытались минировать узкие места, взрывали мосты, делали завалы, валили линии электропередачи, нападали на наши обозы, отдельно следовавшие санитарные машины и, наконец, даже на колонны мирных беженцев, не редко своих же, немцев.
В описанном лесном бою произошло несчастье с заряжающим Воронковым. Когда мы выбирали удобные места для открытия огня по фашистской засаде, он по приказу командира выскочил из машины с автоматом, чтобы огнем прикрыть левый фланг, но, зацепившись за пень, упал. Задний лист брони придавил Воронкова к пню. Страшной силы боль и хруст костей бедра заставили его страшно закричать. Он потерял сознание, а Тимаков, услышав крик, сразу остановил машину. Воронков был еще жив. Выскочивший Тимаков, а следом за ним Валентин Моисеев ничего не могли поделать. Когда бой закончился, Воронков пришел в сознание, он через силу рассказал, как это произошло. Подошедший командир дивизиона приказал перенести его в бронетранспортер и немедленно отправить в медсанбат. Ребята молча смотрели вслед уходящему бронетранспортеру, провожая своего боевого товарища, так нелепо попавшего в беду.
"Только бы выжил, – сказал Константин Иванович, – хороший парень, надо же такому случиться… Жаль, по-глупому покалечился".
Да, тяжело терять боевых товарищей в бою, тем более вот так… А ведь могло этого и не быть. Зачем было посылать Воронкова за борт самоходки? Но тогда никто об этом ничего не сказал. В бою бывает и не такое. Это теперь, когда мы можем анализировать свои поступки, есть время поразмыслить, посмотреть на свои дела как бы со стороны. А тогда?..
По данным разведки, немцев здесь не должно было быть, а вот ведь мы натолкнулись. Значит, не исключена возможность еще раз встретить такие выходящие группы, а поэтому было решено продвигаться осторожно, послав вперед боевой дозор, а следом – нашу машину. До конца леса оставалось меньше километра. Дальше предстояло двигаться почти по открытой местности, и при выходе из леса надо было остановиться и основательно разведать впереди, а уж потом принять решение.
Вот когда мы пожалели, что с нами нет пехоты. Что ни говори, а с ней куда сподручнее. На опушке оказалось одинокое строение, изрядно разрушенное попаданием снаряда. Трое бойцов осмотрели бегло все вокруг, дали сигнал, что никого нет. Остановились за стеной. Тимаков свою машину остановил на опушке леса, прикрываясь кронами кустарника. День клонился к исходу, и мы спешили до темноты достичь поставленной цели. От этого домика метрах в ста пятидесяти тоже стоял отдельный дом, крыша которого была разрушена в некоторых местах. Красная черепица была наполовину сбита и валялась на земле. Теперь самоходка Тимакова должна была проскочить к этому строению, а мы прикрывали ее огнем, если вдруг что произойдет.
Не успел Тимаков преодолеть и половины пути, как почти рядом, с небольшим недолетом, плюхнулся снаряд и, подняв грязь, обдал его машину жирной жижей.
"Ну и счастливчики!" – сказал Николай Иванович, который внимательно следил за движением машины, потому что и нам предстояло проскочить это открытое место. Я подумал, что следующий снаряд угодит в цель. Но к счастью, второго выстрела не последовало. Ребята, которые остались на опушке, внимательно следили за нашими действиями и сразу же засекли фашистское орудие.
Последовал выстрел, и орудие смолкло. Я понял, что стрелял Федосеев, он был большой мастер такой невероятно быстрой реакции. У него была хорошая выучка еще с Курской дуги. Я всегда старался подражать ему, но это не всегда получалось, должен быть талант, а он у него был. И на этот раз его талант проявился со всеми вытекающими последствиями. Мы с ходу рванули за Тимаковым и достигли укрытия почти одновременно. Теперь стало ясно, что немцы нас видят и следят за нашим продвижением.
По радио командир получил приказ остановиться и дальше не продвигаться. Значит, впереди только немцы, а нашей пехоты рядом с нами пока еще нет. Вечерело, и это заставляло нас быть особенно осторожными. Мы с напряжением смотрели вперед, стараясь ничего не пропустить. Потихоньку и другие самоходки начали выдвигаться на более удобные позиции, чтобы быть ближе к немцам. Скоро нам стало известно, что к нам идет наша пехота. Радости было много.
В наступивших сумерках я увидел, что в нашем направлении приближалось несколько фигур. Было довольно тихо, немцы не стреляли, да и с нашей стороны огня не велось, и как-то не вязалась эта тишина с тем, что мы недавно пережили. В тишине и шаги, и тихая речь идущих солдат звучали как-то особенно громко. Впереди шел пожилой солдат, неся на плече ручной пулемет, за ним – цепочка бойцов, человек двадцать.
"Здорово, танкисты! – приветствовал он нас. – Где тут ваш командир? Вот пришли пособить, говорят, без нас скучно".
Командир не стал вступать в разговор, а только поздоровался и повел пехотинцев вперед, чтобы уточнить задачу на местности. Это были бойцы 131-го полка. Пока старший ходил с Сидоренко вперед, мы тихо переговаривались с товарищем, который притулился к заднему броневому листу. Хотели закурить, но я не дал. Чего зря светить, всякое может быть. Сумерки сгущались, и в наступившей темноте огонек сигареты хорошо виден. Рубанут очередью, а потом поздно будет. Так-то спокойней.
Пришел пожилой боец, который был у них за командира отделения, и ребята пошли вперед оборудовать свои позиции впереди нас метров на пятьдесят. На них же возлагалась обязанность быть нашим боевым охранением. Но тут пришел командир этой стрелковой роты, который имел уже другую задачу. За какой-то час задача сменилась дважды. Оказывается, закрепляться не будем, а будем продвигаться вперед, и в случае успешного продвижения следует наращивать темп. На это у командования были все основания.
На других направлениях этого участка тоже пехота подтянулась, и теперь нам, самоходчикам, да и им тоже, будет веселее и сподручнее, а там, сзади, подтягивалась артиллерия. Двинемся вперед по команде, поданной по радио условным сигналом, для нас таким сигналом были три семерки.
По нашей карте значилось, что за высотой, которую мы обходили слева, должен быть населенный пункт, название которого у меня в памяти стерлось, но только четко помню, что это в семи километрах южнее Бюттова, на шоссе, идущем на юг. Справа и слева слышалась артиллерийская стрельба. До населенного пункта, на который мы были нацелены, – чуть больше километра. Там сходились две шоссейные дороги. На этой важной точке немцы сидели крепко, потому что она была важным звеном их обороны. Слева наши соединения успешно теснили немцев, а они откатывались к северу в сторону Данцига и Гдыни. По этому шоссе отступали разбитые гитлеровские части, и потерять такую дорогу в условиях весенней распутицы – значит потерять многое. Наше командование тоже это понимало, и поэтому была поставлена задача перерезать шоссе и удерживать его до прихода других частей, чтобы прочно удерживать этот важный клочок польской земли. По всему чувствовалось, что нас маловато, да и что можно увидеть ночью. Надежда была только на то, что ночной атакой мы собьем немцев и закрепимся, а к утру нас уже будет больше.
Пришел связной и сообщил, что прибыли артснабженцы и перед началом движения следует пополнить боекомплект. Молча таскали снаряды к машине, к каждой подъехать было трудно, грязь не позволяла, вот и носили почти сотню метров. К такой работе мы уже привыкли, но если за целый день не замечаешь, как намотаешься, то к ночи ноги еле тащатся, тем более по грязи. Не забыли принести и две цинковые упаковки патронов для нашего ручного пулемета, который был у нас сверх нашего штатного вооружения. Много раз он выручал нас в бою.
Наконец, уже к полуночи, пришел командир батареи Иван Иванович Приходько, который редко сам ходил по экипажам, но тут, несмотря на грязь, добрался к нашему разбитому домику вместе с Алексеем Ларченковым. Приходько поставил нам задачу, сказав при этом, что он со вторым взводом перемещается правее, и нас будет разделять почти полкилометра. На зрительную связь надежды мало, а по радио общаться только в случае острой необходимости. Больше молчать. Нам же совместно с пехотой ночью овладеть населенным пунктом. Все вопросы взаимодействия улаживать с пехотным командиром. Как потом выяснилось, им был наш давний знакомый комбат Немчинов.
После ухода Приходько стали готовиться к ночной атаке. Но атаки как таковой не получилось, так как бойцы, которые были выдвинуты вперед, заметили, как немцы под покровом темноты начали отход, и нашим солдатам ничего не оставалось, как воспользоваться этим и почти следом войти в этот поселок. Связной, посланный к комбату, натолкнулся на нас и доложил, что ребята наши уже хозяйничают в немецких окопах. Сержант, который послал связного, ждет дальнейших указаний. Это было неожиданностью. Нам ничего не оставалось, как связаться с Немчиновым, и, получив добро, мы на малых оборотах, боясь напороться на мины, двинулись в поселок.
Сидоренко вылез из машины и, сделав щуп из ножа и штыря радиоантенны, начал прощупывать маршрут. До поселка добрались благополучно. Тремя самоходками и до взвода пехоты мы оседлали дорогу в этом небольшом поселке.
Ночь была темная. Темные облака неслись со стороны моря и временами моросили мелким дождем вперемешку со снегом. В такую погоду холод пробирал до костей. Ребята из стрелковых отделений поначалу разогрелись в ходьбе по грязи, но, когда движения стало меньше, холод невольно стал загонять их в пустующие дома, где можно и печку затопить. В домах все имущество и мебель находилось на местах, а вот хозяев не было. Видимо, попрятались, а может, немцы эвакуировали.
Боевое охранение было выставлено, самоходки замаскировали вблизи строений и среди кустарников, которых возле домов было в достатке. У каждой машины был один член экипажа, а остальным было разрешено обогреться. Топливо было возле кухонной плиты. Аккуратно уложенные в ящик брикеты то ли угля, то ли торфа, но грели они жарко, и вскоре тепло расползлось по всей небольшой кухоньке. Некоторые сушили портянки, это было очень кстати. Стоял тяжелый запах высохших портянок. Я не стал сушить, потому что подступиться к плите было негде. Обогревшись, вышел к машине, сменил Ивана Староверова. Когда глаза привыкли к темноте, я стал хорошо видеть строения, которые находились недалеко от меня. То там, то тут взлетали ракеты, освещая местность в стороне, куда отошли немцы. Следом за мной вышел механик и полез в машину на свое место. Мне нравилось это, потому что он всегда оказывался в нужный момент, как говорили мы, "у руля".
Неожиданно с немецкой стороны раздалось несколько артиллерийских выстрелов, а через несколько мгновений я услышал пронзительный вой летящих над головой снарядов. Разорвались они позади дома, как раз почти на полотне дороги. Тимаковская самоходка была правее нас метров на двести, ближе к северной окраине поселка. Слева нас машина Ларченкова, а мы – в центре. Прошло еще минуты три, как новая партия снарядов прошелестела над нами, и опять с перелетом.
Выскочивший командир приказал нам сесть в машину и, ныряя туда, крикнул Николаю: "Заводи!" Сменить позицию – это было самое правильное решение, что мы и сделали. Переместились к другому строению, несколько правее. Я уже хорошо адаптировался в темноте и видел близлежащую местность довольно сносно. Стоя на сиденье, высунувшись по пояс из самоходки, я видел, как бежали бойцы из боевого охранения в нашу сторону.
В это же время снаряд попал в тот самый дом, в котором мы только что сушили портянки. Какое счастье, что ребята успели из него выйти. Значит, на фоне ночного неба видно дым, который стелился низом от дома. Конечно, отходя, немцы заранее подготовили данные для стрельбы. Расчет был прост. Вряд ли мы устоим перед соблазном, чтоб не войти в дома в такую мерзкую погоду, вот тут они нас и накроют. Но просчитались, мы привычны ко всякой погоде, нас на этом не поймаешь.
К самоходке подбежало несколько бойцов. Вид у них был взволнованный. Не успев отдышаться от быстрого бега по вязкому грунту, они наперебой пытались объяснить что-то. Сидоренко успокоил их, а потом предложил спокойно говорить.
"Вот ты и докладывай", – указал он на долговязого бойца.
Тот удивленно посмотрел на Сидоренко, а потом утерся рукавом, собрав пот с лица, и спокойно доложил: "Там немцы. Идут сюда, их много, больше роты, и с ними танки, примерно два или три. От этого места метров восемисот, а то и с километр будет, но мы бежали быстро, боялись опоздать. Идут медленно и, наверное, пьяные". – "Ясно, – произнес со вздохом командир, – ну что ж, пусть идут, встретим".
Подошел пехотный офицер, тот самый, что уже приходил к нам днем. Повязка его забрызгана грязью, видно, давно не перевязывался.
"А я думал, что ты в госпитале", – высказал ему Сидоренко. "Ничего, еще повоюем, – ответил он. – Что случилось?"
Сидоренко рассказал то, что услышал из доклада бойцов.
В стороне, откуда прибежали бойцы, стал доноситься вначале слабый, но постепенно нараставший гул моторов. Все похоже на правду. Идут медленно, вероятно, боятся нарваться на засаду.
Вскочив в машину, пехотный офицер связался по радио с комбатом Немчиновым и доложил нашему командиру батареи капитану Приходько. Там тоже слышали этот шум в нашей стороне и ждали нашего доклада.
Местность впереди нас была неудобная для ведения боя: почти вплотную к поселку подходил лес и кустарник, и немцы могли скрытно подойти, обрушив на нас неожиданно свою мощь, но расчет их провалился. Ребята из батальона Немчинова далеко выдвинулись и смогли своевременно заметить движение противника. Теперь у нас даже есть время поразмыслить, чтобы принять правильное решение. Командиры решили сменить позицию, отойти метров на триста, откуда можно успешно отражать атаки противника.
Холмы, заросшие кустарником, были хорошей позицией, и нам, самоходчикам, и пехоте было где замаскироваться и успешно наносить ущерб врагу, если бы он попытался использовать дорогу. Дорога с тех холмов вся как на ладони. Движение по ней безнаказанно практически невозможно. Выполняя этот маневр, мы медленно откатывались на намеченный рубеж. Вместе с нами отходили и бойцы стрелковой роты. Довольно сложно откатываться задом, но еще хуже, когда врагу подставляешь спину. Сидоренко этого не терпел. Вот и теперь он на всем этом отрезке старался провести машину так, чтобы ствол орудия был в сторону противника.