Дамы своим присутствием оживляли общество. Они были воспитаны при блестящем дворе Франциска, умели вести тонкий, остроумный разговор, ценить произведения искусства, литературы и даже имели представление о науках.
В королевском дворце Маргариты велись и веселые, шутливые разговоры, и горячие ученые споры; здесь обсуждались все литературные новинки и все политические события; сюда приходили последние известия о религиозном движении в Германии и в других государствах. Знаменитый поэт Клеман Маро, переведенный в 1527 году из камер-юнкеров Маргариты в придворный штат Франциска все же не забывал свою покровительницу и время от времени появлялся в По или Нераке. С другим известным поэтом, Деперье, Маргарита познакомилась в Лионе в 1536 году, наслышанная о нем от своего бывшего учителя Робера Гюро, руководившего также и образованием Деперье. Одаренный большим умом и получивший хорошее образование, Деперье уже в 20 лет являлся настоящим ученым и, владея языками латинским, греческим, отчасти даже еврейским, в 1532 году поселился в Лионе, этом кипучем центре тогдашней интеллектуальной жизни. Он помогал Доле с его "Латинскими комментариями", а Оливетану – в издании Библии. Он близко сошелся с Рабле и Маро. В 1537 году Маргарита зачислила его в свои камер-юнкеры.
К этим двум крупнейшим поэтам, Маро и Деперье, причислим еще третьего, имя которого тоже тесно связано с Маргаритой. Это Никола Бурбон (1503–1550). Страстный поклонник и знаток латинской литературы, писавший только по-латыни и презиравший французский язык, считая его неподходящим для произведений изящной словесности, он был истинным гуманистом по своим убеждениям, горячо верил в знание. Он искал религии не мистической, а по возможности разумной и потому на первых порах явился, подобно многим, адептом нового толкования христианства. В 1534 году Н. Бурбон подвергся гонениям Сорбонны и даже сидел в тюрьме.
Выйдя из тюрьмы, Н. Бурбон поселился в Наварре у Маргариты. Она быстро оценила его высокое образование и поручила ему обучение дочери, из-за чего он был вынужден покинуть Беарн, но приезжал на время в По или Нерак, чтобы в обществе королевы и ее друзей освежить душу и ум.
Мы находим при дворе Маргариты Николая Денизо, поэта и художника; Антуана Ле Масона, одного из секретарей королевы и переводчика; Виктора Бродо, управлявшего казной Маргариты и обменивавшегося легкими стихотворениями с Маро; Пьера Боэстюо и Клода Грюже, первых издателей "Гептамерона"; Жана де Ла Ге, первого издателя стихотворений королевы; Жана Клуе, знаменитого портретиста XVI века; эрудита Шарля де Сент-Марта. Отец Шарля был лейб-медиком, а сам он профессорствовал в Лионе, преподавая языки французский, латинский и еврейский. Обвиненный в ереси, Шарль был брошен в тюрьму, в которой просидел два года, а по выходе из нее попал прямо к Маргарите, которая назначила его сначала членом своего Совета, потом судьей в Алансон.
Автор преподносит свою книгу Маргарите Наваррской (Миниатюра XVI века)
Рядом со всеми этими поэтами, которые, по выражению Одолан Дено, превратили Наваррский двор в настоящий Парнас, мы встречаем здесь людей, представлявших и другую сторону Возрождения, – профессоров и ученых. Не схоластических ученых, мастерски высмеянных Рабле, а ученых нового времени, вставших на борьбу с догматизмом. Из них мы назовем Гийома Постеля ("человека с энциклопедическим образованием и всепожирающим воображением", как его охарактеризовал А. Мартен), впервые начавшего изучение азиатских языков и литератур и "провидевшего Древний Восток и единство первичного мира в недрах его". (Он был так сильно увлечен своей идеей, так поражен гигантским видением, вызванным им самим, что кончил сумасшествием.) В 1535 году Г. Постель отправился путешествовать на Восток и по возвращении оттуда, по ходатайству Маргариты, был назначен профессором математики и восточных языков в высшую королевскую школу. Это был человек глубоко религиозный, и он верил в возможность обратить все народы к Евангелию исключительно путем разумных убеждений и доводов. Эта мечта о всеобщем согласии и мире, о соединении всех самых разнообразных народов одной общей религией была для него заветной. Он увлекал Маргариту своим богатым воображением и своей широкой, всеобъемлющей любовью к страдающему человечеству, жизнь которого он хотел облегчить, озарив его светом разумного христианства.
Назовем и другого профессора той же школы – Каноссу Парадизио, перекрещенного еврея, родившегося в Венеции. Приехав в Париж в 1531 году, он близко сошелся с королевой Наваррской, которую стал обучать еврейскому языку. Она рекомендовала его как профессора королю, назначившему его в свою школу на кафедру еврейского языка. Его сестра, Франсуаза Каносса, была пожалована сначала фрейлиной королевы Наваррской, а потом – Екатерины Медичи. Симпатичный профессор быстро пошел в гору и приобрел многочисленных друзей и доверие самого короля, но и среди всех своих удач он никогда не забывал, что первой в чужой стране его поддержала Маргарита; он воспел ее в одной из своих поэм.
Не забудем, что с 1531 года в Беарне поселился Лефевр д'Этапль и что Ж. Руссель, возведенный в звание придворного проповедника Маргариты, ее стараниями был вскоре (в 1538 году) назначен епископом Олоронским. Гостеприимный дворец в По посещали также Жан Кальвин и Теодор де Без.
Теперь, познакомившись с теми, кто составлял обычный круг королевы, посмотрим, как они проводили время. День Маргариты был всегда очень занят. Она сама отмечает это в прологе к "Гептамерону", говоря о Парламанте, в которой большинство исследователей видит портрет автора, что "она никогда не была праздной".
Утро обыкновенно посвящалось государственным делам. Маргарита не только управляла своими герцогствами, внимательно следя за их жизнью, нуждами и потребностями, но и принимала большое участие в делах Наварры, тем более что ее супруг, будучи наместником Франциска I в Гаскони, должен был часто отлучаться из своего королевства по делам службы; в этих случаях он передавал бразды правления королеве.
Покончив с докладами, проверками и решениями, требовавшимися по всевозможным вопросам и делам, отпустив всех должностных лиц, королева просматривала корреспонденцию и отвечала на письма – писала сама или поручала сделать это своему секретарю Фротте, рассказав, о чем и как должно быть написано.
Сент-Март собщает:
Когда она знала, что своим вмешательством в дело может помочь кому-нибудь или хотя бы только доставить удовольствие, она собственноручно писала рекомендательные письма или, если другие занятия отвлекали ее, поручала это своему секретарю Фротте. Она так упрашивала тех, к кому обращалась, что, прочтя ее письма, можно было подумать, что она хлопочет для себя лично.
После всех этих утренних занятий наступал отдых – чаще всего это время отводилось для какой-нибудь художественной работы. В искусстве вышивания, достигшем в ту эпоху степени настоящего художества, в котором кисти заменялись иголками, а краски – шелками различных оттенков, королева стояла на высокой ступени совершенства. В Руанской библиотеке хранится ковер, вышитый ее руками, на котором изображено торжественное богослужение. К сожалению, ковер этот был впоследствии испорчен ее дочерью, королевой Жанной д'Альбре, ревностной гугеноткой, заменившей голову священнослужителя лисьей мордой.
Занимаясь рукоделием, Маргарита диктовала свои произведения или просила, чтобы почитали вслух (поэтические, исторические или философские сочинения).
Нередко по поводу прочитанного возникали разговоры и даже споры, в которых затрагивались разные вопросы, волновавшие неракское общество. Воспоминание об одном таком споре мы находим у Сент-Марта.
Однажды (мы были тогда в Туссонском монастыре) шел спор по поводу евангельских слов: "Истинно, истинно глаголю вам: аще не будете яко единый от малых сих, не внидете во царствие небесное". Жерар Руссель, придворный проповедник, высказывался, как приличествует богослову, и подтверждал свои слова цитатами из св. Августина; Режен, один из придворных, человек гуманный и ученый, приводил доказательства из св. Иеронима, и так как королева сделала мне честь пожелать услышать и мое мнение, я высказал его, приводя некоторые положения св. отцов: Златоуста, Феофилакта и др. И когда мы развили все наши доводы, королева изложила нам свое мнение и объяснила свою мысль. Случайно при этой беседе присутствовал один испанский дворянин, который до того был поражен всем виденным и слышанным, что имел вид человека, находящегося в экстазе или видящего привидение… Несколько дней спустя, будучи в гостях у одного кардинала, этот испанец, когда речь зашла о королеве, рассказал сцену, при которой присутствовал в Туссонском монастыре, прибавив, что Маргарита говорила о вещах пустых и бессодержательных с Бог знает какими "колпаками" (bonnets ronds), имея в своем обществе всего только двух или трех жантильомов, а ему самому не сказала даже ни слова.
Сент-Март отмечает с насмешливым сожалением, как жестоко было уязвлено дворянское самолюбие этого испанца, не понимавшего того уважения, которое воздавалось здесь уму и образованию.
Но не всегда королева и ее друзья занимались серьезным чтением или философскими беседами. Все серьезное могло смениться пением и музыкой, веселыми рассказами, шутками и смехом. Деперье услаждал общество импровизациями, аккомпанируя себе на лютне, или пел свои романсы.
Маргарита страстно любила музыку и еще в юности сочиняла мелодии к своим стихам. Эти ее произведения хранятся в Парижской национальной библиотеке. Поселившись в Беарне, она охотно слушала народные песни и нередко во время своих прогулок записывала те мотивы, которые ей особенно нравились. Иногда Деперье выступал в роли рассказчика. В этом никто не оспаривал у него пальму первенства, и он пользовался прочно установившейся и вполне заслуженной славой.
Оживленное общество располагалось часто в живописных садах королевского дворца. Более чем вероятно, что не один Деперье развлекал всех своими рассказами. Пролог "Гептамерона" доказывает, что с некоторых пор это развлечение вообще было в большом ходу.
Но самым любимым времяпрепровождением маленького общества была постановка и разыгрывание драматических произведений, выходивших из-под пера Маргариты. Эти пьесы сохранились до нашего времени. Их можно разделить на две группы: первая заключает в себе три фарса и одну светскую комедию, вторую же составляют четыре пьесы, сюжеты которых целиком взяты из Евангелия, как на то указывают их названия. Историки XVI века отмечали, что королева сделала трагикомический перевод почти всего Нового Завета. Представления давались в большом зале дворца, перед королем и королевой. Были призваны лучшие актеры Италии. Догадываясь о склонности королевы, они вплетали в представления разные песенки о духовенстве, так что всегда доставалось какому-нибудь монаху, которого безжалостно высмеивали.
Глава 10
Сила грешной души
Вернувшись из мадридского плена, Франциск I хотел, чтобы кругом все было тихо и мирно и чтобы борьба религиозных партий не мешала ему наслаждаться обретенной свободой со всеми радостями и удовольствиями. Нежелание преследовать веру к тому же было продиктовано и соображениями дипломатии – новая вера могла стать господствующей в Англии, с королем которой Франциск по прибытии во Францию обменялся необыкновенно дружественными приветствиями.
Видя такое миролюбивое настроение Франциска I и торжество новаторов, главные представители которых с честью вышли из борьбы (благодаря содействию Маргариты), канцлер Дюпра, стоявший вместе с маршалом Монморанси во главе партии католиков, решил созвать несколько поместных соборов с целью "борьбы с ересью и успокоения общественного мнения некоторыми частными улучшениями". (Один общий для всей Франции собор не созывался, потому что, как говорит А. Мартен, королевская политика не любила больших национальных собраний.) Эти соборы состоялись в феврале и марте 1528 года в Париже и Лионе, а также в Бурже – городе, принадлежавшем Маргарите.
Некоторые из их постановлений интересны тем, что ярко характеризуют тогдашнее состояние католического духовенства. Например, проповедникам запрещалось смешить публику баснями и сказками – каковы были эти басни и сказки, мы можем судить по некоторым новеллам "Гептамерона". Запрещалось устраивать в церквях светские сборища, справлять праздник дураков, играть на органе во время богослужения шутливые и неприличные песни. Было также несколько упорядочено отлучение от церкви, которым злоупотребляли, пользуясь им как средством личной мести. Но рядом с этим были проведены строжайшие меры против реформаторов. Парижский собор под председательством самого Дюпра обратился к королю Франциску с таким увещанием:
…Благополучие и слава от века принадлежали только тем государям, которые, всецело предавшись католической вере, непоколебимо преследовали и убивали еретиков как первейших врагов короны.
Но король не внимал пока еще этим советам и продолжал держаться прежнего миролюбивого настроения. Маргарита же явно покровительствовала "лютеристам". После бракосочетания Маргариты с Генрихом д'Альбре ее духовником был назначен Ж. Руссель; с тех пор он постоянно находился при ней – и в резиденциях, и во время путешествий. Граф Гогенлоэ прислал ей в 1527 году собрание произведений М. Лютера, переведенных на французский язык протестантами, скрывавшимися в Страсбурге. В мае 1528 года Капитон (известный реформатор, друг Лютера и Цвингли) посвятил королеве свои "Комментарии на пророка Оссию" и в длинном послании подчеркнул, что "взоры всех обращены на нее, что она надежда и упование реформатов и что все от души желают видеть ее торжествующей над теми многочисленными и крупными препятствиями, которые возникают перед женщиной и в особенности перед королевой, как только дело коснется исповедания истины". Однако Маргарита еще не в силах была "торжествовать".
В ночь с 31 мая на 1 июня, перед наступлением Духова дня, в Париже кто-то разбил статую Мадонны, стоявшую на перекрестке двух улиц. Фанатики сразу сообразили, какую пользу можно извлечь из этого кощунственного деяния. Франциск всегда особенно боялся народных волнений. Вот ему и внушили: все идет именно к этому, потому что последователи нового вероисповедания – враги всякого порядка, гражданского и политического.
Народ, возбужденный католическими проповедниками, действительно был возмущен и громко требовал мести за оскорбление святыни. Чтобы его успокоить, по Парижу целую неделю двигались торжественные искупительные процессии, во главе которых находился сам король. Он специально для этого приехал из Фонтенбло и собственноручно поставил на место разбитой статуи другую, из серебра. Католитики торжествовали. Они быстро запустили в народ легенды о чудесах, творимых осколками разбитой Мадонны. Фанатизм требовал кровавых жертв, и в искупление неизвестно кем совершенного злодеяния в столице и в провинции началось избиение всех, кого подозревали в ереси. "Беда на радостях приметно разъяряется", – писал Эразм в октябре 1528 года.
При таких обстоятельствах возобновилось дело Беркена, спасенного милостью короля два года назад. Оно было передано на рассмотрение комиссии, назначенной Франциском с одобрения папы. В этой комиссии находился и знаменитый Гийом Бюде, одно присутствие которого здесь уже дает повод думать: король и на этот раз хотел спасти Беркена и, назначая над ним суд, уступал лишь горькой необходимости, не имея достаточно сил, чтобы бороться с католиками. Маргарита не осталась безучастной к новому бедствию, постигшему ее гонимого друга; она опять обратилась к королю, прося его о заступничестве:
Государь, бедный Беркен, понимающий, что только через Вашу доброту Господь уже два раза спас ему жизнь, отправляется теперь к Вам лично, не имея никого, кому бы он мог поручить засвидетельствовать перед Вами его невиновность. Я не боюсь умолять Вас сжалиться над ним. И если Вам угодно будет принять его дело к сердцу, я надеюсь: истина покажет Вам, что создатели ереси – больше сплетники и ослушники, нежели ревнители веры.
Это выражение "создатели ереси" довольно ясно указывает нам (а в одном из дальнейших писем мы найдем и прямое подтверждение наших слов), что Маргарита возлагала ответственность за происшедшие беспорядки на тех, кому выгодно было создавать ереси для того, чтобы затем уничтожать еретиков. В другом письме она повторяет свою просьбу:
Соблаговолите, Государь, сжалиться над бедным Беркеном, который обрекается на страдания только потому, что любит слово Божие и повинуется Вашим приказаниям. Поэтому-то те, кто во время Вашего отсутствия поступал как раз иначе (то есть не повиновались ни слову Божию, ни воле государевой), возненавидели его, и их лукавство нашло себе ходатая перед Вами, для того чтобы заставить Вас забыть его истинную веру в Бога и любовь к Вам. Вот почему, если Вам не угодно будет выслушать его лично (для чего он к Вам и едет), он будет в отчаянии…
Может быть, Беркену удалось бы спастись и в третий раз, не случись инцидента, вероятно, подстроенного его врагами и окончательно предавшего его в руки инквизиции. Преследователи Беркена нуждались в каких-нибудь доказательствах его ереси и старательно искали их, хотя до сих пор безуспешно, так как обыски ни к чему не приводили. Зная это, Беркен для большей безопасности поручил своему приятелю уничтожить все свои произведения. Рассказывают, что этот человек, проходя там, где была разбита статуя Мадонны, от волнения упал в обморок и в бессознательном состоянии был поднят прохожими. В его карманах обнаружили рукописи Беркена – улики, которые так долго и безуспешно искали. А список чудес, творимых Мадонной (теперь уже серебряной), увеличился еще одним фактом. "Мадонна, – говорили католики, – сама указала на еретика".
Беркен был приговорен к пожизненному заключению, к пробуравлению языка каленым железом и к присутствию при публичном сожжении всех его сочинений. Напрасно Бюде умолял его отречься от своих мнений или, по крайней мере, смягчить их – Беркен оставался непоколебим. Его упорство еще больше разозлило врагов. Парламент изменил первоначальный приговор, назначив вместо пожизненного заключения смертную казнь через сожжение, как особенно упрямому еретику. Этот приговор был вынесен судьями 22 апреля 1529 года – в 10 часов утра, а в полдень его уже привели в исполнение.