Седобородый старик, глядя на меня в упор, строго спросил:
- Что ж, и дальше будете отступать? Немец Украину занял, к Дону подошел. Пора бы остановить его, дальше пускать нельзя.
Больно было слышать эти горькие слова. Но что я мог ответить? Я не сомневался, что врага остановим. Так и сказал колхозникам. Они тоже в это верили.
Переночевав, я позавтракал, поблагодарил хозяев за гостеприимство и отправился в соседнее село, где стояла санитарная авиаэскадрилья. Оттуда на По-2 меня доставили на наш аэродром.
Хотя возвращение мое было далеко не триумфальное, встретили меня хорошо. Младший лейтенант Степанов - летчик-штурмовик, которого я прикрыл от трех вражеских истребителей, - от всей души благодарил за выручку. Комиссар поздравил меня с открытием боевого счета.
- Надеюсь, - сказал он, - эта победа не последняя. А то, что самого сбили - наперед наука, недаром говорится: за битого двух небитых дают… - И, помолчав, добавил: - За товарищескую выручку в бою объявляю вам благодарность.
- Служу Советскому Союзу!
- Мы с командиром решили передать тебе самолет штурмана полка.
От этих слов комиссара я совсем повеселел.
Когда я вернулся в свою землянку, Лавинский попытался меня уязвить:
- "Безлошадник" пришел.
В другое время я, может быть, и не сдержался. Но сегодня мне не захотелось связываться с этим неприятным человеком. Ему ответили за меня другие летчики. Кудинов, усмехаясь, сказал:
- Кто летает, того и сбить могут, а кто в землянке отсиживается, того и сбивать некому.
- Разве на земле кто пришибет, - добавил Соколов.
- Значит, командир, "семерочку" получаешь? - обрадовался Кузьмин, узнав, что мне дают машину штурмана. - Хорошо. А то летал на этой чертовой дюжине. Тринадцать есть тринадцать. Я ночь не спал, когда ты не вернулся. Чего только не передумал! Грешным делом и насчет тринадцатого номера. Да и как не думать: сбили тринадцатого сентября на самолете номер тринадцать, самолетов в группе тоже было тринадцать. В общем, кругом тринадцать, - закончил, довольный своим открытием, Кузя.
То, что меня сбили, летчики не считали моим позором. Шпильки Лавинского никто всерьез не принимал. На стареньком "харрикейне" я выдержал поединок против трех "мессершмиттов" и одного из них вогнал в землю. Это не поражение, а победа, и прежде всего моральная. Я еще раз доказал, что и на "харрикейнах" можно вести активный, наступательный бой. Именно такие выводы сделали летчики, обсуждая мою схватку с истребителями противника.
Разговор наш прервал звонок телефона. Меня и сержанта Простова начальник штаба вызывал на командный пункт.
Где батарея?
- Наверное, в разведку, - гадал Простов, пока мы шли на командный пункт. - Люблю в разведку летать: вольная птица. Порезвиться от всей души можно. Какую цель выбрал, ту и обстреливай.
Помолчав, он спросил:
- Поштурмуем, командир, на обратном маршруте?
- Еще задание не получил, а уже штурмовать собираешься. Тороплив больно.
На командном пункте начальник штаба пригласил нас сесть и объяснил, зачем вызвал. Сегодня утром дальнобойная артиллерия противника обстреляла железнодорожную станцию Икорец, где производилась разгрузка наших воинских эшелонов.
- Ваша задача, - сказал капитан Веденеев, - разведать артиллерийские позиции батареи и ее противовоздушную оборону. Предположительно, она находится в районе села Покровского. Если все ясно, можете идти. Вылет по готовности.
Это означало, что собраться мы должны в самый короткий срок.
- Теперь обязательно придется штурмовать, - сказал я Простову, когда мы вышли с КП - Дальнобойные пушки замаскированы, а зенитки могут молчать до тех пор, пока их не начнешь щупать огнем. Вот что, Николай Николаевич: чтобы легче выполнить задание, давай разделим обязанности. Ты будешь смотреть за воздухом, а я - искать батарею. Штурмовать разрешаю только в паре, никаких одиночных действий. Полетим на высоте двести - триста метров. Будь внимателен к моим сигналам.
Линию фронта пересекли на бреющем восточнее станции Лиски. В лучах солнца ослепительно ярко поблескивал тихий Дон. Не видно было ни одного выстрела, ни одного разрыва. Все живое на земле как будто дремало, наслаждаясь теплым днем бабьего лета. Над полевым станом бывшего колхоза "Первое мая" поднимались синие дымки. Отчетливо различались походные кухни. У коновязей стояло много лошадей. Очевидно, в балке расположилась на привал вражеская пехота.
Под нами село Покровское. Его улицы пустынны. "Наверное, у немцев здесь штаб, - подумалось мне. - Потому и запретили всякое движение".
Странно ведет себя противник. Мы летаем над этим районом уже полчаса, а его зенитная артиллерия молчит. Кружим над селом, снижаясь до бреющего, просматриваем каждую ближайшую балку, но никаких признаков расположения дальнобойной батареи не замечаем. Неужели придется вернуться, не выполнив задания?
По дороге к Покровскому показался мотоциклист. Даю сигнал ведомому, и его самолет входит в пике. Огненные трассы накрывают цель. Молодец Простов, хороший стрелок. А он уже вывел машину из атаки и занял свое место в паре.
Решаю вернуться к бывшему колхозу "Первое мая" и атаковать расположившуюся там на привал вражескую пехоту. В этот район приходим внезапно со стороны солнца. Первые пулеметные очереди даем по коновязи. Она превращается в настоящий ад: лошади встают на дыбы, рвут поводья, мчатся в разные стороны. Создав панику, мы обрушиваем удар по скоплениям гитлеровцев у полевых кухонь и накрываем их двенадцатью реактивными снарядами. Повторяем атаку и бьем из пулеметов.
Только теперь заработала вражеская зенитная артиллерия. Трассы малокалиберных пушек проходят то справа, то слева. Небо усыпают разрывы снарядов. Резко бросаю самолет из стороны в сторону, уходя от прицельного огня. То же делает Простов.
Берем курс на свой аэродром. Вот и Дон с песчаными отмелями. За ним - сосновый лес. Разрывы вражеских снарядов остаются позади, а вскоре стрельба прекращается.
На аэродроме нас уже ожидала штабная "эмка". А нам было нечего сообщить.
- Где батарея? - спросил командир, когда мы явились в штаб.
- Не нашли, - ответил я.
- А что ж вы тогда видели?
Я доложил обо всем по порядку. Выслушав меня, командир уставился в карту и задумался. Потом поднял голову и, как бы про себя, сказал:
- А батарею-то мы ищем не там.
Помолчал еще немного и тоном приказа добавил: - Полетите сопровождать "илов". Возвращаться будете в сумерках. На обратном пути еще раз проведете разведку. Ищите батарею не в районе Покровского, а в десяти километрах южнее. Думаю, что зенитки, которые стреляли по вас во время штурмовки, охраняли не пехоту на привале, а дальнобойную батарею. Идите и получше продумайте маршрут разведки.
Группа штурмовиков, прикрываемая нашими истребителями, пересекла линию фронта, когда солнце уже клонилось к закату. На цель вышли в сумерках. "Илы" встали в круг и начали обрабатывать наземные цели.
С запада появились "мессершмитты". Прижимаясь к земле, они устремились к "илам". Но мы, имея преимущество в высоте, отбили их атаку.
Вдруг один из штурмовиков качнулся с крыла на крыло и перешел в крутое планирование. Почти у самой земли летчик старший сержант Глебов сумел выровнять подбитую машину и посадить ее на "живот". К несчастью, он сел на территории, занятой врагом. Надо было выручать товарища.
Оставив часть группы для прикрытия штурмовиков над целью, я со своим звеном поспешил к месту посадки Глебова. Как ему помочь? Принимаю решение - пулеметным огнем прижать гитлеровцев, которые бежали к нашему подбитому самолету, и дать возможность экипажу скрыться.
Так и сделали. Отбиваясь от "мессеров", мы одновременно простреливали и подступы к подбитому "илу".
Закончив работу, штурмовики направились домой. Мы с Простовым, сделав все, что могли, для выручки попавших в беду товарищей, взяли курс к району разведки. Уже начало темнеть, и поэтому пришлось лететь на предельно малой высоте. Минут через шесть прямо перед нами в сумерках обозначились длинные стволы дальнобойных орудий. Нам повезло: гитлеровцы, очевидно, только что размаскировали батарею, готовясь к ночным стрельбам.
- Эх, рубанем! - решил я и нажал на гашетки пулеметов. К земле полетели огненно-красные струи. Смерчем промчавшись над батареей, я энергично отвернул машину в сторону. Простов в точности повторил мой маневр, и мы благополучно выскочили на свою территорию.
Теперь задача была выполнена полностью. Командир не ошибся: дальнобойная батарея противника оказалась именно в том районе, где он предполагал.
- А Глебов, по-моему, должен вернуться, - сказал после посадки Простов.
- Если не попал под наш огонь, вернется, - ответил я. - Ночью фашисты его не найдут.
Наши надежды оправдались: Глебов вернулся. Из его рассказа мы узнали подробности этого случая.
Посадив подбитую машину, летчик выскочил из кабины и осмотрелся. По полю к нему бежала группа гитлеровцев. Летчик снова забрался в бронированную кабину, достал пистолет и приготовился к последнему бою. В этот момент появились наши истребители и открыли по фашистам огонь. Те сразу залегли. Воспользовавшись этим, Глебов выскочил из машины и скрылся в неубранном подсолнечнике. Убедившись, что погони нет, он ночью стал пробираться к Дону.
На берегу реки летчик буквально наткнулся на фашиста, сидевшего в секрете.
Оглушив его ударом пистолета по голове, он сбежал к прибрежным зарослям. Сбросил здесь одежду и поплыл. На нашем берегу его встретили недружелюбно: связали, сунули в рот кляп и повели к командиру батальона, оборонявшего этот участок.
- Откуда? - спросил майор.
- Из штурмового авиационного полка, - ответил Глебов и рассказал обо всем, что с ним произошло.
- Так это, значит, ты? - обрадовался командир батальона. - Мы видели, как тебя подбили. Думали, что погиб.
Однако радость не помешала майору позвонить в штаб и получить подтверждение, что с вражеской территории может действительно появиться старший сержант Глебов. Удостоверившись, что перед ним не лазутчик, комбат распорядился одеть летчика и накормить. Даже стопка спирту на этот случай нашлась.
Возвращение Глебова для всех было большой радостью, хотя к этому чувству примешивалась горечь утраты. В том бою, когда мы выручали сбитого Глебова, был смертельно ранен лейтенант Кудинов. Дотянув до аэродрома и посадив машину, он умер прямо в кабине. От нас ушел храбрый воздушный боец, замечательный товарищ.
Сверкая фонарями кабин в лучах предвечернего солнца, над задонскими полями идут штурмовики. Им поставлена задача - уничтожить живую силу и технику противника в "Орешке" - небольшой роще, расположенной южнее Воронежа. Над "илами" на разных высотах - от шестисот до полуторы тысячи метров - летят наши истребители. Если в заданном районе не окажется "мессеров", мы тоже будем штурмовать наземные цели.
Над передним краем штурмовики сделали горку и устремились в атаку. Видно, как на западной опушке леса заметались фашисты. Здесь у них стоят автомашины, бензоцистерны и полевые кухни. Воздушного прикрытия нет, - значит, можем штурмовать и мы. Выбрав цели, идем в атаку, град бомб и реактивных снарядов подкрепляем пулеметным дождем. На земле один за другим вспыхивают костры. Вскоре они сливаются в сплошное море огня. Горят автомашины и бензоцистерны, рвутся боеприпасы.
Очередной удар мы совместно со штурмовиками нанесли по западной окраине Воронежа. Нужно было разрушить кирпичные здания, превращенные противником в долговременные огневые точки. До самого вечера "илы" фугасками и реактивными снарядами уничтожали эти сооружения и засевших там гитлеровцев. Мы надежно прикрывали их с воздуха.
В этот день мы поработали особенно напряженно. Каждый из нас сделал по семь-восемь боевых вылетов. Усталость валила с ног. Стоило огромных усилий, чтобы не уснуть в самолете.
Наиболее удачным для нас, истребителей, оказался последний вылет. Встретив группу "юнкерсов", мы заставили их сбросить бомбы перед нашим передоим краем, по своей же пехоте.
Несмотря на сильный зенитный огонь противника, потерь у нас не было. Группа в полном составе пересекла линию фронта и взяла курс на свой аэродром. Солнце зашло. Штурмовиков, которые шли на бреющем, стало трудно различать на темном фоне земли.
Неожиданно самолет Простова, летевшего справа от меня, снизился метров до десяти, перевернулся через крыло и врезался в землю. Что случилось? Осколок снаряда повредил управление? А может, летчик был ранен? Я терялся в догадках, потрясенный гибелью товарища.
За время войны мне немало приходилось видеть смертей. Острота восприятия как-то притупилась. Но потеря Простова отозвалась в моем сердце резкой болью.
После посадки я доложил о случившемся. Никто не знал, почему погиб этот бесстрашный человек. И только во время ужина один из летчиков-штурмовиков помог раскрыть тайну. Оказывается, перед вылетом он попросил Простова выполнить вблизи своего самолета бочку. Возвращаясь с задания, Простое вспомнил об этом, снизился до бреющего и попытался выполнить фигуру. Но он не учел большого радиуса вращения истребителя вокруг продольной оси и задел крылом самолета за землю.
Нелепая смерть! В том, что это случилось, есть и моя доля вины. Как командир, я обязан был требовать от подчиненных строжайшего соблюдения дисциплины. У нас, к сожалению, не уделялось этому должного внимания. Мы делали упор на обучение летчиков воздушному бою, на освоение ими новых тактических приемов. Дисциплина, разумеется, неотделима от полета, от воздушного боя. Но надо было пресекать всякие проявления лихачества в воздухе, не оставлять без воздействия ни одного факта недисциплинированности…
Смерть Простова нас многому научила. Мы стали больше внимания уделять дисциплине полета. Особенно пристально следили за летчиками при возвращении с боевого задания, когда им, возбужденным боем, все кажется нипочем и хочется наслаждаться ощущением опасности…
По наземным целям
После гибели Простова в паре со мной стал летать сержант Кузьмин. Мы быстро слетались. Он понимал меня, как говорится, с полуслова, безошибочно угадывал мои намерения по эволюциям самолета. Незримые нити связывали нас не только в полете. Мы часто оставались вдвоем и на земле, вспоминали о прошлом, делились сокровенными мечтами.
Николай Кузьмин был самым молодым летчиком в полку. Смуглый, похожий на цыгана, восемнадцатилетний юноша снискал к себе любовь всего полка. Даже в кличке "Кузя" воплотилась та ласка, с которой относились к нему старшие летчики.
Первый раз мне пришлось действовать в паре с Кузьминым при налете на вражеский аэродром. В составе ударной группы мы должны были прикрыть штурмовиков на маршруте и над целью.
…До вылета остаются считанные минуты. Кузя немного волнуется, но старается не показать этого. А чего скрывать? Кто сейчас может быть спокойным? Не в гости летим. Тем более не в сумерках, а среди бела дня. На этот раз немцы могут встретить нас по-настоящему.
Привычный хлопок ракетницы. Над нами, словно сказочная птица, взлетает белая ракета.
- Запускай моторы! - командует инженер.
Аэродром наполняется мощным рокотом. Закованные в броню тяжелые штурмовики и юркие истребители выруливают на старт.
Взлет. И вот мы уже идем по заданному маршруту, миновав линию фронта, углубляемся на территорию, занятую противником. В синей дымке показались очертания аэродрома. В воздухе спокойно. Успеют ли взлететь вражеские истребители? От этого многое будет зависеть. Еще минута, и мы окажемся над целью.
Очевидно, немцы уже заметили нас и подготовились к отражению атаки: на аэродроме ни души. Сейчас их зенитчики поймают наши самолеты в прицелы, а может быть, уже поймали и ждут удобного момента. Бесконечно долго тянутся секунды перед атакой! Кажется, что скорость машины недопустимо мала.
Вдруг все на земле и в воздухе ожило. В небе засверкали цепочки трассирующих снарядов, вокруг наших самолетов появились черные шапки разрывов. Но мы не остаемся в долгу, посылаем в ответ фугасные и осколочные бомбы, реактивные снаряды и пулеметные очереди. На вражеском аэродроме то в одном, то в другом месте появляются очаги пожаров.
Подаю команду "За мной!" и снова иду в атаку. Рев мотора заглушает мой голос, но я кричу:
- Бей гадов, Кузя!
Кузьмин неотступно следует за мной, длинными очередями обстреливая зенитные пушки. Мы делаем атаку за атакой. Вражеские артиллеристы сосредоточивают весь огонь по нашему звену. Воспользовавшись этим, штурмовики и истребители непосредственного прикрытия выходят из зоны обстрела и ложатся на обратный курс. Вскоре и мы на бреющем полете скрываемся за лесом.
К концу сентября на нашем участке фронта противник прекратил атаки. Но движение в его прифронтовом тылу усилилось. По дорогам непрерывным потоком двигалась боевая техника. Что задумали немцы? Хотят возобновить наступление или создают видимость подготовки к нему, чтобы отвлечь часть наших сил со Сталинградского фронта?
В районе Острогожск - Каменка - Красное - Лиски заметно увеличилось количество зениток. Если раньше здесь находилось несколько батарей и их можно было обойти, то теперь вся эта территория прикрывалась мощным многослойным огнем. Все чаще наши самолеты возвращались с серьезными повреждениями, возросли потери.
- Штурмовикам нужно менять тактику, а нам - способы взаимодействия с ними, - настаивал комиссар.
Была созвана специальная воздушнострелковая конференция. Ее участники - штурмовики и истребители - единодушно предложили увеличить высоту полета над вражеской территорией. Кроме того, мы обязались прикрывать штурмовиков не только от истребителей, но и от зенитной артиллерии противника. Для выполнения второй задачи решили специально выделить звено.
Забегая вперед, скажу, что принятые меры позволили резко сократить наши потери от зенитного огня.
Но вернусь к тому вопросу, который оставался для нас загадкой.
Чем же все-таки объяснить усиление противовоздушной обороны в районе Острогожск - Каменка - Красное - Лиски? Летаем на разведку с рассвета до темноты, а пока не можем сделать определенных выводов.
Вот и сегодня еще до восхода солнца к нам пришел штурман полка.
- Есть, братцы, работенка, - сказал он, разложив карту. - Пойдете в прежний район. Просмотрите шоссейную дорогу от села Красное на запад, до самого Острогожска. Затем повернете на Алексеевку и далее на Павловск. Основная задача - уточнить направление движения механизированных частей противника. Маршрут немалый - сто восемьдесят километров. И опасный - в Острогожске и Алексеевке вражеские аэродромы. Лучше смотрите за воздухом.
К разведке мы уже привыкли, поэтому вылетели без специальной подготовки. Едва пересекли линию фронта, как попали под обстрел зениток. Маневрируя между разрывами снарядов, смотрю вниз и мысленно наношу на карту каждую обнаруженную батарею.
По мере удаления от фронта зенитный огонь становится слабее и наконец совсем прекращается. В оперативном тылу противника средства ПВО расположены лишь около крупных населенных пунктов и железнодорожных станций.
Взошло солнце. Осенний воздух чист и прозрачен, видимость отличная. Дороги забиты автомашинами. Они идут в сторону фронта. В кузовах - ящики, очевидно, с боеприпасами. По пыльным проселкам ползут танки, по тридцать - сорок машин в колонне.