- А знаете, ребята, как читинские девчонки ЧШП расшифровывают? Читинская школа поваров! Вместо пилотов - повара. В самом деле, мы и летать не начинали, и самолетов у нас нет. Какие же мы пилоты? - подлил масла в огонь Рогачев.
- Действительно, когда же к нам самолеты придут? Учиться начали, а настоящего истребителя даже на картинке не видели, - вмешался Мыльников.
- Что там самолеты, еще инструкторы не прибыли, - сказал курсант Тимонов.
Разговор прервала команда дежурного:
- Выходи строиться на завтрак!
- Если бы можно было, не пошел бы я сейчас на этот тридцать шестой километр, - вздохнул Мыльников.
- Не робей, Паша, - подбадривал Рогачев, - позавтракаешь, а там и тридцать седьмой пройдешь. И поспишь сном праведника: нам сегодня еще четыре часа спать положено - сам старшина сказал. Ох и поспим же, братцы!
Настоящие лётчики
На занятия к нам иногда приходил начальник училища полковник Оковин, бывший кавалерист Чапаевской дивизии. Оковин был летчиком, но легендарная слава чапаевцев так владела нашим воображением, что в часы, когда полковник проводил с нами беседу, мы чаще всего просили его рассказать не о полетах, а о конных атаках, в которых ему приходилось участвовать. Он и на стуле сидел, как в седле, чуть наклонясь вперед, и когда рассказывал о былых походах, кажется, чувствовал себя боевым кавалеристом.
Однажды в час отдыха курсантов в казарму пришел стройный молодой старший политрук.
- Товарищи, - представился он, - я назначен к вам комиссаром эскадрильи. Моя фамилия Салуянов.
За этим официальным представлением последовала живая, непринужденная беседа. Комиссар интересно рассказал о полетах в строевой части, о требованиях, которые предъявляет современный скоростной истребитель к летчику. Сообщил, что нам предстоит летать на самых скоростных истребителях типа И-16 конструкции Поликарпова. Но самой большой радостью для нас было его сообщение о том, что завтра мы встретимся с летчиками-инструкторами.
Наконец-то! Весь день мы были в празднично приподнятом настроении. Назавтра мы с особой тщательностью прибрали помещение и с нетерпением ждали настоящих боевых летчиков. Старшина и тут даром времени не терял: учил дежурного по эскадрильи отдавать рапорт.
И вот раздалась команда:
- Эскадрилья, смирно-о!.. Товарищ старший лейтенант, личный состав находится в казарме, летные группы в своих расположениях! - надрываясь, в полную силу голоса отрапортовал дежурный.
- Вольно, - послышался негромкий ответ.
Мы сели по местам, не спуская глаз с открытой в коридор двери. Я мысленно повторял слова рапорта - на случай, если начальство подойдет к нашей группе.
Командир эскадрильи вошел легким, уверенным шагом, высокий, загорелый. Окинул казарму быстрым внимательным взглядом. За командиром следовала группа летчиков-инструкторов. Они выглядели торжественно и необыкновенно. На левом рукаве синей шинели у каждого золотилась эмблема летчика: на расправленных крыльях два скрещенных меча, а в центре красная звездочка. Мы как зачарованные рассматривали настоящих истребителей.
Командир эскадрильи коротко отдал распоряжение командирам звеньев и вышел вместе с комиссаром осматривать учебные классы.
К нашему звену подошли четверо. Впереди крепко сложенный лейтенант с пышной шевелюрой светлых волос и голубыми глазами.
- Командир звена лейтенант Герасимов, - представился он глуховатым простуженным голосом. - Инструктор первой группы - лейтенант Кириллов, второй - младший лейтенант Мартынов и третьей - младший лейтенант Киселев, - представил он инструкторов.
К нашей, третьей, группе направился широкоплечий летчик. Я отрапортовал, как положено по уставу, и представился инструктору.
Младший лейтенант поинтересовался успеваемостью по теории, проверил конспекты и остался доволен нашими успехами.
- Чем лучше изучите теорию и чем больше будет порядка в группе, тем быстрее вылетите на боевом самолете, - сказал нам инструктор.
- Будем стараться, - ответили мы почти хором. Когда инструкторы и командиры оставили казарму, кто-то сказал:
- Вот и настоящих истребителей повидали.
- Боевого истребителя сразу видно, - восторженно воскликнул Борис Тимонов, - он на мелочи не разменивается, интересуется главным.
- Оно, конечно, но однако же, - дурачился Рогачев, подразнивая Тимонова.
- Что "однако же", на что намекаешь? - ощетинился Тимонов. - Ты что, в инструкторе сомневаешься? Он боевой летчик, а ты курсант и должен его уважать. Его слово для нас закон.
Ничто не угрожало авторитету нашего инструктора, но все бросились его защищать и отстаивать, нападая на Рогачева. Тот сначала оборонялся как мог, а потом взмолился:
- Ребята, давайте о чем-нибудь другом поговорим.
- Давно бы так, - сказал Кириллов.
- Знаешь, мы с Костенкой сегодня утром поспорили, не можешь ли решить наш спор? - вполне серьезно обратился Рогачев к Кириллову.
- Ну, говори, чего вы не поделили?
- Вот Костенко говорит, что прошлой зимой в Красноярск зверинец приезжал, что там были звери из разных стран…
- Ну и что?
- А я говорю, не было в Красноярске зверинца.
- Значит, ты и проиграл, - довольный своей осведомленностью, с улыбкой ответил Кириллов. - Я сам в том зверинце был.
- Сам был, это точно?
- Конечно был. Вот чудак.
- А в какой клетке сидел?
От хохота едва не рассыпалась казарма. Рогачев на всякий случай отодвинулся от Кириллова, а тот уставился на него злыми глазами и застыл на месте: никак не находил подходящих слов для ответа.
- Ну чего ржете, один балабошка мелет, что попало, а сто хохочут, - наконец пробасил он.
На вечерней поверке старшина объявил приказ начальника училища: вывести весь личный состав на аэродром - готовить летное поле для посадки самолетов.
Началось всеобщее ликование. Если бы разрешили, мы прямо после поверки побежали бы на аэродром. Но пришлось, разумеется, ждать утра.
На следующий день, с рассветом, мы впервые вышли на огромное ровное поле, усеянное камнями. Их-то и нужно было убрать с посадочной полосы. В конце аэродрома стояли два ангара, тот, что поменьше, был обит оцинкованным железом. Рассказывали, что когда-то он принадлежал белогвардейскому атаману Семенову. Здесь стоял его самолет, на котором он бежал в Маньчжурию от Красной Армии. А банда Семенова погибла в Даурской долине. Главарь тоже не ушел от возмездия: в конце Великой Отечественной войны он был захвачен советскими войсками, его осудили и по приговору Верховного Суда СССР повесили.
То легендарное время, когда наши отцы сражались здесь с белогвардейцами и японскими интервентами, напоминало о себе на каждом шагу - все поле было усеяно тупорылыми японскими пулями. Мы рассматривали чужеземный смертоносный металл и явственно представляли себе жаркий бой на открытой равнине. По рассказам отца я знал, что мой дядя Иван погиб где-то под Читой. Может быть, именно здесь он и сложил голову?
Два дня мы расчищали площадку для посадки самолетов. На третий послышался долгожданный шум моторов. Рокот все нарастал, и наконец в небе появилась девятка истребителей И-16. Самолеты подошли к аэродрому, снизились до бреющего полета и с шумом пронеслись над нами, красиво разойдясь на посадку.
- Вот это машины! - вырвалось у Кириллова.
Остальные стояли молча, захваченные невиданным зрелищем. Когда мы подошли к машинам, бросилась в глаза необычная форма фюзеляжа и плоскостей, единственная маленькая кабина и большой мотор.
- Как же наш Кириллов здесь поместится? - заглядывая в кабину, спросил Рогачев.
- Помещусь, не беспокойся…
- Это ведь самолет, а не сапоги, не на заказ делано. С сапогами-то проще: нет на складе твоего сорок последнего размера - пошьют в мастерской, и носи на здоровье. А тут…
Кириллов и в самом деле задумался, глядя на тесную кабину истребителя. Он решительно обратился к технику с просьбой посидеть в самолете.
Техник разрешил, и всем на зависть наш богатырь осторожно вскарабкался на плоскость и стал устраиваться на сиденье. Его лицо расплылось в широченную улыбку. Бросив победный взгляд на Рогачева, Кириллов так же осторожно вылез из кабины.
Охотников посидеть в самолете было много, но техник приказал зачехлять машину и прибрать стоянку.
На следующий день начались инструкторские полеты. С утра до вечера мощные моторы сотрясали морозный воздух. Инструкторы осваивали методику обучения курсантов, а мы "грызли" теорию и только по воскресным дням выходили на аэродром убирать камни, вывороченные хвостовыми костылями. Работа эта была трудная и неинтересная, но мы не роптали, терпеливо ожидая того дня, когда наденем летное обмундирование и сами выйдем на полеты.
Правофланговый
Яркое забайкальское солнце ласкало первым, едва ощутимым мартовским теплом. Чувствовалось приближение весны, хотя по ночам стояли морозы. Кроме обычных теоретических занятий по плану у нас ввели часы подготовки к первомайскому параду войск читинского гарнизона. Ежедневно на плацу раздавались четкие и гулкие звуки строевого шага.
Помощник командира эскадрильи по строевой подготовке капитан Львов без устали гонял нас, добиваясь той военной красоты, которая выражается строевым шагом. Львов не был летчиком, он пришел в школу из пехоты, его задача не только научить нас красиво ходить в строю, ружейным приемам, но и воспитать необходимые командирские качества. Поэтому сейчас, когда кончилась одиночная подготовка, он не доверял старшинам и командовал сам.
До призыва в армию мне и в голову не приходило, что строевая подготовка - это целая наука, требующая большой затраты энергии и тренировки. В самом деле, чтобы колонна шла стройно, нужно сделать одинаковой походку сотен людей, воспитать в них точность движений.
Не последнюю роль играют и командирские качества подающего команды. Львов был мастер, виртуоз строевой подготовки. Надо было видеть и слышать, с каким задором, блеском подавал он, казалось бы, обычные строевые команды. Их нельзя было выполнять кое-как, а только в полную меру сил.
- Ша-агом марш! - звучал его сильный, твердый голос. В это время капитан словно и сам, один за всех, был готов выполнить свою команду.
- На-а р-руку! - И снова по невидимым проводам передавал он каждому свою волю, и лес штыков равномерно, с силой устремлялся вперед. В это время, казалось, мы переставали существовать для себя, сознанием овладевало чувство нерушимого товарищества. Не отдельные, собранные вместе курсанты, а монолитная колонна брала винтовки на руку, готовая идти в рукопашную на любого врага.
Перед праздником начальник училища провел смотр подготовленных к параду колонн и остался доволен. Теперь курсанты с нетерпением ожидали праздника: хотелось показать свою подготовку гражданским людям.
Первого мая, с рассветом, парадные колонны двинулись к городу. Внушительно звучали шаги сотен крепких и здоровых ног по улицам Читы, мерно, в такт шагам, колыхались стальные штыки. Теплыми взглядами провожали наш строй пожилые рабочие, неутомимо бежали рядом мальчишки.
На центральной площади колонны остановились в отведенном месте. Тысячи горожан, не участвующих в демонстрации, постепенно обтекали площадь, образуя плотное кольцо.
Начался парад. На центральную трибуну поднялись партийные и советские руководители. Справа, на специальной площадке, заняли свои места иностранные представители. Среди них выделялся маленького роста, увешанный аксельбантами, в золотых эполетах японский военный представитель.
Перед войсками на красивом рыжем коне проехал командующий Забайкальским военным округом. Он принял рапорт от командующего парадом, поздоровался с каждой воинской частью и поздравил с праздником Первого мая, днем смотра революционных сил мирового пролетариата.
После объезда войск сводный оркестр исполнил "Интернационал". При первых звуках гимна командиры колонн и военные на трибунах взяли под козырек, гражданские сняли головные уборы. Среди иностранных представителей только один человек снял шляпу, остальные оставались безучастны, больше того - вели непринужденный разговор.
"Только один признает нас, - мелькнула мысль, - остальные - враги, как их много!"
Оркестр смолк. Раздались команды, и вновь грянула музыка. Колонны двинулись, пошли мимо трибуны.
- На ру-ку! - заглушая оркестр, скомандовал Львов.
Штыки, сверкнув холодной сталью, дрогнули, подались вперед. Кириллов, выпятив могучую грудь, шел правофланговым. В его здоровенных руках винтовка казалась игрушкой.
Как только наша первая рота поравнялась с трибуной иностранцев, японец неожиданно выбежал из-за перил и, семеня рядом с правофланговым, стал бесцеремонно рассматривать оружие. Его внимание привлекли выданные нам перед праздником десятизарядные полуавтоматические винтовки нового образца. Рядом с великаном Кирилловым японец выглядел сказочным карликом. Трудно передать наше возмущение. А что сделаешь?..
И вдруг мы ясно услышали громовой бас:
- Отойди, гад, наступлю - одной ногой раздавлю! - забыв обо всем на свете, рявкнул Кириллов.
В эту минуту все мы были благодарны ему и горячо одобряли его поступок.
Японец от неожиданности остановился и отскочил в сторону. Площадь осталась позади. Львов остановил колонну.
- Кто разговаривал в строю после команды "Смирно"? - спросил он строго.
- Я, товарищ капитан, - ответил Кириллов.
- Вы правофланговый и забыли свои обязанности.
- А что он лезет под ноги…
- Кто вам мог лезть под ноги? Львов не видел происходившего, и Кириллов рассказал, как было дело.
Наш строгий капитан только усмехнулся, услышав рассказ курсанта: взыскивать с нарушителя он на этот раз не стал. А курсанты еще долго вспоминали, как Кириллов чуть не растоптал японского генерала.
Дорогой ценой
Читинская весна шла медленно, днем подкрадывалась, вытесняя суровые морозы, а ночью снова отступала, чтобы набраться сил. Не было ни обычных в такое время года ручейков, ни сосулек. Целую неделю бушевал ветер, взвихренный песок проникал во все щели, набивался под чехлы самолетов, хрустел на зубах. Песчаная пыль поднималась на высоту в несколько сот метров и темной тучей закрывала солнце. Потом выпал обильный дождь, и как-то сразу наступили теплые дни.
Зазеленели сопки, низины покрылись коврами разных цветов. Такую яркую красоту можно увидеть весной только в Забайкалье и на Дальнем Востоке.
Ожил аэродром, в прозрачном небе без умолку рокотали мощные моторы истребителей, отвлекая наше внимание от лекций. С утра, в первую смену, тренировались инструкторы, днем летное поле принадлежало первой эскадрилье. Уже начали летать курсанты, вызывая у нас зависть. Подражая опытным летчикам, в комбинезонах и кожаных шлемах, с очками на лбу и планшетами на длинном ремешке, счастливчики, как нарочно, проходили на аэродром мимо нашей казармы. При виде их у нас перехватывало дыхание. Мы чувствовали себя пасынками, тем более что летающая эскадрилья была освобождена от нарядов по кухне и других хозяйственных работ. А мы пока занимались в классах, под постоянным наблюдением капитана Львова. Трудно передать, как хотелось быстрее разделаться с теорией и выйти на старт.
Но вот пришла и наша пора. Начались экзамены. Мы очень боялись строгого и требовательного Костылева - преподавателя по авиационным моторам, прозванного "Махат-Досорским". Так его окрестили за то, что он много внимания уделял смазке двигателя и применению махат-досорского масла.
Однако с экзаменами по моторам все обошлось благополучно; технику мы изучили отлично. Труднее было сдавать теорию воздушной стрельбы, аэродинамику, метеорологию и навигацию. От обилия громоздких математических формул трещала голова, а знать эти предметы полагалось не меньше чем на "четверку".
С увлечением и интересом, без особых волнений, сдали историю Коммунистической партии. В этом была большая заслуга преподавателя подполковника Малолеткова. Он так увлекательно читал лекции, что ни одно сказанное им слово не пролетало мимо ушей. Малолетков - старый большевик-подпольщик. Он лично знал Ленина и принимал участие в работе X съезда. За штурм Кронштадта имел орден Красного Знамени. Чуткий человек, он уважительно относился к каждому курсанту, и мы отвечали ему искренней любовью.
Наконец сдан последний экзамен, и нас допустили к полетам. Нашей эскадрилье выпала честь осваивать новые учебные самолеты Ут-2 конструкции Яковлева. Машины были еще не собраны, они пришли недавно с завода и стояли упакованные в огромных фанерных ящиках. Каждой летной группе предстояло собрать свой самолет.
Под руководством техника группы мы с увлечением работали на сборке. Кириллов был незаменим, когда требовалось поднять тяжелую деталь, а маленький Рогачев не знал себе равных по ловкости, проникая в самые недоступные места самолета. Полдня напряженного труда - и перед нами уже стоял небольшой двухместный моноплан с низкорасположенным крылом. Оставалось отрегулировать рули управления.
- Вот самолет, можно сказать, и готов, - любуясь делом своих рук, сказал Кириллов.
- Завтра выпущу в возд… - техник не закончил: земля дрогнула от сильного удара. Это на границе аэродрома упал самолет, подняв в воздух столб дыма и пламени.
Без команды мы бросились к месту катастрофы. Туда уже мчалась санитарная машина. А от дома, где жил командный состав, бежали женщины - жены летчиков.
В тяжелом молчании мы остановились перед объятыми огнем исковерканными обломками самолета. Из подъехавшей "санитарки" выскочил врач, но тут же в нерешительности замер, видя, что делать ему уже нечего, летчик погиб.
- Все по своим местам! - решительно приказал подъехавший на мотоцикле Салуянов.
Понурив головы, мы направились к своему самолету, а сзади раздавались команды подоспевших пожарников. Все курсанты тяжело переживали случившееся. Работали молча, то и дело посматривая в сторону пожара. Сегодняшняя катастрофа напомнила каждому, что избранная нами профессия не только романтична, но и опасна.
Вечером, конечно, только и говорили об этом. Истинной причины гибели самолета мы не знали и, собравшись в курилке, строили догадки, наперебой высказывая свои предположения.
- Опытный летчик разбился, - сказал один из курсантов, - а когда мы начнем летать, то ли еще будет.
- Ты что хочешь этим сказать? - резко спросил Рогачев.
- То, что сказал.
- Не каркай, если причины не знаешь, с выводом не лезь, тоже прорицатель нашелся, - поддержал Рогачева Кириллов.