Ленин был великий велосипедист, философ, путешественник, шутник, спортсмен и криптограф. Кем он не был, так это приятным собеседником, но если Бог там, на небесах, захочет обсудить за шахматами политику и последние новости – с кем еще, кроме Ленина, ему разговаривать?
Рассказывать о Ленине – все равно что рассказывать истории "Тысячи и одной ночи". Кроме магии и тайн, во всех этих историях есть логика: железные "если… – то…".
Если верим, что Ленин в одиночку устроил в России революцию – то вынуждены верить, что он в одиночку прекратил мировую войну.
Если считаем Ленина взломавшим Историю хакером – должны допустить, что История несовершенна и нуждается в созидательном разрушении.
Если отказываемся от Ленина потому же, почему некоторых профессоров математики не пускают в казино: они слишком часто выигрывают – то и сами не хотим победить, да еще оказываемся на стороне владельцев казино, а не тех, кто хотел бы превратить их заведения в районные дома пионеров.
Снесите все статуи и запретите упоминать его имя – история и география сами снова генерируют "ленина".
КТО ТАКОЕ ЛЕНИН? Он – вы.
Как написано на надгробии архитектора Кристофера Рена:
"Читатель, если ты ищешь памятник – просто оглядись вокруг".
Содержание:
-
Симбирск - 1870–1887 1
-
Казань - 1887–1889 11
-
Самара - 1889–1893 18
-
Петербург - 1893–1897 23
-
Шушенское - 1897–1900 32
-
Мюнхен - 1900–1902 39
-
Лондон - 1902–1903 53
-
Женева - 1903–1905 66
-
1905-й. - Дача "Ваза" - 1905–1907 76
-
Капри - 1908. 1910 89
-
Париж - 1908–1912 98
-
Польша - 1912–1914 117
-
Швейцария - 1914–1917 126
-
1917-й - Апрель – октябрь 135
-
Смольный - Октябрь 1917-го – март 1918-го 154
-
Москва. Кремль 1918–1920 168
-
Костино - 1922 186
-
Горки - 1922–1924 201
-
Ленин-100 213
-
Сцена после титров 215
-
Сноски 217
Лев Данилкин
Ленин: Пантократор солнечных пылинок
© Данилкин Л. А., 2017
© Издательство АО "Молодая гвардия", художественное оформление, 2017
Симбирск
1870–1887
Надежда Константиновна Ульянова, умевшая изобразить кого угодно, божилась, что ее муж "никак и никогда ничего не рисовал"; тем более таинственным и многообещающим выглядит плотно зататуированный пиктограммами и снабженный инскриптом берестяной прямоугольник.
14 легко читающихся кириллических букв настраивают на легкую победу; гипотетический Шерлок Холмс, впрочем, заметил бы, что нейтральнее было бы не "ПИСЬМО ТОТЕМАМИ", как тут, а "ТОТЕМНОЕ ПИСЬМО". Пожалуй, это нечастый в русской речи гендиадис: два существительных вместо существительного с прилагательным; фигура, характерная для латыни.
Центральная серия рисунков напоминает древнеегипетские росписи на стенах гробниц, другая, с геометрическими фигурами охотников, – наскальную живопись, третья – лубочные картинки из азбуки.
Цветные иконки – Самовар, Рак, Аист, Змейка, Лягушка, Свинья – прорисованы с впечатляющей аккуратностью, но без лишних анатомических подробностей; возможно, иллюстрации скопированы с некоего оригинала.
Документ, хранившийся в архиве документов Ленина в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС под номером 1, не включали ни в собрания сочинений, ни в "Ленинские сборники" и опубликовали лишь в 1958 году; возможно, кому-то казались неподобающими ассоциации письма со словом "вождь" ("вождь краснокожих", "вождь красных"); скорее всего, дело в том, что "Письмо тотемами" не расшифровано: версия, будто это стилизованный отчет о проведенном лете, неубедительна.
Адресат письма – Борис Фармаковский, ровесник и приятель Владимира Ильича; он станет археологом и будет раскапывать греческую колонию Ольвию. В начале 1880-х он с родителями переехал из Симбирска в Оренбург, и в январе 1882-го – самое подходящее время, чтоб отчитаться о лете, – Илья Николаевич Ульянов привез ему послание от сына-третьеклассника. Ответил ли Фармаковский – и если да, то как, – неизвестно.
Письмо квалифицируется как "индейское": его элементы имитируют графическую манеру и смысловое содержание известного "прошения индейских племен Конгрессу Соединенных Штатов". Вместо названий племен там нарисованы их тотемы – животные; в тело каждого вживлено сердечко, от которого – так же как в послании ВИ, – вьется веревочка к президенту: разреши нам переселение.
О чем Аист или Самовар могут просить Бородатого Купальщика?
Самовары и индейцы? Может ли быть, например, Самовар – рифмованным, как в кокни, искажением названия индейского племени "делавары"? Известно, что ВИ и его сестра Ольга, начитавшись Купера и Майн Рида, тайно от родителей соорудили вигвам из хвороста с полом, устланным травой; пока Ольга оставалась у игрушечного костра присматривать за хозяйством, ВИ с луком уходил на охоту, откуда приносил "убитую" корягу и рассказывал, как белые люди мешали ему и сами едва не поймали его арканом.
Число "шесть" присутствует сразу в нескольких сериях, и можно предположить, что речь идет о младшем поколении Ульяновых: Анна, Александр, Владимир, Ольга, Дмитрий, Мария.
Тогда кто из них – ВИ? Какой объект – тотем Ленина? Какое свойство в Ленине – главное? Кусачий, как рак? Горячий? Склизкий? Ядовитый? Всеядный?
Если читать шестичленную криптограмму слева направо, "третьим ребенком" окажется Аист. Символ Гермеса, покровитель путешественников.
Если справа налево – Змейка; символ хтонических сил земли.
Аист пожирает лягушек.
Лягушек часто потрошил в ходе своих опытов Александр; лягушка, как и Бородатый, живет в озере; в одноименной пьесе Аристофана они обитают в одном из водоемов Аида. Подполье? Подпольная партия?
Шифрованное приглашение вступить в тайное общество?
Карта с маршрутом к чему-то припрятанному?
Молитва, адресованная духу страны вечной охоты?
Сюрреалистически выглядящий Спящий Человек в правом верхнем углу напоминает о Ленине, который в 1915-м, вернувшись после Циммервальдской конференции, полез на гору Ротхорн и, добравшись до вершины, вдруг рухнул на землю, прямо на снег, и заснул – как убитый.
В правой нижней части, в чьем-то еще сне, находим Царство Снеди: Кувшин с молоком, разрезанную надвое колбасу, соединенную путаницей из бечевок и чем-то вроде пары очков, Знак Вопроса. Усы и бородки лиц, обращенных к пище, делают их похожими на маски Гая Фокса.
Ленинская береста обескураживает биографа: античные символы, галлюцинации, бездонные озера, индейцы, таинственные связи между предметами и явлениями, визуальные метафоры, серии двойников, самовары, которые не то, чем кажутся. Поле щедро усеяно ключами – но ни один из них ничего не открывает; Фестский диск – и то понятнее. Документ Номер Один отбрасывает длинную тень на все прочие – и не сулит легкой разгадки. Ленин был профессиональным шифровальщиком; мемуаристы приписывали ему умение незаметно перемещаться, быстро исчезать и другие "индейские" следопытские способности. Есть апокрифические рассказы, как он ориентировался в лесу по звездам, а в лугах – по маршрутам полета пчел. Да что там в лесу – он даже и по комнате-то, сочиняя статьи, вышагивал, как индейцы у Купера – бесшумно, не наступая на пятки. Засечь – и сцапать его в кулак: попался! – не получится.
Но так было не всегда.
При ходьбе "голова его перевешивала" туловище; раз за разом, падая, он ударялся головой, "возбуждая в родителях опасения, что это отразится на его умственных способностях". "Треск раздавался такой основательный", – Анна Ильинична Ульянова описывает едва вставшего на ноги младшего брата с некоторым ироническим изумлением, будто ей довелось оказаться сестрой механической человекоподобной куклы, – что "я боялась, что он совсем дурачком будет". Соседи снизу, так и не сумевшие привыкнуть к жизни под этой дорожкой для боулинга, тоже сочли нужным высказать свою озабоченность: "либо очень умный, либо очень глупый он у них выйдет!" Способность брата использовать голову на манер тарана или молота вызывает у Анны Ильиничны нечто вроде гордости: "Эти частые падения и очень болезненные удары не делали Володю осторожнее" – "он бросался вперед всё с той же стремительностью".
В четыре года Карлик Нос превращается в очаровательного аморетто "с золотистыми кудерками и бойкими, веселыми, карими глазами", а затем, сезон за сезоном, утрачивает "ульяновские" припухлости и обретает "ленинскую" монументальность, которая так чувствуется практически на всех поздних фотографиях, где "харизма" вождя полностью компенсирует физиологические изъяны: рост ниже среднего, всегдашние мешки под глазами, дистрофичные волосы по бокам очага алопеции. Что касается промежуточных лет, то многие мемуаристы, даже из адептов большевизма, не считали нужным фокусироваться исключительно на ангелических параметрах ленинской внешности. Сильвин, знакомый с Ульяновым с середины 1890-х, назвал его наружность "некрасивой"; одноклассник ВИ, Наумов, вспоминает "неправильные – я бы сказал некрасивые – черты лица" и "рот, с желтыми, редко расставленными, зубами"; в вину также ставится – на всех не угодишь, – что юный ВИ был "совершенно безбровый, покрытый сплошь веснушками". Другие отмечали "калмыцкие глаза со скулами, торчащие уши, бедную рыжую растительность", сутулость, "неинтеллигентную физиономию и вид не то приказчика, не то волостного писарька"; "малопрезентабельный", "определенно похож на среднего петербургского мещанина". Странным образом, очевидная ахиллесова пята по этой части – лысина – если и провоцировала подтрунивания, то необидные; так, издательница Калмыкова в письмах именовала Ленина "наш златокудрый Аполлон". Рабочим в марксистских кружках, которые вел "Николай Петрович", плешь казалась признаком ума: так много думает, что аж волосы вылезли. Сам Ленин, похоже, склонен был разделять это мнение. Оставленный однажды приглядывать за пятилетней дочкой Лепешинского, он устроил для нее в тазу озеро, запустил кораблики из ореховых скорлупок, но надолго это не сработало; девочка заскучала и принялась изучать наружность своего бебиситтера – он вынужден был отвечать на каверзный вопрос: "Ленин, а Ленин, отчего у тебя на голове два лица?" "Оттого, – ответил, "погмыкав", озадаченный ВИ, – что я очень много думаю".
Луначарский находил, что у Ленина сократовский череп – "действительно восхитительный"; в "контуре колоссального купола лба" нельзя не заметить "какое-то физическое излучение света от его поверхности…".
Строением черепа – это видно по фотографиям, и младшая сестра об этом пишет – ВИ весьма походил на отца; и не только черепа. Рост, конституция, большой лоб, "несколько монгольский разрез глаз", картавость, смешение холерического с сангвиническим темпераментов, "заразительный, часто до слез" смех, предрасположенность к инсультам; оба умерли примерно от одной и той же болезни практически в одном возрасте.
На момент рождения ВИ Илье Николаевичу было 39 лет.
Для сына портного ему удалось сделать феноменальную карьеру; брат, астраханский мещанин, устроил его в гимназию, где он показал себя с лучшей стороны: окончил курс с серебряной медалью и поступил в Казанский университет. Учился у математика Лобачевского; о склонности ИН увязывать академическую науку с реальной жизнью можно судить по тому, что в дипломной работе он описал способы расчета параболической траектории C/1853 L1 – кометы Клинкерфюса, которая впервые появилась у Земли лишь в прошлом, 1853 году. Помимо исследований апериодичных небесных тел, ИН несколько лет в Пензе и Нижнем вел систематические метеорологические наблюдения и разразился научной работой "О грозе и громоотводах". Обратив взоры на землю, он женился и, за год до рождения второго сына, перешел с должности преподавателя физики и математики на административную работу, сделавшись сначала инспектором, а через пять лет и директором народных училищ. Карьерный взлет сопровождался боковым смещением – из Нижнего в гораздо более провинциальный Симбирск, незнакомый для недавно созданной семьи город, столицу губернии размером со Швейцарию, где ИН предстояло руководить всеми народными училищами.
Больше прочих его интересовали три области: просвещение малых народов, литература и шахматы. Бешеный путешественник (в его ведении находилось более 430 народных училищ; младшие Ульяновы даже в крокет будут играть, оперируя отцовскими "командировочными" терминами: "шар отправился в уезд", "угнать этот шар подальше в губернию"), ИН воспринимал должность как "хождение в народ" – и посвящал огромную часть своего времени летучим ревизиям, цель которых было распространение начального образования (желательно в земских, народных, а не церковно-приходских школах) и спасение детей от розги и зубрежки. Прогрессивному директору народных училищ, одержимому идеей духовной модернизации общества, деятельность внутри системы просвещения представлялась бесконечной битвой с реакционным левиафаном; известна его ироническая жалоба на то, что вместо народного просвещения государство занимается "затемнением". Возможно, антагонизм ИН и государства обычно преувеличивается: пореформенная крестьянская Россия объективно нуждалась в грамотных "новых людях", способных управлять машинами – и в индустрии, и в сельском хозяйстве; и администраторы, способные вырастить это новое поколение, ценились и активно вовлекались в государственную деятельность.
Помимо лысины, бакенбардов и золотого сердца, у ИН была некоторая склонность к острословию (сохранилась его шутка про то, что "немец идет к немцу, а русский к Рузскому" – при выборе, в какую пойти купальню), которую он мог реализовать в небольшом клубе интеллигентных зануд, любителей шахмат, латинских спряжений и лирики Некрасова. Одноклассник Ленина запомнил ИН как "старичка елейного типа, небольшого роста, худенького, с небольшой, седенькой, жиденькой бородкой, в вицмундире Министерства народного просвещения с Владимиром на шее…". Одержимость своим делом принесла ему в 1878 году чин действительного статского советника, в 1882-м – орден Владимира 3-й степени и потомственное дворянство.
Д. Е. Галковский, проницательный читатель Ленина, подметил, что "в опубликованной переписке нет упоминаний об отце и старшем брате Александре": возможно, "Илья Николаевич умер во время или сразу после очередной ссоры с сыном, и фигура умолчания в переписке объясняется подавленным чувством вины". Это не такое уж голословное предположение: дело в том, что смерть отца совпадает с моментом вступления ВИ в переходный возраст – и изменения в его характере фиксируют многие свидетели.
Жизнеописания симбирского периода строятся по известному агиографическому канону: будущий духовный лидер обретался в сладкой неге, любви и семейном согласии; с головой погруженный в литературу, философию, шахматную игру, спорт, алгебру, древние и иностранные языки, он обгонял сверстников в развитии; в этом смысле слово "Преуспевающему", вытравленное на золотой медали Ульянова, кажется не столько намеком на "из латыни пять, из греческого пять", сколько переведенным на русский именем "Сиддхартха" в дательном падеже.
Сестре ВИ ребенок запомнился декламирующим "Где гнутся над омутом лозы" А. К. Толстого: про мальчика, у которого заснула на берегу водоема мать и которого вот-вот увлекут на дно обещающие блаженство полета стрекозы с бирюзовыми спинками. Эта романтическая – или даже буддистская – баллада как нельзя лучше описывает ту нарушаемую лишь согласным гуденьем насекомых нирвану, в которой можно пренебречь всеми намеками на смерть, старость, болезнь, насилие и страдание – и оставаться под материнской опекой.
С пятнадцати-шестнадцати лет, однако, принц Гаутама преображается в мантикору со скорпионьим жалом и чьей-то откушенной рукой в зубастой пасти. У ВИ появляется привычка высмеивать собеседников, отвечать "резко и зло"; раньше просто "бойкий и самоуверенный", теперь он становится "задирчив" и "заносчив"; и даже мать делается мишенью для его насмешливости. Двоюродный брат обратил внимание на то, что если раньше ВИ добродушно иронизировал над собеседником, сморозившим какую-то глупость или трюизм ("Вот если бы все согласились не придавать значения золоту, так и лучше было бы жить!" – "А если бы все зрители в театре чихнули враз, то, пожалуй, и стены рухнули бы! Но как это сделать?"), то теперь он, прищурившись, процеживал: "Правильное суждение вы в мыслях своих иметь изволите". Старший брат, которому выпала возможность несколько месяцев наблюдать за ним после смерти отца, на вопрос сестры о нем ответил: "Мы с ним не сходимся".
Возможно (хотя и крайне маловероятно), что 15-летний ВИ испытывал к отцу что-то вроде подросткового презрения: для него обладатель генеральского чина, титуловавшийся "ваше превосходительство", мог казаться представителем государственной машины насилия, бюрократии, аппарата, того самого, который Ленин впоследствии так будет жаждать "разбить".
Анна Ильинична упоминает о "некоторой вспыльчивости отца", унаследованной его средним сыном; она также отмечает, что оба ее "родителя были скромны и застенчивы, мать даже жаловалась, что это вредило ей в жизни" – и единственным, по ее словам, исключением из семейной несклонности к выказыванию чувств и нарушению общественного спокойствия был как раз ВИ: тот кричал, когда считал нужным. Когда во время поездки на пароходе мать поставила ему на вид излишнюю шумность: "На пароходе нельзя так громко кричать" – он резонно заметил – точнее, заорал: "А пароход-то ведь сам громко кричит!"