Как мы уже говорили, подобные формулировки сегодня "модно" подвергать сомнению. Следуя логике таких сомневающихся, было бы лучше, если бы вся Польша оказалась тогда под сапогом "цивилизованного" немецкого солдата. Однако известно, что "…уже 8 сентября начальник абвера адмирал Канарис сообщил оберквартирмейстеру генералу Штюльпнагелю, что руководство СС похваляется тем, что ежедневно расстреливается не менее 200 поляков, причём никакого судебного разбирательства не производится. Жертвы в основном евреи, дворяне и священники…". Вскоре вышеприведённая цифра увеличилась во много раз. "Историк Мартин Бросцат, анализирующий немецкую политику в Польше, отмечал, что только за первые месяцы немецкого господства число жертв там достигло нескольких десятков тысяч человек".
Хотя советские войска и вступили на реально вражескую территорию - вспомним документы, приведённые в первой главе нашей книги, и некоторые "перегибы" во взаимоотношениях как с польскими властями, так и с местным населением были неизбежны, однако подобных зверств, да ещё и в таких масштабах, не было и быть не могло. Но о том - несколько позже.
Когда стало известно, что на территорию Польши вошла Красная армия, то отступающим польским частям была дана команда уходить в Румынию. Хотя ближе, чем Румыния, была Венгрия, но она находилась под сильным влиянием Германии и Италии - ведь Гитлер даже пожаловал своему союзнику венгерскому диктатору Хорти южные районы Словакии и Закарпатской Украины, с населением в миллион человек, ранее входившие в состав Чехословакии. Высоким "доверием" фюрера нужно было дорожить, а "подарок" следовало отрабатывать. Так что если бы польские войска только сунулись на венгерскую территорию, они были бы немедленно разоружены и превращены в военнопленных. Другой кратчайший путь в Румынию лежал через Чехословакию, но она ещё раньше была оккупирована гитлеровцами. Поэтому для отступающих поляков оставалась лишь одна дорога, по территории Западной Украины - через Львовскую область, в пределы которой уже вступили части Красной армии. Конечно, при встрече с советскими военнослужащими поляки подверглись бы всё той же участи разоружения и пленения, но думается, что советский плен для большинства польских солдат был предпочтительнее гитлеровского лагеря смерти. И всё-таки оставалась ещё надежда на то, что им удастся оказаться в Румынии, проскочив или просочившись между войсками двух наступающих навстречу друг другу армий. Ведь польское правительство успело заключить с румынами договор о взаимопомощи, новообретённые союзники обещали принять у себя польские войска.
Только на подходах к городу Львову зенитчики, в конце концов, увидели немцев уже в качестве не воздушного, а наземного противника. Гитлеровские сухопутные подразделения догнали отступающих и попытались их задержать, так что произошло несколько стычек, которые закончились не в пользу германцев. Несколько гитлеровцев были даже взяты в плен, но как-то не осознали своего недвусмысленного положения и повели себя так агрессивно и дерзко, что одного из них, для острастки всем прочим, расстреляли. Тогда же Ботян впервые встретился с агентурой противника: полякам удалось поймать одного "сигнальщика", который ракетами и карманным зеркальцем наводил на цель немецкие бомбардировщики - указывал, где проходила отступающая колонна, чтобы её бомбить. Не каждый знает, что безобидный "солнечный зайчик" заметен издалека, да и обнаруженное у кого-то в кармане зеркальце, в отличие от ракетницы, подозрений не вызывает, так что пока "сигнальщика" не возьмут с поличным, то есть в самый момент подачи сигналов, ничего не то что доказать, но даже и предположить невозможно. Но этого агента солдаты засекли на месте преступления, а потому, не раздумывая, расстреляли.
Вот так и шли, увозя свои орудия, из которых отражали нападения воздушного и наземного противника. Случайным образом польские зенитчики получали отрывочную информацию о том, что гитлеровцы повсеместно наступают и что уже с 8 сентября идут бои за Варшаву. Поляки спешили, очень надеясь достичь румынской территории. Однако не успели.
"Отступая, хотя вроде и не битые, мы дошли до Львова, где сдались Красной армии", - вспоминает Алексей Николаевич.
Когда до заветной цели, до румынской границы, оставалось не более полусотни километров, зенитчики наткнулись на красноармейские подразделения. Конечно, и русские, и поляки взялись за оружие и немного друг в друга постреляли - не то для острастки, не то просто для очистки совести. Одни - чтобы не сдаваться совсем без боя, другие - в ответ. Хорошо, что поляки не стали приводить в боевое положение свои зенитные орудия, понимая, наверное, что это неминуемо обернулось бы большой и напрасной кровью. Пробиться через окружившие дивизион советские воинские части реальной возможности не было.
К счастью, в скоротечном боевом столкновении с обеих сторон обошлось без убитых. В числе немногих раненых оказался командир дивизиона майор Блоцкий, который, кстати, уходил от немцев вместе со своей семьёй - с женой и дочерью. Ему, как и другим раненым, тут же оказали необходимую медицинскую помощь. Вообще, как вспоминает Ботян, никакой злобы, даже простого недоброжелательства со стороны красноармейцев польские солдаты не почувствовали - словно бы никто ни в кого и не стрелял. Будем считать, что именно поэтому в своей "Анкете специального назначения работника НКГБ", отвечая на вопрос пункта 26: "Служили ли в белых или иностранных армиях, в каких частях, где и когда, последний чин и должность, участвовали ли в боях против Красной Армии, где и когда, какие имели награды, за что, от кого", Алексей Николаевич с чистой совестью написал: "Служил в Польской армии в 3-м дивизионе зенитной артиллерии в гор. Вильно в чине унтер-офицера. В боях против Красной Армии не участвовал".
Действительно, можно ли считать "боем" эту в полном смысле слова формальную перестрелку? Хотя, как свидетельствует опыт, в несколько иных обстоятельствах кое для кого одного такого "боя" было бы вполне достаточно, чтобы считаться ветераном войны со всеми вытекающими отсюда льготами.
Итак, перестрелка быстро закончилась, окружённые польские солдаты побросали оружие, советские санитары оказали медицинскую помощь раненым, которых после этого отправили в лазарет, а всех остальных построили в одну колонну и под небольшим конвоем повели в наскоро оборудованный полевой лагерь для военнопленных.
Что можно рассказать о пребывании в подобном лагере? Ничего интересного. Алексей Николаевич запомнил только один эпизод.
"Два еврейчика, как я говорил, у меня были, ну мы все вместе в плен и попали, - усмехается он. - И очень скоро один из них пропал - нет его, как не бывало! Вдруг, на второй день, что ли, я вижу, что этот мой подчинённый уже стоит за забором. Он меня первым заметил, кричит: "Ботян! Хочешь хлеба?" - и бросает мне кусок хлеба из-за забора… Хороший человек! Но, я думаю, как же так?! Только что в плен вместе попали, оба мы польские военнослужащие, а он уже там ходит? Русского языка он точно не знал, ничем особым не выделялся - как же это?! А потом я всё понял. Подошёл к входу и вижу, что там, у ворот, стоит красноармеец той же национальности, с треугольничками на петлицах - сержант, значит. Вот как они друг другу помогают! Позавидовать можно! Нам бы так!"
Некоторое время пленные польские военнослужащие сидели в лагере, а потом их стали отправлять, как предполагали солдаты, в Советский Союз. Хотя куда именно, никому известно не было, но тут же пронёсся слух, что всех посылают в Сибирь… Сначала от лагеря шли пешком, колонной, потом на какой-то железнодорожной станции пленных стали усаживать в теплушки. При этом, как заметил Ботян, охрана была минимальной. Один красноармеец с винтовкой дежурил у дверей, другой находился где-то в конце вагона. Вскоре так и поехали.
"Э-э-э! - подумал Алексей. - Как-то бы бежать надо!" Перспектива убирать снег в Сибири его явно не привлекала - ведь повезли действительно на восток, что он понял по тому, как светила луна.
Мысль работала мгновенно и очень чётко; хитрости ему было не занимать. Дождавшись, когда поезд замедлил ход на очередном подъёме, Ботян подошёл к часовому у дверей, сказал негромко, испуганно оглядываясь в темноту вагона: "Солдатик, там дерутся! Успокой их! Пожалуйста!" Вид маленького польского солдата, говорившего по-русски, вызывал доверие, а потому встревоженный красноармеец сразу отошёл от двери, пошёл вглубь вагона; но только лишь он отвернулся от Алексея, как тот ловко выпрыгнул из вагона, каким-то чудом сумел удержаться на ногах и стремительно бросился в кусты, опасаясь, что могут стрелять вслед. Но всё было тихо. Вряд ли, конечно, побег унтер-офицера остался незамеченным - скорее всего, пленные польские солдаты особого интереса для Красной армии не представляли. Одним больше - одним меньше, что с того?
Пройдя километров пять - семь, он дошёл до какой-то станции. Спросил у железнодорожника, когда пойдёт поезд на Барановичи. "Садитесь скорее, сейчас пойдёт!" - махнул тот рукой в сторону состава, стоящего под парами. Радостный Алексей поднялся в вагон и застыл в оцепенении: большинство сидящих здесь пассажиров оказались красноармейцами. Появление польского унтера в полном, хотя и изрядно потрёпанном обмундировании для них также оказалось неожиданностью, но меньшей, а потому Ботян был тут же задержан вновь и бывший в вагоне командир поручил одному из солдат его охранять.
Однако великое дело - знание языков! Алексей не только говорил на родном белорусском языке, на государственном - польском, но ещё и свободно изъяснялся по-русски и по-украински. Немецкий язык, которому выучил его отец, тут, конечно, был не в счёт, в данный момент его вообще следовало забыть напрочь. А ведь известно, что человек, знающий твой родной язык, обычно вызывает доверие - вот и красноармейцы, такие же простые деревенские парни, как он сам, совсем скоро считали его за своего, охотно с ним разговаривали по-русски, дали чего-то перекусить.
Так что когда унтер сказал своему конвоиру: "Я схожу, водички напьюсь…", это не вызвало никакого подозрения. Ну а дальше - снова прыжок из поезда в ночную тьму.
На следующий день Алексей был дома. Нельзя не сказать, что в деревню он прибыл достойно, в полном своём солдатском обмундировании, с нашивками капрала. Мог бы, наверное, где-нибудь по дороге сменять мундир на штатские обноски, тогда и "приключений" было бы меньше, но какой уважающий себя "дембель" будет так позориться!
Уже дома Алексей узнал, что 28 сентября пала Варшава - её оборона продолжалась 20 дней, а 8 октября германский фюрер подписал декрет о ликвидации Польского государства… Таким образом, как тогда думалось Ботяну, и закончилась для него война.
* * *
А что же хвалёные союзники, на которых так уповало польское руководство? Куда подевалась Франция, давний "друг" поляков, не раз натравливавшая Польшу на Россию и даже в 1812 году водившая её солдат под своими наполеоновскими орлами в Москву? Где была Англия, извечный европейский "кукловод", в апреле того же 1939 года подписавшая с Польшей договор о взаимопомощи и много чего обещавшая своему союзнику?
"В случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости Польши, - недвусмысленно заявил 31 марта 1939 года в палате общин британский премьер Невилл Чемберлен, - и которой польское правительство соответственно сочтёт необходимым оказать сопротивление своими национальными вооружёнными силами, правительство Его Величества считает себя обязанным немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в его силах".
Однако война началась - и это, на самом первом её этапе, была именно "война между Германией и Польшей". Хотя события вполне могли повернуться совсем по-другому, и вот - оценка историков: "Польское правительство тщетно призывало западных союзников развернуть активные военные действия против Германии. В те дни 85 французским дивизиям, в составе которых насчитывалось 2200 танков, на западном фронте противостояла немецкая группа "Ц". В её состав входила 31 дивизия, из которых только 11 были кадровыми, а остальные - слабо обученными и плохо вооружёнными формированиями. В этой группе армий не было ни одной моторизованной части, ни одного танка. Наступление войск англо-французской коалиции при таком соотношении сил могло бы поставить Германию на край катастрофы. Однако этого не случилось. Согласно планам англо-французского командования, широкое наступление на Германию с запада должно было состояться лишь в отдалённом будущем, когда Англия и Франция сумеют заполучить себе в союзники США. Растрачивать силы ради спасения такого "малоценного" союзника, как Польша, они не были намерены".
Зачем же тогда Париж обещал Варшаве, что в случае германского нападения на Польшу Франция уже на третий после того день начнёт наступление на фашистскую Германию ограниченными силами, а на пятнадцатый, если это не отрезвит агрессора, обрушится на гитлеровский рейх всей своей военной мощью?
Что ж, политика, как известно, дело грязное и лживое, и эти обещания так и повисли в воздухе, подобно многим иным "благим намерениям". А в результате "локальная" в масштабах Европы, как тогда ещё думалось многим, трагедия преданной своими союзниками Польши уже в первой половине следующего года продолжилась катастрофой Дюнкерка, захватом Бельгии и Нидерландов, массированными бомбардировками Лондона и парадом гитлеровских войск на Елисейских Полях в Париже…
* * *
…В далёком детстве, как многие мальчишки нашего времени, я собирал почтовые марки. Не знаю почему, но особенно мне полюбилась марка Польской Народной Республики 1958 года выпуска, посвящённая очередной годовщине начала Второй мировой войны: на сером фоне был изображён солдат с мужественным и решительным лицом, держащий в руке карабин. На марке дата: 1 сентября 1939 года и надпись "Oni byli pierwsi" - "Они были первыми".
Только сейчас, работая над этой книгой, я узнал, что марка была посвящена конкретному эпизоду: обороне здания польского почтамта в Данциге (Гданьске), служащие которого в течение пятнадцати часов вели бой против эсэсовцев. В этом бою погибли восемь почтовых служащих, шестеро (в том числе десятилетняя дочка почтамтского сторожа) скончались от полученных ран и ожогов - здание было подожжено безуспешно штурмовавшими его гитлеровцами; 37 человек были потом расстреляны торжествующими "победителями".
Эти люди не были солдатами, хотя и носили форму, схожую с военной, но жизнь свою они окончили достойно, по-солдатски - в боях за Родину. Точно так же сражались и умирали в первые дни самой большой и самой страшной в истории человечества войны многие другие польские граждане, как военные, так и штатские, - поляки и белорусы, украинцы и евреи - храбро и самоотверженно вставшие на пути безжалостной гитлеровской военной машины. Oni byli pierwsi - первыми солдатами, первыми жертвами и первыми героями начинавшейся войны, которая, как мы знаем, будет длиться ровно шесть лет - до 2 сентября 1945 года.
Никогда не думал, что судьба сведёт меня с одним из этих первых солдат Второй мировой войны! Ведь таковых-то и к 1945 году, наверное, уже оставалось совсем немного…
Глава четвёртая
Директора забрали в НКВД
"Ну вот, приехал я домой и думаю, что же мне делать дальше? - продолжает рассказ Алексей Николаевич. - Дома у нас хозяйство нормальное, отец и мать здоровы, есть две сестры-помощницы, Мария и Зинаида. Лошадь у нас была, и весь скот… Можно было бы и мне опять хозяйствовать, но я решил поехать в район - посмотреть, что там такое творится. А там, как оказалось, набирали "новую советскую интеллигенцию". В частности, приглашали учителей на переподготовку. Так как у меня было польское среднее учительское образование, то я пошёл, записался - и меня приняли моментально".
Итак, уже в октябре того же 1939 года недавний польский военнослужащий был зачислен на курсы советских учителей, открывшиеся в городе Воложине. А ведь, казалось бы, если верить современным россказням о "зверствах НКВД на вновь присоединённых территориях", его должны были замучить проверками или, скорее всего, вообще возвратить в лагерь для военнопленных - он же не скрывал своего недавнего прошлого, в анкетах, как мы видим, всё было указано.
Кстати, на этот эпизод с созданием учительских курсов стоит обратить особое внимание. Сейчас на так называемом "постсоветском пространстве" иные политиканы очень любят порассуждать о некой "советской оккупации". Но хороши были "оккупанты", которые сразу же озаботились развитием образования, подготовкой учительских кадров на, так сказать, "оккупированных территориях"! Не сокращали количество учебных заведений "в целях экономии средств", не пытались перевести школы на самоокупаемость, делать учебные заведения платными, да и людям образованным не предлагали переквалифицироваться в какие-нибудь "челноки", чтобы обеспечить себе более-менее сносное существование. Наоборот, стремились к увеличению образованных, то есть - мыслящих! - людей, стремились обеспечить всеобщую грамотность населения.
Зато "цивилизованные" немцы, гитлеровцы, считали уничтожение местной интеллигенции одной из своих первых задач. Кстати, через два года подобное произойдёт на Западной Украине, в захваченном немецкой армией городе Львове, когда гитлеровцы, точнее, их украинские приспешники из батальона "Нахтигаль", расстреляют цвет интеллектуальной элиты этого старинного города - 45 выдающихся учёных и общественных деятелей, некоторые из них - с мировым именем… И это будет лишь первый шаг новой власти!
"Одной из наиболее известных акций уничтожения, проведённых формированиями ОУН, стала так называемая "Львовская резня", начавшаяся 30 июня 1941 года. События "Львовской резни" достаточно хорошо описаны историками; насколько можно понять, сформированная ОУН милиция в первую очередь приняла участие в уничтожении львовских евреев, тогда как убийства польской интеллигенции по большей части осуществляли боевые группы, выделенные из укомплектованного украинскими националистами разведывательно-диверсионного батальона "Нахтигаль".