В мемуарной книге в жанре записок офицера инженерных войск рассказывается о фронтовых буднях воинов-понтонеров, о том, как в труднейшей боевой обстановке они наводили переправы через водные преграды, обеспечивали боевые действия наших частей по разгрому врага, проявляя при этом героизм, мужество, профессиональное мастерство.
Проект "Военная литература": militera.lib.ru
Содержание:
Вместо предисловия 1
Накануне 1
Начало испытаний 6
Тревожные дни и ночи 9
На Южном Буге 19
Днепровские переправы 25
На Дону и Северском Донце 30
В пору решающих битв 40
Полки идут на запад 47
С. И. Голукович
Поперечное плавание
Вместо предисловия
В любую погоду, днем и ночью, под жестоким артиллерийским обстрелом и непрекращающимися бомбежками от одного берега к другому шли понтоны с личным составом, танками, артиллерийскими и зенитными орудиями, ранеными, мирными жителями. Благодаря героизму, мужеству, отваге и профессиональному мастерству понтонеров советские полки и дивизии наступали в высоких темпах, успешно преодолевали любые водные преграды на нашей территории и за ее пределами.
Книга написана с глубоким знанием дела. Ее автор, Герой Советского Союза Сергей Иванович Голукович, прослужил в инженерных войсках 30 лет, прошел путь от рядового сапера до полковника, многие годы служил в понтонных частях.
Особенность наших понтонных парков Великой Отечественной войны состояла в том, что из них, как из детского конструктора, можно было собирать около десяти видов переправ. Сборка таких конструкций требовала от воинов отличного знания дела, высокой натренированности, слаженности и четкости, а также героизма, мужества и отваги.
Ценность повести и в том, что в нашей литературе о понтонерах сказано очень мало. Ее с интересом прочтут представители разных поколений.
Генерал-майор Л. Лотокин, заместитель начальника инженерных войск Министерства обороны СССР по политической части
Служба - это служба,
Подвиг - это долг.А. Твардовский.
Накануне
Суета Киевского вокзала столицы осталась позади. Пассажиры поезда "Москва - Кишинев" торопливо заняли свои места. Находившиеся в плацкартном вагоне с любопытством поглядывали на невысокого капитана с волевым загоревшим лицом. Капитан ехал с женой и двумя маленькими детьми, был он спокоен, выдержан. Быстро расставил свои вещи по местам, помог устроиться другим пассажирам. Ладно сидели на нем новая защитная гимнастерка и синие бриджи. На черных с золотой окантовкой петлицах краснело по шпале, а рядом с ними были ажурные эмблемы с изображением якоря и перекрещенных топориков.
Сидевший напротив капитана сухощавый блондин с льняными бровями и ресницами не сводил глаз с его груди, на которой поблескивал темно-рубиновой эмалью орден Красной Звезды.
Поезд уже набрал скорость и оставлял позади один за другим дачные поселки Подмосковья. За окном сгустились сумерки, пассажиры стали укладываться спать.
Подождав, когда уснут жена и дети, капитан вышел в тамбур покурить.
Блондин, прищурив голубые глаза, достал старинный с витыми монограммами портсигар и тоже вышел в тамбур.
Закурил, поднял глаза на капитана.
- Прошу извинить. Судя по петлицам, вы понтонер?
- Да! А в чем дело?
- Разрешите представиться. Лейтенант запаса Сундстрем Геннадий Густавович. Еду до станции Матеуцы. А вы - не туда?
Капитан улыбнулся и тоже представился:
- Корнев Виктор Андреевич. А насчет станции вы угадали.
- Тогда прошу! - Лейтенант достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и подал капитану. Это было предписание, согласно которому лейтенанту запаса Сундстрему Г. Г. надлежало явиться для прохождения службы в Н-ский понтонно-мостовой полк, который находился в городке Сороки на правом берегу Днестра.
Корнев понял, что едут они в одну часть, но был сдержан. На расспросы Геннадия Густавовича про полк ответил:
- Я год там не был. Возвращаюсь после курсов усовершенствования и новостей особых не знаю.
- Можно узнать вашу должность?
- Назначен командиром одного из батальонов полка, - коротко ответил Корнев. И, помолчав, добавил: - Интересно, кто из старых сослуживцев в полку остался?
Капитан задумался. Международная обстановка была сложной. Он мысленно сопоставлял события последних дней. В наших газетах подчеркивалось, что Советское правительство намерено четко соблюдать заключенный с Германией пакт о ненападении. А Германия? Зачем опять, как было в тридцать девятом году, проводятся большие сборы приписного состава офицеров запаса? Почему туда, где стоял родной батальон, прибыл еще один батальон и вскоре развернулся в полк? Почему занятия на курсах, которые планировались до ноября, закончились в мае и всех выпускников срочно отправили в части? Закралось сомнение: "Не лучше ли было оставить семью на квартире в пригороде Ленинграда, где она жила, пока учился на курсах?"
Заметив, что лейтенанту тягостно затянувшееся молчание, Корнев спросил:
- В полк едете в тревожное время. Семья есть?
- Есть. Но жена осталась дома.
Сундстрем немного поколебался, а потом рассказал, скольких хлопот стоило ему, чтобы добиться направления в полк. Просить о назначении в армию начал еще во время финской войны, но вопрос решился только после того, как он набрался смелости обратиться с рапортом к самому наркому.
Обменявшись еще несколькими фразами, попутчики вернулись в вагон. Капитан осторожно прошел к своей верхней полке. Привычным рывком, как на спортивных брусьях, поднялся на руках. Поудобнее устроился.
Не спалось.
Казалось бы, за двенадцать лет службы пора привыкнуть и к частым переездам, и к новым назначениям. Но нет, всякий раз беспокойно на душе.
Корнев стал смотреть в окно. За стеклом проплывали едва угадываемые в темноте леса и поселки. Мелькали тенью телеграфные столбы. То и дело серебристыми струйками пробегали провода. Паровоз сыпал в ночную темноту снопы искр, и они еще больше усиливали чувство тревоги.
На Корнева нахлынули воспоминания. Пришло на память, как начинал военную службу. В 1929 году его вызвали в Благовещенский горвоенкомат, назначили в саперы. Других - в пехоту, артиллерию, кавалерию. Кавалеристам все призывники завидовали. Но брали туда не всех. Тогда и Корнев не скрыл своего недовольства: раз нельзя в кавалерию, направьте хотя бы в пехоту. Военком усмехнулся, ткнул пальцем в анкетный лист: "Маляром был? Матросом по Амуру плавал? Даже подручным подрывника побывал. Все это в саперах пригодится. Поедешь в Хабаровск. Командир там боевой, два ордена Красного Знамени имеет, один заслужил еще в гражданскую войну, а второй недавно получил за отличие во время конфликта с китайцами на КВЖД…" (Китайско-Восточная железная дорога.)
Когда приехал в часть, зачислили в школу младших командиров. В напряженной учебе не заметил, как прошла зима. Однажды, уже по весне, Корнева вызвали к командиру батальона. Он шел и ломал голову: "Зачем?" Оказалось: в батальоне большая нехватка младших командиров. Вот и решили лучших курсантов досрочно выпустить из школы. А кто из рабочих и пограмотнее - назначить на должности помкомвзвода. Так в петлицах Корнева появилось три треугольника: он стал помощником командира взвода. Потом его командир взвода кореец Ким Чембен посоветовал Корневу поступить в Ленинградское военно-инженерное училище.
Окончил училище, получил назначение в саперный батальон. Там сразу назначили на взвод в учебную роту. Уставы и наставления знал хорошо, занятия проводил грамотно, интересно. Любил втолковывать курсантам, что армией, в конечном счете, командуют нарком да младшие командиры: все остальные - только промежуточные звенья. Сам не помнил, где перенял эту мысль, но она помогала внушать курсантам гордость и ответственность за будущие два треугольника в петлицах. Долго и сам верил, что так на самом деле, но потом убедился: от "промежуточных" ох как много зависит!
Заместителем командира батальона был майор Пляскин, старший брат друга детства Сашки Пляскина. Когда увидел его, не сразу вспомнил, кого он напоминает. Потом догадался: "Сашкин брат! Земляк!" Знал про него, что Пляскин из забайкальских казаков. Его отец в 1905 году был причастен к Читинским Советам рабочих, крестьянских и казачьих депутатов. После их разгрома в станице ему не было житья от богатых казаков. Переселился в Читу. Стал вместе со старшим сыном каменотесом. Вырубали надгробные памятники из мрамора и гранита. Завели знакомство с мастеровыми депо Чита-1, которые тоже прирабатывали, отливая и выковывая кресты с завитушками для богатых покойников. Вот тогда Виктор Корнев и дружил с младшим братом Пляскина Сашей, озоруя в ватажке деповских ребят. А потом слышал, что старший Пляскин и в партизанах побывал, и Волочаевскую сопку штурмовал, а окончив курсы краскомов, стал саперным командиром.
Однажды к Корневу на занятия по подрывному делу пришел замкомбат. Высокий, стройный и подтянутый, он был образцом командирской строевой выправки. Как-то особенно шли к его продолговатому лицу аккуратно подстриженные небольшие черные усы. Он вник в ход занятия, а потом сказал Корневу: "Бережешь людей? Это хорошо, беречь надо, но надо научиться без страха относиться к своему делу". Майор нарезал небольших кусочков бикфордова шнура. Раздал их и приказал каждому по очереди зажечь. Курсанты повторяли, пока не научились, приложив головку спички к косому срезу шнура, зажигать одним резким движением коробка. А перед этим шепнул что-то командиру отделения. Тот отошел в сторону, соединил куски шнура с капсюлями-детонаторами. Получились зажигательные трубки.
Каждый курсант получил по зажигательной трубке. Майор подал команду зажечь их. Шнуры у трубок короткие, и многие оробели: вдруг капсюль взорвется в руках - не меньше двух пальцев отхватит. Зажгли - и тут же бросили трубки в траншею. Но капсюли не взорвались: оказались холостыми.
Раздали боевые капсюли. Майор приказал поджечь шнуры.
Трубки взорвались в траншее. Все обошлось благополучно.
Повторили операцию. Курсанты привыкли и научились выполнять все приемы без дрожи в руках.
По команде майора курсанты подошли к зарядам, подвязанным к вкопанным столбам. Обучаемые зажгли шнуры и хотели отбежать, но майор потребовал убедиться, что шнуры у всех горят нормально. И только после этого скомандовал: "Кругом! Шагом - марш!"
Так шеренгой отсчитали двадцать шагов и снова повернулись. После взрыва майор объяснил, что все осколки летят в сторону, противоположную заряду, поэтому нечего далеко бегать. А шнур горит со скоростью сантиметр в секунду. Можно легко определить, зная длину шнура, когда будет взрыв. Это занятие понравилось всем курсантам, а Корнев хорошо усвоил его методику и стал использовать в процессе обучения будущих младших командиров.
Вскоре Корнева перевели в 6-й понтонно-мостовой батальон, стоявший под Ленинградом на станции Понтонная. И сейчас вспомнилось ему начало декабря 1939 года. Он назначается во вновь сформированный 7-й батальон. Карельский перешеек. Искореженные прямыми попаданиями снарядов громоздкие коробки полупонтонов, разбитые и сгоревшие автомашины. Темные пятна свежих воронок на заснеженном берегу реки Тайпален-иоки.
Память воспроизвела и картины первого в жизни боя. Частые вспышки орудийных выстрелов, визг осколков, перестук картечи по понтонам. Над незамерзающей до января стремительной рекой курился легкий туман. Ближе к нашему берегу часто вздымались водяные султаны, вокруг которых вставали россыпи фонтанчиков. Березы, вплотную подступившие к берегу реки, стряхивали с себя снежное убранство при каждом выстреле танков, вышедших для прикрытия переправы.
Запомнилось Корневу возбужденное лицо младшего лейтенанта Павла Усова, рубившего саперной лопатой проволочные заграждения на подходе к берегу. Потом под его командой бойцы спустили на воду два полупонтона и сомкнули из них первый десантный понтон. Тогда Усов, орудуя рулевым веслом, сделал больше всех рейсов через реку. Каждый раз, ставя понтон под погрузку, прикуривая все одну и ту же махорочную скрутку, Павел покрикивал, подбадривая и себя, и бойцов: "Садись, пехота! Подвезу!" И пехота, мельтеша, переваливала через спасительный земляной вал, насыпанный вдоль берега. Быстро заполнялся понтон плотными рядами десанта. У Усова тухла цигарка, но ему уже было не до нее. Вернувшись из очередного рейса, он с досадой щупал ссадины на голове и руке, удивленно рассматривал продырявленную ушанку и шинель.
Вспомнилась Корневу и другая картина. С понтона вынесли лейтенанта Вахрушина. Всегда очень подвижный, теперь он был непривычно спокоен. Корнев взял его руку, пытаясь нащупать пульс. Она была уже холодна, только часы на ремешке продолжали моргать секундной стрелкой.
Незадолго до форсирования реки в батальоне появились два корреспондента. Шел жаркий бой, невдалеке, рикошетируя о мерзлую землю, повизгивали пули и осколки. Один из корреспондентов, сжимая в зубах изогнутый мундштук прокуренной трубки и обдавая бойцов медовым дымком, пытался втиснуться в десантный понтон. Но командир в туго подпоясанной длинной шинели окликнул: "Эй, батенька! Куда это вы?" Другой корреспондент тоже нацелился попасть в соседний понтон. Опасливо оглянулся на незнакомого командира, у которого по ромбу в черных петлицах. А тот стоял во весь рост у подбитой машины, загруженной массивными железными деталями береговой опоры, и будто не замечал близко осыпающихся на излете свинцовых кругляшей шрапнели.
Командир подозвал к себе корреспондентов, завел их за машину с железными деталями.
- Кто такие?
Один из корреспондентов зажал в левой руке еще теплую трубку, правую не очень умело приложил к ушанке:
- Корреспонденты, товарищ комбриг. - Как-то неразборчиво назвал свою фамилию.
За ним другой козырнул - уже совсем по-уставному. И уточнил:
- Корреспонденты окружной газеты "На страже Родины".
Насчет фамилий промолчал.
Командир с ромбами назвался комбригом Назаровым и отчитал журналистов за беспечность. Тот, что был с трубкой, осмелев, возразил:
- А вы сами, товарищ комбриг, стояли во весь рост под обстрелом.
Назаров покачал головой.
- Как звать-то?
- Александр.
- Так вот, Саша, для бойцов это первый бой. На меня смотрят, мне иначе нельзя.
На следующий день в армейской газете появилась статья под шапкой "Понтонеры! Вы повторили подвиг героев Перекопа!". А вскоре в газете Ленинградского военного округа были опубликованы очерк Сергея Вашенцева о Герое Советского Союза младшем лейтенанте Павле Васильевиче Усове и баллада Александра. Твардовского еще об одном Герое - шофере Владимире Кузьмиче Артюхе. Корневу вспомнились несколько строк из этой баллады: "И у переправы в памятном бою не гадал про славу громкую свою…Но в разгаре боя, только и всего, не искал героя, вышел за него…"
В том памятном бою наши части понесли немалые потери. Берег был усеян окоченевшими трупами понтонеров. Оставшиеся в живых с наступлением ночи переправляли обратно, с оставляемого плацдарма, сильно поредевший стрелковый батальон…
Под мерный перестук колес память Корнева воскрешала пережитое за время службы. Вспомнилось, как сначала привлекли к штабной работе, а потом назначили начальником штаба еще одного вновь развернутого понтонного батальона. С ним участвовал во многих боях на Карельском перешейке. Мысли Корнева пошли вразнобой. "А вдруг снова война? С кем же теперь?" Корнев почти задремал, когда поезд остановился. Донесся искаженный репродуктором голос: "Стоянка двадцать минут". Быстро одевшись, Корнев вышел из вагона. Зашел на телеграф и послал в полк телеграмму: "Еду семьей три человека. Поезд 42, вагон 9. Прибытие 20 мая…"
На станции Матеуцы, едва остановился поезд, в вагон поднялись сержант и двое красноармейцев. Сержант хорошо знал Корнева еще по службе на Карельском перешейке. Был рад встрече, но представился по всей форме:
- Сержант Сивов, прибыл с машиной по вашей телеграмме.
На привокзальной площади стоял небольшой автобус, который был в штабе батальона еще с финской кампании. Капитан пригласил в автобус лейтенанта Сундстрема.
Сынишка Корнева Вова быстренько вскарабкался на сиденье у окна.
- Папа! Почему дядя в зимней шапке? - увидел он в небольшой кучке местных жителей, вынесших к поезду клубнику и разную снедь, бессараба в высокой смушковой шапке.
Едва Корнев объяснил ему, что так в этих местах принято, как у сынишки возникли еще вопросы.
Автобус тронулся, и внимание мальчугана привлекли яркие цветы в палисадниках домов, стайки босоногих ребят, с любопытством глазевших на машину, поднимающую клубы светло-серой меловой дорожной пыли.
За оживленными разговорами сорок километров проехали незаметно. Сержант Сивов рассказал, что по-прежнему служит в штабе, что по приказанию командира полка подыскал для семьи капитана недалеко от батальона комнату с верандой и отдельным входом, что кухня и колодец во дворе.
Город вытянулся на взгорье узкой полоской в два ряда домов, окруженных садами. А дальше, вниз от нагорных улиц, раздавался вширь, спускаясь по косогору к Днестру.
Автобус остановился у ограды уютного домика. Вышли хозяева, мешая украинскую речь с молдавской, радушно встретили приехавших, помогли перенести вещи в комнату. Сержант сообщил капитану, что командир полка ждет его в штабе в семнадцать сорок пять, перед совещанием, которое собирает председатель приехавшей в полк комиссии с неожиданной проверкой, и уехал.