Обнаружив большое скопление неприятеля, принц уведомил решительного соседа, что без его поддержки не сможет противостоять туркам. Сославшись на приказ Потемкина, Суворов добился у Репнина разрешения поддержать союзников. 16-го он выступил в поход, оставив для "прикрытия здешней дирекции" четверть своих и без того небольших сил. Имея восемь тысяч пехоты и конницы, он шел с полной уверенностью в успехе, обещая Репнину "с помощию Божиею кончить дело" и вернуться "в свои пункты". Пройдя по кратчайшей, но трудной дороге полсотни верст за 28 часов, корпус Суворова соединился с австрийцами. Их общие силы насчитывали не более 25 тысяч человек, а противостояли им 30 тысяч турок под командованием Осман-паши.
Принц, изумленный скорым маршем суворовских войск, хотел лично приветствовать их предводителя и обсудить с ним план действий. Согласно достоверному преданию Суворов трижды уклонялся от встречи. Адъютанты ссылались на то, что их командир устал, молится, спит. 18июля за час до полуночи Кобург получил написанную по-французски записку: войска выступают в два часа ночи тремя колоннами. Среднюю составляют русские. Неприятеля атаковать всеми силами, не занимаясь мелкими поисками вправо и влево. На заре прибыть к реке Путна, перейти ее и продолжить наступление. Конец записки был просто невероятен для методичных и нерешительных австрийцев: "Говорят, что турок перед нами тысяч пятьдесят, а другие пятьдесят - дальше. Жаль, что они не все вместе, лучше бы было покончить с ними разом".
Поскольку Суворов уступал принцу в старшинстве, последний имел право на общее руководство. Ситуация напоминала давнюю историю с Каменским. Годы спустя, во время Итальянского похода, Александр Васильевич объяснил нежелание встретиться с принцем: "Мы бы всё время провели в прениях дипломатических, тактических, энигматических; меня бы загоняли, а неприятель решил бы наш спор, разбив тактиков".
Приемы борьбы с конными массами противника уже были усвоены австрийцами. Надо было действовать. Суворов не оставил Кобургу времени на размышления и колебания, взял руководство и ответственность на себя, внушив союзникам и их командующему уверенность в победе. Умный и покладистый принц благоразумно подчинился воле опытного и решительного соседа.
Ночью 20 июля союзники двинулись вперед к Фокшанам. Движение русской колонны проводилось скрытно (отдыхали в лощинах) и прикрывалось австрийской конницей полковника Карачая. Безусловно, союзники намеревались поразить противника внезапностью появления войск Суворова.
Завязавшиеся кавалерийские схватки не воспрепятствовали переправе через Путну, вздувшуюся после сильного дождя. Суворов постоянно был в авангарде. С большим уроном противник был прогнан, переправа прошла успешно. 21 июля союзники повели наступление на главный турецкий лагерь при Фокшанах. Конные атаки во фронт и фланги наступавших были отбиты огнем и штыками пехотных каре. Энергичная атака на укрепленный лагерь решила исход сражения: лагерь был взят, противник обращен в бегство. Конница его преследовала. Слаженные действия артиллерии и пехоты положили быстрый конец попыткам янычар удержаться в укрепленном монастыре. Во время штурма взорвался пороховой погреб. Несколько офицеров пострадали. Сам принц едва уберегся от обломка стены. Вскоре был взят второй монастырь. Турки бежали, бросая повозки, скот. В захваченном лагере победителям достались большие запасы продовольствия, 12 пушек и 16 знамен. В сравнении с потерями противника (1500 убитых, около сотни пленных, множество разбежавшихся) потери союзников за десять часов упорного боя были невелики - около 350 человек убитыми и ранеными.
Когда всё было кончено, Суворов и Кобург сердечно обнялись. Их примеру последовали подчиненные. Все поздравляли друг друга с победой. Александр Васильевич особенно хвалил Карачая и расцеловал храброго венгра. Походный обед, устроенный принцем, завершил торжество. Даже дележ трофеев не вызвал разногласий. Популярный анекдот о том, как возникший спор о дележе захваченных орудий Суворов пресек словами: "Отдайте, мы себе достанем, а им где взять?!" - следует признать вымыслом. Добрые отношения были спаяны кровью. Союзникам предстояли новые испытания. Оставив австрийцам захваченные у турок продовольственные склады, Суворов повел свой корпус обратно в Берлад.
Отметим небольшую подробность, характеризующую полководца. В конце напряженного дня, полного борьбы и опасностей, он находит время для письма дочери. "Моя любезная сестрица! Поцелуй за меня моих приятельниц и ручку Софье Ивановне, - начинает он по-французски и сразу переходит на русский: - В Ильин и на другой день мы были в Rufectoire с турками. Ай да ох! Как же мы потчевались! Играли, бросали свинцовым большим горохом да железными кеглями в твою голову величины; у нас были такие длинные булавки, да ножницы кривые и прямые: рука не попадайся, тотчас отрежут, хоть голову. Ну, полно с тебя, заврались! Кончилось иллюминацией), фейерверком… С Festin турки ушли, ой далеко! Богу молиться по-своему, и только; больше нет ничего. Прости, душа моя. Христос Спаситель с тобою".
В тот же день, 21 июля, Репнин, еще не зная о победе, поспешил сообщить Потемкину: "С двумя куриерами писал к Александр Василиевичу, чтобы он как можно скорее возвращался после дела, не задерживаясь ничем и не занимаясь преследованием неприятеля". И тут прискакал посыльный с донесением Суворова: "Мы здесь одержали победу! Легко ранены бригадиры Левашев, Вестфален, подполковник артиллерии Воейков, Хастатов; и протчей урон мал. От австрийцев убит полковник Граф Ауерсберг. Взяли несколько пушек и знамен, о чем впредь подробнее объясню".
Князь не мог скрыть изумления. "Поздравляю всепокорнейше с сей победой, - писал он Потемкину. - Скоро там дело идет. Александр Василиевич бьет, как громовые стрелы. Боже продли свою милость над Вами, над всеми Вашими делами и подчиненными".
Главнокомандующий, предоставляя своим генералам широкую свободу действий, не выпускал из рук управление ходом кампании и твердо поддерживал дисциплину. Так, 31 июля он выговорил самому победителю: "До сих пор я не имею обстоятельного рапорта о деле Фокшанском. Я не знаю, в каких силах был неприятель, под чьим начальством, как происходило сражение и куда бегство свое побежденные направили. Вашему Высокопревосходительству предписываю поспешить доставлением ко мне онаго и дать при этом знать, какая причина, что ни ко мне, ни к Господину Генерал Аншефу и Кавалеру Репнину не прислали сего подробного донесения". Однако он сразу безошибочно оценил роль в победе Суворова и его войск. Назначая Александра Васильевича на крайний правый фланг армии, он знал, что при взаимодействии союзников часто возникают сложности, но был уверен, что "его друг сердешный" найдет нужный тон с методичным и нерешительным принцем Саксен-Кобургским. Получив 31 июля от Репнина копию поздравления, направленного им австрийцу, он в тот же день выговорил острожному начальнику Суворова: "В письме к Кобургу Вы, некоторым образом, весь успех ему отдаете. Разве так было? А иначе не нужно их так поднимать, и без того они довольно горды".
Впрочем, австрийцы признавали, что победой обязаны Суворову, которого Кобург (правда, позже, после Рымника) стал называть "своим великим другом и учителем". По приказу Потемкина победа была торжественно отмечена всей армией. Солдаты получили денежную награду, многие офицеры повышены в чинах. Сам Александр Васильевич был награжден знаками особого отличия - бриллиантовыми украшениями к звезде и кресту ордена Святого Андрея Первозванного. Император Иосиф прислал ему любезное письмо и дорогую табакерку со своим портретом. Российская императрица ответила такой же наградой Кобургу. От своего монарха принц получил высшее отличие за боевые заслуги - орден Марии Терезии 1-й степени.
Результаты фокшанской победы имели большое военно-политическое значение. "Это зажмет рот тем, кои разсеивали, что мы с союзниками не в согласии", - записал в своем дневнике слова Екатерины ее статссекретарь Храповицкий.
Основные события разыгрались осенью. Визирь задумал решительную операцию с целью навязать русской армии генеральное сражение в невыгодных для нее условиях. Турки предприняли наступление двумя группировками. Первая, численностью до 30 тысяч, под командованием Газы Хасана двинулась от Измаила на север вдоль реки Прут, чтобы отвлечь на себя часть русских сил. Сам визирь с огромной армией (до 80 тысяч) двинулся к местечку Рымник, неподалеку от которого стоял корпус принца Саксен-Кобургского. Визирь намеревался разгромить австрийцев до подхода Суворова, стоявшего в 100 километрах восточнее, в Берладе, а затем, смяв маленький суворовский корпус (около 10 тысяч человек), выйти на тылы главных русских сил. Потемкин носился между Херсоном, Очаковом, Каушанами: побуждал флот к активным действиям, продвигал корпуса за Днестр и к Хаджибею на черноморском побережье, сосредоточивал крупные силы, которые могли быстро подкрепить и Репнина, и Суворова.
Маневр корпуса Газы Хасана был замечен русской разведкой. Потемкин приказал Репнину атаковать. Суворов также получил приказ: "Естьли бы где в Вашей дирекции неприятель оказался, то, Божию испрося милость, атакуйте, не дав скопляться".
Движение огромной главной армии турок было проведено с большим искусством. Суворовские передовые разъезды не смогли ее обнаружить. Австрийцы заметили противника лишь тогда, когда он находился от них значительно ближе, чем Суворов.
Шестого сентября австрийский курьер прискакал в Главную квартиру Суворова при Пуценях с тревожным сообщением: крупные турецкие силы идут на сближение. Желая удостовериться в точности этих сведений, русский полководец выждал день. Был канун Рождества Богородицы. "7 сентября, в воскресенье, Генерал Суворов и несколько офицеров, в том числе и я, были в церкви, - вспоминал секунд-майор Черниговского карабинерного полка Рейнгольд (Родион) фон Каульбарс. - Старик Суворов по своему обыкновению стоял посреди певчих. В начале богослужения прибыл австрийский курьер, если не ошибаюсь… граф Траутмансдорф. Он просил, чтобы Граф Суворов его немедленно принял. Можно себе представить удивление курьера, когда дежурный майор Курис объявил ему, что надо обождать конца службы и представиться Графу при его выходе из церкви. Когда Граф по окончании служения вышел из церкви и ему представили курьера, он приказал прочесть ему привезенное курьером письмо и ответил по-русски: "Хорошо. Вечером поход"".
В девять часов вечера Суворов приказал начать марш, кратко сообщив Потемкину: "От Принца Кобурга полученное мною письмо Вашей Светлости прилагаю, по которому немедленно выступил я чрез Текуч к Фокшанам, на понтоны, при Фурчени… устроенные". Сам он заблаговременно продвинул свой корпус из Берлада в Пуцени, ближе к австрийским войскам, но всё же опасался, как бы турки его не упредили.
Начиналась решающая фаза кампании. В тот же день кавалерийский авангард во встречном бою при реке Сальча разбил авангард Газы Хасана. Турки стали поспешно отходить к Измаилу. Потемкин приказал преследовать неприятеля и, если позволит обстановка, овладеть крепостью. Отправляя 10 сентября донесение Екатерине о победе при Сальче, главнокомандующий писал: "Сие дело меня разрешило итить, и я завтре выхожу очищать всё вне крепостей стоящее… Жду теперь от флота и от корпуса к Хаджи-бею посланного; но больше всего меня беспокоит цесарский корпус. Кобурх почти караул кричит. Суворов к нему пошел, но естли правда, что так неприятель близко, то не успеют наши притить".
Под проливным дождем по размытым дорогам суворовский корпус подошел к понтонному мосту, наведенному австрийцами через Сереет. Вздувшаяся вода его повредила, и пехота была вынуждена остановиться. По приказу Суворова дежурный майор Курис всю ночь занимался починкой моста. "Тяжела была ночь с 8 на 9 сентября для войск, а для самого Суворова и того хуже, - замечает А.Ф. Петрушевский. - При своей энергической, бурной натуре он испытывал Танталову муку, сидя сложа руки на месте, когда нужно было идти и идти. Нарочно для сокращения пути… перешел он из Берлада в Пуцени и оттуда внимательно следил за турками, а между тем потерял целые сутки, когда спешность именно и требовалась… Суворов, ценивший в военном деле время выше всего, больше всякого другого понимал важность потери. Но в этом обстоятельстве заключалась и надежда: у Суворова двойника не было, а взгляд других (на драгоценность времени. - В. Л.), особенно турок, не отличался такой строгостью… Кобург беспрестанно посылал к Суворову гонцов с записочками, на которых Суворов писал ответы карандашом; извещения… ничего существенно-тревожного не предвещали: турки очевидно не торопились. Суворов мог под конец успокоиться совершенно, но что он достиг этого после сильной внутренней тревоги… подкрепляется одним обстоятельством. Находясь в Пуцени, он страдал лихорадкой, поход к Рымнику делал при самых неблагоприятных для развития болезни условиях, а между тем совершенно выздоровел. Такой неожиданный исход может быть объяснен только психическими причинами".
За двое с половиной суток суворовские чудо-богатыри прошли 100 верст и в десять часов утра 10 сентября соединились с союзниками. "На другое утро мы уже достигли Фокшан, где австрийцы, мужчины и женщины, встретили нас возгласами: "Слава Богу, русские идут, мы спасены"", - вспоминал Каульбарс.
Быстрота марша казалась невероятной и союзникам, и врагам. Визирь, согласно преданию, повесил "за ложные слухи" своего шпиона, донесшего о прибытии Суворова. По другой версии, русский офицер вместе с несколькими казаками был захвачен турками и на допросе у визиря показал, что Суворов с корпусом уже здесь. Визирь заметил, что Суворов умер от ран, полученных при Кинбурне, а это, должно быть, его однофамилец.
Записка Кобургу свидетельствует, что Александр Васильевич спешил использовать фактор внезапности: "Я пришел и, чтобы доказать это туркам, хочу напасть на них немедленно по прибытии". С учетом подошедшего корпуса русских (7-8 тысяч) союзные силы насчитывали не более 25 тысяч, у визиря же было около 80 тысяч.
Петрушевский достоверно и психологически тонко описал встречу и переговоры командующих союзными корпусами: "Приехал к нему принц Кобургский; услышав имя принца, Суворов вскочил, бросился ему навстречу, крепко его обнял и несколько раз поцеловал. Принц стал выражать ему свою радость, свою благодарность за своевременное прибытие. Суворов, не охотник вообще до комплиментов и до траты слов, когда ожидало спешное дело, не слушая Кобурга… принялся объяснять свои предположения. Он настаивал на необходимости безотлагательной атаки, потому что если турки сами не атакуют, то, значит, поджидают подкреплений. Кобург заметил, что силы слишком неравны, что турок почти вчетверо больше и атака будет рискованной. Суворов возразил, что при таком неравенстве сил только быстрая смелая атака и обещает успех… наконец, прибавил с усмешкою: "Все же их не столько, чтобы заслонить нам солнце"".
Принц Кобургский отговаривал Суворова от, как ему казалось, поспешных действий, ссылаясь на то, что русские войска изнурены марш-броском, а неприятельские позиции сильно укреплены. В конце концов Суворов раздраженно сказал, что если австрияк не разделяет его мнения, то он атакует турок одними своими войсками и надеется их разбить. Поскольку была затронута военная честь, принц счел за лучшее согласиться.
"Не стоит, - пишет Петрушевский, - вдаваться в предположение - исполнил ли бы Суворов вырвавшееся у него слово или нет, но ясно, что он прибегнул к своей угрозе как к последнему средству. Перед ним находился представитель тогдашнего, низко упавшего военного искусства, совершенно расходившегося с суворовскими принципами. Дело, которое Суворов строил на духовной натуре человека и обставлял целою воспитательною системой, понималось другими в виде какого-то графического искусства, требовавшего кучи механических подробностей, то есть, дрессировки. При такой основной разнице взглядов, возможно ли было свободное соглашение и не следовало ли разрубить Гордиев узел вместо его развязывания? Атака турецких позиций, таким образом, была решена".
Во время рекогносцировки (пришлось взобраться на дерево) Суворов обнаружил турецкие силы разбросанными по трем группировкам, что давало возможность бить их по частям. Полководец чувствовал, что пробил его час. Составленная им диспозиция пронизана уверенностью в успехе:
"Начинать малым лагерем, потом на большой. Построясь ордером баталии, вмиг перешед Рымну, идти храбро, атаковать при Тырго-Кукули или всех встречающихся варваров лагери. Один за другим. До конца… Боже, пособи!
Прежние сигналы: "Иосиф", "Екатерина".
Поспешность, терпение, строй, храбрость, сильная дальняя погоня".
Ночью 11 сентября австрийцы и русские совершили скрытный марш (12-14 верст), перешли вброд неширокую и неглубокую Рымну и на рассвете двинулись в атаку. Кобург наступал на большой турецкий лагерь впереди Крынгумейлорского леса. Левее под прямым углом шел Суворов. Его целью был ближайший лагерь турок при селе Тыргокукули, защищенный батареей. Как и при Фокшанах, пехота образовала каре, выстроенные в шахматном порядке. За пехотой шла конница, она же прикрывала фланги. Связь между корпусами поддерживал произведенный за Фокшаны в генерал-майоры Андрей Карачай со своими кавалеристами.
Внезапное появление перед противником, замечательно быстрое маневрирование, точность и быстрота распоряжений Суворова, неотразимые штыковые удары его пехоты, принявшей на себя основную тяжесть битвы, сразу обозначили успех. Очевидец, австрийский офицер, свидетельствовал:
"Как ни хороши наши люди, но русские еще превосходят их в некоторых отношениях. Почти невероятно то, что о них рассказывают. Нет меры их повиновению, верности, решимости и храбрости. К этому еще присоединяется крайне воздержанный образ жизни этих людей. Непостижимо, какою пищею и в каком малом количестве питается русский солдат и как легко он переносит, если не получает оной целый день. Это не мешает ему идти 12 или 14 часов сряду и, кроме того, переносить всякую невзгоду без ропота.