* * *
Бабеля арестовали в Переделкине в 1939 году. Заложил его Ежов, который к этому времени уже сменил кабинет наркома на камеру на Лубянке. Комиссар Кобулов очень интересовался обстоятельствами самоубийства Елены Ежовой. И в этой связи расспрашивал бывшего наркома о ее "литературном салоне". Вот тут-то Ежов и сдал Бабеля. Возможно, решил, что нехорошо получается: он сидит, а любовничек жены на свободе (Ежов о чем-то смутно догадывался).
По его словам, Бабель "за последние годы почти ничего не писал, все время вертелся в подозрительной троцкистской среде и, кроме того, был тесно связан с рядом французских писателей, которых отнюдь нельзя отнести к числу сочувствующих Советскому Союзу. Я не говорю уже о том, что Бабель демонстративно не желает выписывать своей жены, которая многие годы проживает в Париже, а предпочитает туда ездить к ней...".
А потом заявил, что Елена Соломоновна создала под его носом шпионскую организацию.
В общем, Бабеля взяли. Его допросы длились долго. К сожалению, я не имел доступа к данным архивным материалам. Опубликованы же лишь тенденциозно подобранные фрагменты. Но суть в следующем. Сначала он признался в шпионаже, троцкизме и тому подобном. Потом отказался от своих показаний. Так или иначе, 27 января 1940 года Бабель был приговорен к расстрелу и в тот же день казнен.
Бабель, как и Пильняк, пали жертвой своих обширных связей во властных структурах. Большие люди помогали им пробиться в советскую элиту. Стать не просто литераторами, а людьми, причастными к высоким сферам. Обычная болезнь творческой интеллигенции. Вспомните, как талантливый режиссер Эльдар Рязанов снимал убогий и холуйский фильм о Борисе Ельцине. Видимо, очень хотелось оказаться "при дворе"...
Что же касается упомянутых писателей – не повезло им. Не с теми связались. Оказались замешанными в нечистоплотные игры бывших революционеров, от которых отчетливо пахло изменой Родине.
Тут я отвлекусь. Вы никогда не задумывались – а почему вообще в тридцатых годах существовала вся эта судебная канитель? Зачем? Кому были нужны все эти признания? Кроме разве что героев публичных процессов. Если репрессии – это было простое уничтожение неугодных, к чему это все? Вот нацисты поступали куда проще – у них "нежелательных лиц" гестапо отправляло в концлагерь росчерком пера – без всякой судебной волокиты. Дешево и сердито. Так зачем в СССР нужны были все эти сложности? Есть очень простое объяснение. Потому что искали не призрак, а то, что на самом деле было.
Возможно, с ними расправились неоправданно свирепо. Но... Нельзя судить о том времени исходя из сегодняшних представлений. На карту было поставлено слишком многое. Не все, к примеру, знают, что с началом Второй мировой войны выяснилось: среди стран, воевавших с Германией, СССР оказался единственной страной, где не было "пятой колонны" – прогермански настроенных общественных деятелей. А они ведь были. Как среди троцкистов, так и среди "военной оппозиции". Которые полагали – пусть Гитлер одержит победу, тогда сталинский режим рухнет. А уж мы с Гитлером потом как-нибудь замиримся. Вот и проводились зачистки, в результате которых пострадали многие – те, кто играл не на той стороне...
А эта "пятая колонна" во многом виновата в крахе Франции. А уж как подобных господ сажали в Великобритании и США... В последней стране, на которую, кстати, ни одна бомба не упала, ВСЕХ граждан японского происхождения загнали в лагеря. Об этом упоминать не любят. Потому что, как принято у "творческой интеллигенции", люди думают о себе, и только о себе. На всех остальных им наплевать.
Родина мифов
Эта глава получилась очень мрачной, поэтому в завершение имеет смысл упомянуть о явлении, которое в русской культуре пошло именно от описанных событий. Ехидный критик Виктор Топоров назвал его "институтом литературного вдовства".
А дело вот в чем. Существует стойкий миф о жизни и деятельности Булгакова, Мандельштама и других "жертв режима", выдержанный чуть ли не в житийных тонах. Он вбит гвоздями и действует на уровне подсознания. Вот, к примеру, в сериале "Мастер и Маргарита" режиссер буквально втискивал в роман мрачные политические аллюзии, которыми в романе и не пахло. Так, в романе представители органов выглядят скорее недотепами полицейскими из французской кинокомедии, нежели жуткой силой. Но... Булгаков же был страдальцем по жизни. Это все знают. Авторы телепередач о нем привычно ведут рассказ в заупокойном тоне. Так принято. Страшно подумать, что наснимают, если кому-то придет в голову сделать фильм об Осипе Мандельштаме. Такова традиция. Откуда она пошла? От воспоминаний вдов Булгакова и Мандельштама, которые в застойное время в среде фрондирующей интеллигенции были признаны истиной в последней инстанции. Шаг вправо, шаг влево считался кощунством.
"Если отвлечься от Лили Брик с ее своеобразными ресурсами, мотивациями и апелляциями, то славу первой вдовы литературного королевства по праву делят третья жена Михаила Булгакова и единственная Осипа Мандельштама. Они же обозначили контуры мифа противостояния – Вождю, системе, литературной среде, общей банальности и рутинности бытия, не овеянного дыханием Гения, – и создали как аналог храма культовый литературный салон, в случае Надежды Яковлевны с особо резким привкусом опасности и подполья. Согласно новейшим подсчетам М.Л. Гаспарова, по частоте появлений стихов на страницах "Правды" в начале тридцатых первое место занимал Пастернак, а второе – Мандельштам; Булгаков пламенно и долгое время взаимно любил Сталина, а "Белая гвардия" сделана была, как и сам МХАТ, "государственной" – но что с того! Первые вдовы позаботились, чтобы нам запомнилось нечто прямо противоположное...
И как было тягаться с этим хотя бы незамысловатым и конфузным воспоминанием Ольги Ивинской (несколько смягченным в выпущенной в России версии, но ведь была задолго до того и полная, "тамиздатская")! Пастернак представал в них не столько автором гениальной лирики, сколько простаком, эгоистичным и едва ли не трусоватым: выдирал из собственных сборников посвящения арестованной возлюбленной; сочинив "Свечу", тут же обсуждал с "Ларой" возможности пристроить ее в "Новый мир"... Он был не чета страждущему герою Булгакову и героическому мученику Мандельштаму. И даже если все сказанное всеми тремя про всех троих было чистой правдой, правда первых вдов работала на создание и упрочение мифа, а правда Ивинской (точно так же, как и правда Эммы Герштейн в ее воспоминаниях о Мандельштаме, опять-таки в их парижской, "тамиздатской" версии, или Натальи Роскиной в мемуарах о Заболоцком) – на его развенчание. Что и доказывает, что писателю в России следует умереть рано, жить долго, а главное – жениться с умом" (В. Топоров).
* * *
Ну а дальше в сложившуюся схему стали втискивать и остальных. Того же самого Бориса Пастернака или Исаака Бабеля. Получились "жития" героических борцов с "советским деспотизмом", которые, несмотря ни на какие невзгоды, продолжали говорить народу правду... Альтернативой советского мифа о литературе стал антисоветский.
Доходит до идиотизма. Так, недавно в одной статье я прочел, что Бабель в "Конармии", оказывается, разоблачил зверей-большевиков. То-то бывшие конармейцы, сами вдоволь порубавшие и белых, и махновцев, и поляков, помнили его тексты чуть ли не наизусть.
Любят у нас в России превращать людей в гранитные памятники.
А может, не стоит? И помнить этих людей какими они были?
Часть третья
ВСЕ ОГНИ – ОГОНЬ
Новый поворот
Поступь императора
В военные и послевоенные годы окончательно завершился начавшийся еще в тридцатых годах идеологический поворот. Собственно, все произошло по обычной схеме. Победившую революцию сменяет империя. Во Франции якобинцев с гильотиной сменил Наполеон с его идеей объединенной Европы во главе с Францией. То же самое случилось и в СССР. Из форпоста мировой революции страна превратилась в империю. Вернее, Россия, пережив смуту, вернулась на свой обычный путь развития. Пусть с иными лозунгами и знаменами, да какая разница-то? Дело-то было привычное – отбиваться от лютого врага. И вот тут-то, в момент самого отчаянного напряжения, Сталин вспомнил великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова. В 1943 году в армии были введены погоны, которые до этого в сознании советских людей ассоциировались исключительно с белогвардейцами. Красные командиры стали офицерами.
Вопреки распространенному мнению, это было вызвано отнюдь не военными трудностями. Процесс шел уже давно. Почитайте довоенные стихи Константина Симонова. В них то же самое – гордость за свою страну, какой бы она ни была. К примеру, пронзительное стихотворение "Поручик" – о попытке англичан во время Крымской войны захватить Петропавловск-Камчатский. К поручику прибыл парламентер с требованием капитуляции.
Что защищать? Заржавленные пушки?
Две улицы, то в лужах, то в пыли,
Косые гарнизонные избушки,
Клочок не нужной никому земли?
Но все-таки ведь что-то есть такое,
Что жаль отдать британцу с корабля?
Он горсточку земли растер рукою:
Забытая, но все-таки земля.
Дырявые, обветренные флаги
Над крышами шумят среди ветвей...
– Нет, я не подпишу твоей бумаги,
Так и скажи Виктории своей!
Заметим, что Камчатку уж никак нельзя назвать исконно русской территорией. Но симоновский поручик героически защищал границы империи. Как и герои Киплинга.
В годы войны стала постепенно возрождаться и Церковь. В 1941 году по радио выступил патриарх, призвавший к борьбе против захватчиков. Его выступление потрясло даже законченных атеистов. Сталин демонстрировал – вот она, Россия. Какая-никакая, а другой все равно нет.
Эмигранты за границей это поняли очень хорошо. Подавляющее большинство из них, забыв свои "контры" с советской властью, обратили взгляд на Москву. Приведу в качестве иллюстрации лишь одну историю. В 1943 году немцы формировали Русскую освободительную армию генерала Власова. Как известно, этот генерал провозглашал, что борется не за немцев, а против коммунистов и тирании Сталина (а что ему еще оставалось провозглашать?). Только вот генерал был фигурой, скажем так, не слишком авторитетной. Требовался какой-нибудь "раскрученный бренд" – именитый человек "из прежних", имя которого можно использовать как знамя. Власов решил попробовать привлечь на свою сторону великого князя Феликса Юсупова. Того самого, который участвовал в убийстве Распутина. Юсупов, уже немолодой человек, жил в Париже. Так вот, когда Власов притащился к нему с визитом, его не пустили дальше передней. Юсупов через лакея велел передать, что "с предателями Родины ему разговаривать не о чем". А ведь это случилось в оккупированной нацистами стране. Где тоже действовало гестапо. И неприятностей Юсупов за подобный поступок мог огрести сколько угодно. Но к чему я все это? Чтобы пояснить, каков был идеологический климат в СССР к моменту Победы.
Это была империя на пике своего могущества. Со всеми ее прелестями. Не могу сказать, чтобы мне очень нравилось то, что тогда происходило. Но... Я много общался с людьми, по мере сил определивших ту эпоху (а определили ее все – от наркома до солдата стройбата). Это все-таки были такие люди... "Богатыри – не мы".
Повторяю – это было страшное и кровавое время. Но и времена Наполеоновских войн были не лучше. Но почему-то во Франции даже пришедшим в 1815 году роялистам не пришло в голову демонтировать Вандомскую колонну и Триумфальную арку, воздвигнутые в честь откровенно ЗАХВАТНИЧЕСКИХ войн Наполеона. А мы все стесняемся.
Предполагалось, что соответствующей величию страны будет и культура. Но тут вышло по-разному. С архитектурой, например, получилось все хорошо. Кому-то может не нравиться стиль сталинский ампир, но все-таки разве московские высотки – это не красиво? А киевский Крещатик, возведенный в том же стиле? Опять же кино. Можно сколь угодно долго ругать фильм "Кубанские казаки", но вы снимите хоть что-нибудь близко к нему стоящее – тогда и говорите. А то все кричат о "русских блокбастерах", а посмотришь – очередной учебный фильм с дорогими, но скверными компьютерными эффектами.
Что же касается литературы... В России в ней всегда одни неприятности. Вот и в послевоенные годы случилось то же самое.
Здесь вам не тут!
К этому времени социалистический реализм, провозглашенный в 1934 году основополагающим стилем, полностью себя исчерпал. Все, что можно было создать в этом жанре хорошего, – уже создали. Если же выражаться в терминах пиара, то этот проект выполнил свою задачу. Народ был построен, идейно заряжен, он выполнил все, что возможно. И что невозможно – тоже выполнил. А дальше-то что? В кино, к примеру, тогда воцарилась "бесконфликтность". Или, как говорили остряки, "конфликт хорошего с лучшим". Ну, в синема свои законы. Там есть "картинка", обаятельные актеры и хорошие песни. Можно и на этом выехать. Но в художественных произведениях, если нет конфликта, то получается, извините, одно... это самое. Будь то хоть соцреализм, хоть постмодернизм. Тема Великой войны еще только-только обозначилась. Честно говоря, довоенным писателям она оказалась не по зубам. Люди, прошедшие через войну, читали произведения Алексея Толстого и Леонида Соболева – и ждали чего-то большего. А те, кто впоследствии напишет замечательные произведения о Великой войне, пока что еще переваривали эту непростую тему. Они придут позже.
Конечно, свято место пусто не осталось. Его захватили халтурщики. То есть они были всегда. С ними боролись. Как уже было сказано, в 1934 году разогнали РАПП. Но они полезли снова. В 1937 году кое-кому из бывших рапповцев, снова вылезших наверх, дали в руки кайло взамен пера. Мне лично их не жалко. За что боролись – так вам и надо. Но беда-то в том, что халтурщики неистребимы. А потому-то, когда признанные мастера советской литературы как-то самоустранились, на первый план вышли борзописцы. Конечно, были исключения, но вообще-то художественную литературу конца сороковых можно давать читать в качестве особо тяжелого наказания.
* * *
Но тут мы подходим к самому интересному. К знаменитому постановлению 14 августа 1946 года о журналах "Звезда" и "Ленинград". Полный его текст вы найдете в Приложении. А суть его в том, что Оргбюро ЦК ВКП(б) тяжелым катком прошлось по упомянутым журналам. Отголоски этого постановления громыхали еще долго. Но пока я остановлюсь на главных фигурантах этого дела – на всем известных Михаиле Зощенко и Анне Ахматовой.
"В журнале "Звезда" за последнее время, наряду со значительными и удачными произведениями советских писателей, появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений. Грубой ошибкой "Звезды" является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции "Звезды" известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание. Последний из опубликованных рассказов Зощенко "Приключения обезьяны" ("Звезда", № 5 – 6 за 1946 г.) представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами..."