* * *
"Метрополь", само собой, в СССР издан быть не мог. Его и не издали. Зато в 1979 году сборник вышел в США. И начался долгожданный скандал. Чем хороша была советская власть эпохи застоя? Своей предсказуемостью и полным отсутствием соображения. К этому времени идеологическая машина превратилась в вещь в себе. Чудовищная армия профессиональных "партейных" философов и прочих специалистов трудилась исключительно на удовлетворение своих потребностей. Можно как угодно относиться к сталинской пропагандистской машине – но она была эффективна. Эффективность же пропаганды времен застоя помнят все, кто жил в то время.
В виде анекдота расскажу одну историю. В начале девяностых мы, двое журналистов, отправились из любопытства на идеологический шабаш околокоммунистической интеллигенции. Тон задавали бывшие преподаватели марксизма-ленинизма, не сумевшие вовремя перестроиться и потому с горя подавшиеся в оппозицию. Тон заупокойных речей был таков: проклятый Запад нас разложил своей идеологией. "СССР погубили битлы" – так заявил один из этих товарищей. Когда нам все это надоело, мой друг, пожалуй, лучший в Питере журналист национал-патриотический ориентации, плюнув от досады, полез на трибуну и заявил:
– Вот вы жалуетесь, что Запад выиграл идеологическую войну. Но вам-то советская власть за что платила неплохие деньги? За то, чтобы вы с западной идеологией боролись! И как вы боролись? Кто виноват, что молодежь стала слушать "Битлз", которые, кстати, пели антикапиталистические песни? Так уж молчите теперь!
* * *
Так вот, дубовость советской идеологической машины использовали все кому не лень. Вышли, к примеру, художники на пустырь со своими картинами – а их бульдозером! Оставили бы тружеников кисти в покое – самим бы надоело, они бы и разошлись – зима ведь была на дворе. Вы в самом деле думаете, что туда сбежались толпы народа? Ага. Кроме богемной тусовки, никого и не было. А тут многочисленные иностранные корреспонденты такое шоу сняли! Кстати, художники-то были в большинстве так себе. Но прославились! А вот где они теперь? О них говорят с придыханием – "участник бульдозерной выставки". Но ведь любого творческого человека нормальные люди оценивают по результатам его творчества, а не по тому, за что и как он от кого-то пострадал. Книга или картина, к которой необходимо многословное пояснение, почему она является великой, – это, извините, дерьмо.
То же произошло и с "Метрополем" – как по нотам.
"Аксенов свалил за бугор, Ерофеева (и Евгения Попова) исключили из Союза писателей. В знак протеста вышли из Союза Семен Липкин и Инна Лиснянская. Вознесенский улетел на Северный полюс и получил кличку Сдрейфившая Льдина. Рассыпали набор поэтической книги Рейна, и ему пришлось возвращаться в придворные шуты к Евтушенко" (В. Топоров).
Вообще-то, по слухам, у метропольцев была договоренность, что, если хоть кого-то начинают прищучивать, все члены ССП выходят из Союза. Но мало ли о чем договаривались!
"Некоторые из авторов "Метрополя" вышли из Союза писателей – например, Семен Липкин и Инна Лиснянская. Я же не стала этого делать потому, что мне казалось – это проблема начальства. Хотят – пусть исключают. Я им помогать не намерена" (Б. Ахмадулина).
Но главное-то получилось! Вот мнение "с той стороны".
"..."Метрополь", даже если задумывался иначе, стал ослепительно успешной рекламной акцией, где роль public relations исполнила зубодробительная советская печать, после чего весь цивилизованный мир зашелся в бурных и продолжительных аплодисментах" (М. Берг).
Все понятно? То есть мы, которые этих деятелей пера кормили, – "нецивилизованные". А вот Запад сказал свое веское слово...
В общем, в компании записных "борцов за свободу слова в СССР" прибыло. Кое-кто эксплуатирует эту славу до сих пор. Некоторые и сегодня рассказывают, как их якобы потом преследовали злобные органы, грозились убить по телефону, пытались сбить машиной и вообще – травили не по-детски. Хорошо хоть, что не облучали "психотронным оружием". Но я ведь тоже любую свою драку могу истолковывать как нападение каких-то врагов.
"Альманах "Метрополь" был сразу же издан на Западе, но в самиздат не пошел. Думаю, на пятьдесят процентов из-за громоздкости (хотя читали мы в те дни, допустим, "Зияющие высоты", еще более объемные), на пятьдесят – из-за низкого, очень низкого и чрезвычайно низкого литературного качества. В годы перестройки "Метрополь" издали у нас едва ли не в первую очередь – и провалился он в тартарары, как не было" (В. Топоров).
Кстати, Юрий Андропов, на которого вешают сейчас всех собак, став главой страны, попытался изменить ситуацию. Будучи умным и образованным человеком, он прекрасно понимал: существующая система откровенно подыгрывает противнику по холодной войне. Именно при Андропове в Питере был создан "Клуб-81", объединивший модернистских литераторов, выпустивших вскоре сборник "Круг". "Нестандартные" художники вошли в Товарищество экспериментального изобразительного искусства, которые получили, пусть и ограниченную, возможность выставляться. А по всей Руси великой приказом сверху были созданы в крупных городах рок-клубы. Именно так. Но было уже поздно.
Миф самиздата
Как можем, так множим
"Эрика" берет четыре копии.
Вот и все. Но этого достаточно.
Так Александр Галич сформулировал самиздатовский миф, который был подхвачен и растиражирован. Согласно ему, непризнанные официозом авторы отдавали знакомым несколько рукописей, те их перепечатывали – и произведения широко распространялись в народе. На самом деле все обстояло сложнее.
Что такое самиздат? Это самостоятельное распространение подручными средствами текстов, недоступных в нормальном виде. Самиздат возник, наверное, сразу же после появления печатного станка – потому что возле печатника тут же возник цензор. Который, кстати, в том или ином виде до сих пор присутствует всюду.
Так, в пушкинские времена в "списках" массово ходила книга Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву", стихи Рылеева, да и самого Пушкина. Не только те, что против царя, но и вещи, по тем временам неприличные. Ходил Барков – "виртуальный" автор, которому приписывалась вся тогдашняя стихотворная похабщина.
Так и шло всю дорогу. Самиздат был даже при Сталине. Но настоящее его развитие началось в шестидесятых, а в семидесятых он расцвел пышным цветом.
Я начну от обратного – как его изготавливали. Самым распространенным инструментом была печатная машинка. Но довольно быстро додумались и до более совершенных способов. Например, пересъемка. Благо с фототехникой и фотоматериалами в магазинах было все хорошо. А штатив для пересъемки печатных документов изготовить – раз плюнуть. Чертежи для этого нехитрого устройства публиковались в журнале "Юный техник". Не говоря уже о том, что в научных институтах была пропасть более совершенных устройств для фотокопирования.
Потом, с появлением копиров и другой множительной техники в дело пошли и они. Считалось, что доступ к этим аппаратам бдительно контролировали те, кому положено. Но особенность нашей страны – в ней неизбежно действует принцип: если нельзя, но очень хочется, значит, можно.
Во второй половине семидесятых широко распространились "большие" компьютеры – ЭВМ, которые позволяли не только загонять тексты в память и распечатывать их, но и обмениваться информацией на магнитных лентах. Использовали и более изощренные приемы. Так, в ЛЭТИ мои приятели загнали в память ЭВМ "Сказку о тройке" Стругацких с помощью одного из первых в стране знакораспознавателей (нечто вроде примитивного сканера).
Существовали и фирмы по изготовлению самиздата. В 1985 году я познакомился с одной из подобных московских контор. Действовали они так. Несколько профессиональных машинисток на своих местах работы имели доступ к тогдашнему чуду техники – электронным печатным машинкам "Роботрон". Эти аппараты обладали небольшой оперативной памятью, позволяющей набрать страницу текста и шлепать ее потом сколь угодно. Благодаря особенностям советской организации труда девушки свободно занимались этим делом на службе даже в рабочее время. Потом книги переплетались кустарным способом – и их пускали в продажу.
Все было хорошо. Конечно, самиздатчики любили поговорить о том, что их "пасет ГБ". Но на самом-то деле штаб-квартира "фирмы" представляла собой проходной двор. Хотели бы – взяли бы.
Литературный "черный рынок"
Но не взяли. Потому как – что распространяли-то? Иосифа Бродского, Владимира Высоцкого, братьев Стругацких. Обращаю внимание, кстати: самодельные книги ПРОДАВАЛИ. Я и сам как-то сделал такой же маленький бизнес: купил в магазине "Букинист" книгу "Огненный столп" Гумилева, переснял и продал в тот же магазин обратно. А потом приторговывал фотокопиями.
Конечно, были и те, кто занимался более опасными играми – распространением Солженицына и прочих авторов, за которых можно было огрести серьезные неприятности. Но основная масса самиздата – это были вполне безобидные книги. В том числе – и напечатанные в Советском Союзе. Например, "Мастер и Маргарита", братья Стругацкие. Конечно, ходили и перепечатки вещей, изданных "там". Но! "...Кто бы ни занимался на самом деле стуктурированием и распространением подлинного самиздата, интересовали этих тайных продюсеров и менеджеров в первую очередь и почти без исключения не потаенные и неведомые миру гении, а советские литераторы – чем высокопоставленней, тем лучше, – по тем или иным причинам (сплошь и рядом случайным) пошедшие на конфликт с властями" (В. Топоров).
Добавлю – или просто книги, изданные слишком маленькими тиражами, как "Мастер и Маргарита". То есть самиздат был просто-напросто формой "черного рынка", который в советское время компенсировал убогость "белого". А рынок, какого бы он цвета ни был, живет по единым законам. На него бросают прежде всего то, что пользуется спросом. В случае с литературой – что уже раскручено тем или иным способом.
Разумеется, никак нельзя пройти мимо деятельности славистов из Лэнгли. Сотрудничество, явное или неявное, отечественных самиздатчиков с зарубежными разведками – тема очень болезненная для ветеранов борьбы с советской властью. Дело даже не в этических вопросах. Хотя и в них тоже. Одно дело – бороться с властью, которая не нравится, другое – продавать Родину. Но все-таки главный вопрос – в самооценке. Люди полагали себя героическими борцами, а оказалось, что они просто марионетки, которых использовали в шпионских играх.
Но вернемся к тому, с чего начали главу. Самиздат не был и не мог быть альтернативным способом раскрутки. Множество более или менее талантливых писателей и поэтов "запускали" свои вещи в самиздат, рассчитывая таким образом обрести пусть подпольную, но известность. Но "цепочка" почти никогда не возникала, довольно быстро прерываясь, – а еще чаще распространение не шло дальше первой копии. Были, разумеется, и исключения. Так, в середине восьмидесятых по рукам активно ходил текст Виктора Шинкарева "Митьки". Слава известной арт-группы началась после того, как о тексте, приняв его за репортаж, накатала разгромную статью комсомольская тогда газета "Смена". Антиреклама сделала свое дело. Текст Шинкарева начали активно перепечатывать и ксерить. А тут подоспела перестройка, осталось лишь немного подсуетиться.
Много шума в свое время было поднято по поводу самиздатовских питерских журналов – таких как "Митин журнал", "Часы", "37". Иногда говорят, что эти издания расходились чуть ли не в сотнях экземпляров. Но мало ли что говорят. Благо теперь уже не проверишь. Именно издатели и авторы этих журналов в перестроечные годы старательно раскручивали миф о культурообразующей роли таких изданий. А вот злые языки утверждают, что довольно быстро "тиражи" стали изготовляться в основном для передачи все на тот же Запад – в наивной вере, что там-то оценят. Не оценили. Журналы демонстративно дистанцировались от политики – в широком понимании этого слова. А что еще интересовало западников, кроме описания ужасов советского режима? Все это, по большому счету, была работа для самих себя. Точнее, для узкого круга "посвященных".
* * *
Вокруг самиздата всегда существовало множество историй о борьбе с органами. Почитаешь-послушаешь воспоминания тех, кто развлекался подобным образом, можно подумать – КГБ делать было больше нечего. Хотя, возможно, так оно и было. В Комитете существовал целый отдел, призванный бороться с "идеологическими диверсиями". Надо же было людям чем-то оправдывать свою зарплату! С другой стороны, "преследование конторы" давало возможность раскрутиться на Западе. Так что, можно сказать, существовало то, что в биологии можно назвать симбиозом – взаимовыгодным сосуществованием. Конечно, кого-то неизбежно сажали – тех, кто чересчур увлекался, или просто потому, что по правилам игры должны быть жертвы. Забавно, что с началом перестройки в среде литературных самиздатчиков, как и в среде чисто политических диссидентов, начались было разборки: кто на кого стучал и кто кого заложил. Но они быстро стихли. Подозреваю, потому что быстро выяснилось – все на всех. И решили не углубляться в столь щекотливую тему. К тому же ко всем этим играм неизбежно подверстывались уже упоминавшиеся игры с разведкой, всякие дела с валютой (тогда валютные операции были запрещены), с фарцовкой...
То же самое и в отношении "карательной психиатрии". Считалось, если посадили в дурдом человека, который против советской власти, то, значит, именно за это. Ага. Сходите сегодня на любой коммунистический митинг. Там вы увидите множество людей, которых тоже не мешало бы подлечить. В оппозицию уходят по разным причинам. В том числе и по психиатрическим. А добавьте сюда традиционное для русской литературной и окололитературной среды безбрежное пьянство...
Так, один мой знакомый до сих пор уверен, что КГБ, узнав, что он "засылает" свои стихи в самиздат, стал воздействовать при помощи психотронного оружия с крыши соседнего дома, мешая сочинять. А потом чекисты, гады, и вовсе его в "дурку" посадили. Кстати, рассказывая об этих ужасах, он в перестройку с помощью общества "Мемориал" сумел выбить себе новую квартиру как жертва политических репрессий. Облучать его, правда, все равно не перестали. Как он говорит, "гэбисты сводят со мной счеты".
Так что Галич в своей песне сказал красиво, но по сути – неверно. Четырех копий на "Эрике" было недостаточно. Для того чтобы вынырнуть из неизвестности, требовались куда более серьезные игры...
Вместо заключения
Эдуард Лимонов. Старые игры в новое время
Как известно, в процессе перестройки запас произведений, не дошедших на родине до печатного станка, быстро иссяк. Кое-что из этого можно было читать, в основном же – читать не стоило. Особенно это касается произведений, созданных в эмиграции. Когда же старые запасы иссякли, пошло и вовсе откровенное фуфло. И читать его, соответственно, перестали. Именно этим, а не экономическими трудностями обусловлено обрушение огромных тиражей толстых журналов. Как и падение интереса к "серьезной" литературе. Читатели увидели, что под соусом "свободы" им втюхивали некачественный товар. И отвернулись.
Былым властителям дум осталось лишь делить меж собой западные гранты, объясняться в любви к Борису Ельцину и жаловаться на "засилье массовой культуры", из-за которого, понимаете ли, никто не хочет читать их, таких хороших и талантливых.
Несколько лет назад я провел журналистский эксперимент. Составил список, в который входили авторы всех времен и народов – от Гомера до Лимонова. И отправился на книжную толкучку – на Крупу. Так вот, с помощью местных завсегдатаев я сумел "закрыть" почти весь список. Почти все издания можно было купить. Исключением являлись последние книги либеральных писателей. Не продавалось их! "А у нас не библиотека. Мы продаем что народ берет", – прокомментировали мне ситуацию.
И как в этой ситуации реагируют письменники? В одном из номеров "Литературной газеты" я наткнулся на потрясающий материал писателя, судя по всему, либерального толка. Литератор критикует Путина (когда еще тот был президентом). Как вы думаете, в чем может упрекать либерал не слишком любимого этой публикой президента? В ущемлении свободы слова? В наступлении на частный бизнес? В возврате к советским временам? Ни за что не догадаетесь. Писатель ставит в вину президенту, что тот не уделяет внимания писателям. Автор просто кричит: Владимир Владимирович, ну обратите на нас свой державный взор! Подмогайте нам, сирым и убогим, которых народ читать не желает. Мы ж хранители духовности нации... Все как всегда.
Кстати, насчет духовности. Хоть я и не очень понимаю, что под этим подразумевается, но тем не менее. Господа, расслабьтесь, не надо хранить мою духовность. Я вам этого не поручал. И уж как-нибудь сам с ней разберусь.
Правда, кое-кто из тех, чьи имена всплыли в перестройку, остался. Прежде всего это Эдуард Лимонов.
"Против системы"
В отличие от многих других Лимонов отправился в эмиграцию, не имея ни скандального капитала, ни репутации жертвы режима. С его стихами, разумеется, в Советском Союзе делать было нечего. Они однозначно воспринимались как антисоветские. Хотя все оказалось не так просто.
О приключениях Лимонова за бугром известно из его романов, которые, помимо всего прочего, продемонстрировали: можно писать и о сексе, можно писать и матом. Нужно только уметь это делать. Все хорошо на своем месте.
Но в романах обнаружилась и своеобразная позиция автора. Лимонов, не желавший встраиваться в советскую систему (он не предпринял ни одной серьезной попытки легализоваться в тогдашней отечественной литературе), обнаружил, что Запад – это всего лишь другая система. Которая его тоже решительно не устраивает. Особенно хорошо это видно в романе "Палач". Если отбросить все садомазохистские залепухи, то это произведение – о невозможности "оседлать жизнь", добиться успеха, оставаясь "кошкой, которая гуляет сама по себе".