Великий Леонардо по заказу богатого флорентийца Франческо дель Джокондо пишет портрет его жены Моны Лизы. Госпожа восхищается умом и талантом художника, чувствует, что и он к ней неравнодушен. Ей не терпится услышать признание в любви. И оно срывается с уст Леонардо. Но как раз в ту минуту его внимание привлекает изысканная чеканка на браслете Моны Лизы, и, вместо того, чтобы поцеловать ей руку, он невольно любуется браслетом. Тут она заявляет, что картина закончена, что не желает больше позировать, и в гневе покидает мастера, успевшего запечатлеть на портрете загадочную улыбку Джоконды.
"Леонардо да Винчи" – едва ли не единственное произведение, которое много раз переделывалось и сопутствовало Жюлю Верну долгие годы.
Десятки неизданных пьес… Как они не похожи на книги, создавшие ему громкое имя!
Драматурга от романиста отдаляет еще длинная дистанция.
После каждой очередной неудачи он трудится еще с большим азартом. На тревожные вопросы матери о его здоровье и настроении Жюль признается, что то и другое было бы великолепно, если бы ему не приходилось урезать себе дневной рацион и ломать голову над составными частями своего изношенного гардероба.
Софи Верн втайне от мужа время от времени посылает сыну провизию и самые необходимые вещи. Неунывающего Жюля даже в трудные минуты жизни не покидает чувство юмора. Не хватало пищи для желудка, но пища для остроумия всегда у него была в изобилии.
В октябре 1852 года он пишет матери в Нант от имени своего простуженного носа, который радуется предстоящей возможности получить носовые платки. При этом молодой литератор умело обыгрывает юмористическую "носологию" английского писателя XVIII века Лоренса Стерна, чей роман "Тристрам Шенди" он не раз перечитывал. Несколько лет назад письмо Жюля Верна было напечатано в "Литературной газете" в переводе С. Тархановой. Вот его текст:
"Сударыня,
из уст вашего многоуважаемого сына я узнал, что вы имеете намерение прислать ему носовые платки. Я испросил у него позволения лично поблагодарить вас, и он со свойственной ему любезностью удовлетворил мою просьбу.
Я прочно связан с ним нерушимыми узами и никогда в жизни его не покину, короче, я его нос. И поскольку присылка означенных носовых платков в первую очередь касается меня, то по этому случаю он позволил мне вам написать. Отличная мысль пришла вам на ум, сударыня. Мы сейчас вступаем в полосу насморков и простуд, и возможность спрятать плоды зимних холодов в платок весьма утешительна.
Воспользуюсь случаем, сударыня, чтобы сказать вам несколько глубоко прочувствованных слов о вашем сыне. Это в высшей степени достойный молодой человек, и я им горжусь…
К тому же мне и впрямь не на что жаловаться. Возможно, я несколько длинноват, но при этом своей формой я вызываю воспоминание об античных камеях, и ваш многоуважаемый сын использует
всякий повод, чтобы позволить обществу оценить меня по заслугам. Я уже пришелся по вкусу нескольким молодым дамам и, пожалуй, рискую стать настоящим фатом.
Я не сетовал бы на мою судьбу, если бы с некоторых пор ваш многоуважаемый сын, сударыня, не начал бы закручивать кверху усы. Он без конца поглаживает их кончики, что вызывает у меня острейшую ревность. Но что поделаешь, не все в этом мире совершается согласно нашим желаниям.
К тому же, сударыня, именно вам я обязан моим успехом в свете. Говорят, будто своими очертаниями я чрезвычайно напоминаю одного из моих коллег, избравшего своей постоянной резиденцией пространство между вашим лбом и устами. Увы, давненько я не видал любезного моего друга, но, что поделаешь, не могу же я ради этого расстаться с вашим сыном.
Говорят, он поэт; иногда сочиняет стихи. Я лично не выношу сих упражнений, потому что при этом ваш сын пребольно меня щиплет, а иногда – вытирает рукавом, что мне крайне неприятно. Когда он получит драгоценные платки, которые вы обещали прислать, мне, надеюсь, с этого момента придется погружаться лишь в тончайший голландский батист, истинно соответствующий моей благородной натуре.
Остаюсь, сударыня, в ожидании новых платков, почтительнейший и длиннейший нос вашего многоуважаемого сына".
Неожиданная встреча с земляком, редактором популярного иллюстрированного журнала "Мюзе де фамий" ("Семейный альманах"), помогла Жюлю Верну избавиться от утомительной службы в нотариальной конторе. Питр Шевалье (в Нанте его знали как Пьера-Франсуа Шевалье) пригласил Жюля сотрудничать в своем журнале. На вопрос, о чем писать, он ответил:
– О чем угодно. О Мексике, о воздухоплавании, о землетрясениях, лишь бы было занимательно!
Это было сказано в шутливом тоне, но Жюль Верн принял предложение всерьез. Не прошло и десяти дней, как он сообщил родителям, что Питр Шевалье принял к печати его рассказ: "Это обычное приключение в духе Купера, перенесенное в глубь Мексики".
В рассказе "Первые корабли мексиканского флота" (он был помещен в июньской книжке "Мюзе де фамий" за 1851 год) повествуется о том, как взбунтовавшиеся испанские матросы в 1825 году привели в Акапулько два захваченных корабля и тем самым положили начало морскому флоту только что образовавшейся Мексиканской республики. Несмотря на некоторую вялость слога, чувствуется любовь автора к морю, хорошее знание исторических фактов и географии.
Вскоре в "Мюзе де фамий" появился еще один рассказ Жюля Верна – "Путешествие на воздушном шаре". Ученый-воздухоплаватель во время экспериментального полета обнаруживает в гондоле аэростата какого-то человека, притаившегося за мешками с балластом. Незнакомец, оказавшийся сумасшедшим, набрасывается на аэронавта. Завязавшаяся в воздухе отчаянная борьба завершается победой воздухоплавателя.
В "Путешествии на воздушном шаре" – прелюдии к будущим воздушным эпопеям – автору удалось соединить волнующий драматизм сюжета с точным описанием устройства аэростата и познавательными сведениями о воздухоплавании. Можно подумать, что Жюль Верн был уже близок к тому, чтобы найти себя – и в выборе темы, и в манере изложения. Казалось бы, молодому писателю теперь оставалось только заботиться о дальнейшем развитии счастливо найденного им нового типа повествования. Но в действительности его искания еще только начинались. Тропинка, по которой он ощупью пробирался на широкую дорогу, была извилистой и неровной.
Жюль Верн раздваивался. Жизненным призванием он считал драматургию, но и работа над рассказами все больше увлекала его. Диплом лиценциата прав покоится где-то в самом дальнем ящике стола среди ненужных бумаг и сувениров. Богиня правосудия Фемида не может постичь многообразия окружающего мира. На глазах у нее повязка! А вот Урания с небесным глобусом в руке – ее изображение часто встречается на обложках географических журналов и звездных атласов, – Урания никогда не даст успокоиться! Жюль Верн видел теперь ее живое олицетворение в людях науки, которые внушали ему благоговейный трепет.
Много значила для него дружба с кузеном Анри Гарсе, талантливым математиком, преподавателем лицея Генриха IV. Он водил Жюля на научные диспуты и доклады, знакомил со своими коллегами, терпеливо отвечал на его бесчисленные, порою наивные, вопросы.
Ни с чем не сравнимую интеллектуальную радость доставляло Жюлю Верну общение с профессорами Политехнической школы и Музея природоведения. Он с упоением слушал рассказы Теофиля Лавалле о новейших географических исследованиях и выпытывал любопытные подробности о полярных экспедициях у самого Вивьена де Сен-Мартена.
Встречи с учеными расширяли его кругозор, помогали накапливать и систематизировать знания. Он интересовался геологией, химией, физикой, астрономией, ботаникой и зоологией, историей и этнографией – всем, без чего не мог обойтись географ-универсал. Но главным его занятием все еще оставалась драматургия, а наука, выражаясь современным языком, была всего лишь "хобби", своего рода причудой, непонятной его друзьям и прежде всего Аристиду Иньяру, с которым он поселился в двух смежных комнатах мансарды шестиэтажного дома на бульваре Бон Нувель, № 18.
– Наконец-то я переехал… Сто двадцать ступенек – и вид как с настоящей египетской пирамиды… Внизу, на бульварах и площадях, снуют муравьи, или люди, как принято их называть. С этой олимпийской высоты я проникаюсь состраданием к жалким пигмеям и не могу поверить, что и сам я такой же… (Письмо отцу. Апрель 1853 г.)
…В мансарде, на бульваре Бон Нувель, Жюль Верн и Мишель Kappe пишут текст комической оперы "Спутники Маржолены", а в соседней комнате Иньяр наигрывает на рояле мелодии. Работа спорится, но Жюль Верн чувствует себя нездоровым. Его мучают головные боли и бессонница. Встревоженные родители донимают Жюля разумными советами, упорно зазывают в Нант…
Рассудительный мэтр Верн в глубине души еще надеется обуздать непокорного сына. Единственный способ привязать его к Нанту, а потом, может быть, и к адвокатской конторе – найти ему невесту с приданым. Чувство ответственности, полагали родители, заставит его взяться за ум. Жюля, приехавшего ненадолго в Нант, познакомили с девушкой из почтенной семьи, и как будто они приглянулись друг другу. Но все испортила его неуместная шутка. Услышав на балу, как она шепнула подруге, что китовый ус из корсета царапает ей бок, он сказал не задумываясь:
– Как жаль, что мне нельзя заняться сейчас добычей китового уса!
Провинциалы не оценили парижского остроумия. Незадачливому жениху немедленно было отказано от дома.
А между тем герои его первых рассказов претерпевали всевозможные приключения под знойными и северными широтами, на суше, на воде и в воздухе. Еще не утвердившись в своем истинном призвании, он исподволь накапливал знания, позволившие ему лет десять спустя стать первооткрывателем жанра, названного им "научным романом".
Он только еще начинал задумываться, как было бы интересно и поучительно соединить литературу с наукой, когда однажды в ответ на уговоры отца отказаться от никчемных занятий, произнес сакраментальную фразу:
– Я не сомневаюсь в своем будущем. К тридцати пяти годам я займу в литературе прочное место.
Из множества поразительных прогнозов, когда-либо высказанных Жюлем Верном, этот первый прогноз, пожалуй, был наиболее точным.
4
Смутно сознавая цель своих затянувшихся поисков, он исподволь продвигался к ней, то приближаясь почти вплотную, то вновь отступал, застревая на полпути. Дела литературные шли ни шатко ни валко. Заработки были так скудны и нерегулярны, что Жюль Верн с радостью принял предложение директора "Лирического театра" Жюля Севеста поступить к нему секретарем с окладом 100 франков в месяц.
Беспокойная служба в театре отнимала почти весь день. Тогда и выработалась у Жюля Верна привычка вставать ни свет ни заря. С пяти до десяти утра он отдается своему сочинительству и каждый свободный час проводит в Национальной библиотеке, стараясь сочетать неистребимую любовь к театру и музыке с увлечением географией, астрономией, историей техники и научных открытий.
В 1854 году, доведенный напряженной работой до нервного истощения, он уезжает на отдых в Дюнкерк. Северное море производит чарующее впечатление. Быстро избавившись от болезни, он снова чувствует приток творческих сил и в деревушке Мортань завершает работу над давно уже начатой повестью "Зимовка во льдах. История двух обрученных из Дюнкерка".
Недаром его потянуло в эти края! "Юный смельчак", бриг капитана Корнбюта, отправился из дюнкеркской гавани в далекое плавание, и здесь же, после тяжких испытаний, герои повести бросили якорь.
В то время газеты всего мира были заполнены статьями о загадочной судьбе без вести пропавшей экспедиции полярного исследователя Джона Франклина и сообщениями о спасательных экспедициях, следовавших одна за другой на поиски несчастного Франклина и его спутников. Сюжет "Зимовки во льдах" был навеян, конечно, этими событиями.
Жюль Верн тяготеет к четкому, деловому стилю. Факты не требуют украшательства. Он словно берется доказать, что лаконичный язык корабельного журнала сам по себе так содержателен, что способен воздействовать на воображение читателей сильнее, чем изощренная проза.
Правдивое изображение невзгод, выпавших на долю экипажа корабля, затертого льдами у берегов Гренландии, картины суровой природы Крайнего Севера с его ледяными пустынями, снежными бурями, бесконечной полярной ночью, оптическими обманами, вызванными особенностью преломления световых лучей в слепящей белизне, – все это было ново, неожиданно, интересно.
"Зимовка во льдах" – лучшее из всех его ранних произведений – показывает внутреннюю готовность Жюля Верна связать с географией дальнейшие творческие помыслы. Еще один шаг, и он коснулся бы двери, ведущей в мир "Необыкновенных путешествий"…
Но тут случилось непредвиденное событие, которое смешало все его планы и надолго отвлекло от литературных исканий.
В мае 1856 года Жюль Верн отправился в Амьен – на свадьбу к приятелю – и вместо четырех дней провел у него две недели. Здесь он познакомился с двадцатишестилетней вдовой Онориной Морель, урожденной Де Виан, сменившей вскоре свою вторую фамилию на Верн. Чтобы обеспечить семью, он занял у отца крупную сумму и по протекции шурина вступил пайщиком в контору финансиста и брокера парижской биржи Фернана Эггли.
Все эти хлопоты отняли около года.
Коммерческие сделки и биржевые операции уводили его все дальше от "знойной зоны вдохновения" в ледяной мир денежных интересов.
Под сводами парижской биржи создавались и превращались в пыль сказочные состояния. Под сводами биржи Жюль Верн постигал тайные пружины социальной жизни Второй Империи, узнавал, говоря словами Бальзака, откуда идут и к чему приводят вещи. Вникая в дела металлургических, железнодорожных и газовых компаний, он по-новому смог оценить значение и силу науки. Изобретатели обогащали промышленников и если не умирали с голоду, то сами становились дельцами. Следя под сводами биржи за игрой судьбы и случая, он накапливал жизненный опыт, учился принимать быстрые решения и трезво анализировать факты.
Итак, писатель-неудачник превратился в биржевого маклера. Многие поздравляли его, считая, что он "вышел в люди", другие отводили глаза, чтобы не обидеть жалостью: еще один печальный случай "утраченных иллюзий"!
Но Жюль Верн вовсе не чувствовал себя разочарованным и выбитым из колеи. Он смотрел на свое деловое сотрудничество с Эггли как на временную передышку, которая поможет собраться с новыми силами. Он неукоснительно следовал своему распорядку: в пять утра садился за письменный стол, а в десять уходил на биржу. Такой суровый режим требовал самоограничения и выносливости.
Левые ящики стола предназначались для рукописей драматических произведений. Больше всего там было неопубликованных и не принятых к постановке пьес. В ящиках с правой стороны хранились тетрадки с выписками и заготовки к будущему роману – "Роману о науке"…
Образ жизни писателя не совпадал с привычками Онорины. Она вообще не понимала, что такое умственный труд, литературную работу считала блажью и только, когда позднее убедилась, что и такие занятия могут приносить пользу, оценивала его труды по доходам, безрассудно проматывая деньги на свои женские прихоти. Мир парижских магазинов, пишет о своей бабушке Жан Жюль-Верн, казался ей не менее грандиозным, чем ее супругу Вселенная. Походы на Елисейские Поля были ее "необыкновенными путешествиями", а сочинения мужа, даже "Необыкновенные путешествия", принесшие ему мировую славу, оставляли ее глубоко равнодушной. К тому же дочери Онорины от первого брака, Валентина и Сюзанна, упорно не признававшие отчима, осложняли и без того нелегкую семейную жизнь.
Вскоре он осознал, что женитьба на Онорине Морель не принесла ему счастья. Это был опрометчивый шаг. Ошибка, которую, по условиям времени, невозможно было исправить.
5
Совмещать литературные занятия с работой у биржевого маклера с каждым месяцем становилось труднее. Твердо решив навсегда оставить биржу, летом 1862 года Жюль Верн сказал друзьям:
– Я напал на счастливую мысль: пишу роман в совершенно новом роде, нечто очень своеобразное. Мне кажется, я нашел свою золотую жилу.
Жюль Верн мечтает о славе драматурга. Ему 25 лет. Он принят секретарем в Лирический театр и в то же время печатает свои первые рассказы. Снимок 1854 года.
В том же году, на исходе лета, он обратился со своим творением к Франсуа Бюлозу, редактору солидного ежемесячника "Ревю де де Монд".
– Неплохо придумано, – похвалил Бюлоз, когда Жюль Верн пришел за ответом. – Упорным трудом вы, может быть, кое-чего и добьетесь.
Одарив молодого автора щедрой улыбкой, он сказал, что роман принят и через месяц-другой будет напечатан в журнале.
– Я вам очень обязан, месье Бюлоз, но мне хотелось бы знать, какой я получу гонорар?
– Гонорар! Вы еще говорите о гонораре! Неужели вы не понимаете, что быть напечатанным в "Ревю де де Монд" для начинающего писателя – большая честь и если я ее вам оказываю, то только из великодушия!
– Прошу прощения, месье, – сказал Жюль Верн, забирая рукопись. – Дела мои не столь хороши, чтоб принять подобную честь.
Озабоченный поисками издателя, он обратился к Александру Дюма, и тот через посредничество одного из приятелей представил дебютанта Жюлю Этцелю, республиканцу 1848 года, возобновившему издательскую деятельность после нескольких лет изгнания. Этцель издавал книги преимущественно для юных читателей и подыскивал способных сотрудников для "Журнала воспитания и развлечения", который собирался издавать вместе с видным педагогом Жаном Масе.
Знаменательная встреча обоих Жюлей состоялась в будничной обстановке, в кабинете издателя на улице Жакоб. Жюль Верн робко вручил ему рукопись. По первым же страницам Этцель угадал, что случай привел к нему именно того автора, какой ему нужен. Он быстро прочел роман, высказал свои замечания и отдал Жюлю Верну на доработку. Уже через две недели рукопись вернулась в исправленном виде и в январе 1863 года книга поступила в продажу.
Само название – "Пять недель на воздушном шаре" – не могло пройти незамеченным. Успех превзошел все ожидания и ознаменовал собой рождение нового жанра – "научного романа", в котором увлекательные приключения прихотливо сплетаются с художественной популяризацией научных знаний, прежде всего географических, и обоснованием различных гипотез.
Жюль Верн в год женитьбы (1857). Здесь он серьезен и задумчив. Литератор, привыкший довольствоваться малым, теперь он должен заботиться о семье.