* * *
В здании городской Думы все кипело и гремело. Когда мы вошли в зал заседания, говорил один из членов Совета республики. Совет, заявлял он, считает себя не распущенным, а только временно, впредь до подыскания нового помещения, лишенным возможности продолжать свои занятия. Его комитет старейшин постановил в полном составе присоединиться к Комитету спасения… Замечу в скобках, что это – последнее в истории упоминание о Совете Российской республики.
Затем последовала обычная череда делегатов: от министерств, от Викжеля, от союза почтовых и телеграфных служащих. Все они уже в сотый раз заявляли о своей непоколебимой решимости не работать для большевистских узурпаторов. Один из юнкеров, защищавших Зимний дворец, рассказывал сильно приукрашенную легенду о героизме его самого и его товарищей, а также о бесчестном поведении красногвардейцев. Собрание, безусловно, верило каждому его слову. Кто-то прочел отчет эсеровской газеты "Народ", в котором подробно говорилось о разгроме и разграблении Зимнего дворца и о том, что причиненный ему ущерб исчисляется в 500 миллионов рублей…
Тут престарелый городской голова взошел на трибуну: "Товарищи и граждане! Я только что узнал, что все заключенные в Петропавловской крепости находятся в величайшей опасности. Большевистская стража раздела донага и подвергла пыткам четырнадцать юнкеров Павловского училища. Один из них сошел с ума. Стража угрожает расправиться с министрами самосудом". Раздался рев ужаса и возмущения, еще больше усилившийся, когда слово попросила невысокая коренастая женщина в сером. То была Вера Слуцкая, старая революционерка и член Думы от большевиков.
"Это ложь и провокация! – сказала она своим резким металлическим голосом, не обращая внимания на поток оскорблений. – Рабоче-крестьянское правительство, отменившее смертную казнь, не может допустить подобных действий. Мы требуем немедленного расследования этого сообщения; если в нем есть хоть малейшая доля истины, правительство примет самые энергичные меры!"
Тут же была назначена особая комиссия из представителей всех партий во главе с городским головой. Она отправилась в Петропавловскую крепость. Мы пошли вслед за комиссией, а в это время Дума избирала другую комиссию – для встречи Керенского. Она должна была попытаться предотвратить кровопролитие при его вступлении в столицу…
Была уже полночь, когда мы кое-как проскочили мимо стражи, охранявшей ворота Петропавловской крепости, и пошли по огромному двору, еле освещенному редкими электрическими фонарями. Мы шли вдоль собора, где под стройным золотым шпилем и под курантами, которые все еще каждый полдень играли "Боже, царя храни", находятся могилы русских императоров… Кругом было пустынно; в большинстве окон не было света. Время от времени мы натыкались на дюжую фигуру, медленно подвигавшуюся в темноте и отвечавшую на все наши вопросы обычным: "Я не знаю".
Слева маячил низкий темный силуэт Трубецкого бастиона, той самой могилы для живых людей, в которой при царском режиме умерло или сошло с ума так много самоотверженных борцов революции. В мартовские дни Временное правительство посадило сюда царских министров. А теперь большевики посадили сюда министров Временного правительства.
Какой-то моряк с готовностью проводил нас в комендантскую, находившуюся в маленьком домике около монетного двора. В теплой и прокуренной комнате вокруг весело кипящего самовара сидело человек двенадцать красногвардейцев, матросов и солдат. Они очень сердечно встретили нас, предложили чаю. Коменданта не было. Он сопровождал комиссию думских саботажников, утверждавших, что юнкера перебиты.
Казалось, это очень забавляло солдат и матросов. В углу комнаты сидел невысокий лысый человек в сюртуке и богатой шубе. Он кусал усы и поглядывал исподлобья, как загнанный зверь. Его только что арестовали. Кто-то, небрежно взглянув на него, сказал, что это какой-то министр или что-то в этом роде… Человечек, казалось, не слышал этих слов. Он был явно перепуган, хотя никто не проявлял никакой враждебности.
Я подошел к нему и заговорил по-французски. "Граф Толстой, – ответил он мне, чопорно кланяясь. – Не могу понять, за что меня арестовали. Я спокойно возвращался по Троицкому мосту домой, а двое из этих… э-э… личностей задержали меня. Я был комиссаром Временного правительства при генеральном штабе, но министром ни в какой мере не был…"
"Отпусти его, – сказал один из матросов. – Что его бояться?.."
"Нет, – ответил солдат, приведший арестованного. – Надо спросить коменданта".
"Коменданта? – усмехнулся матрос. – Для чего же мы революцию делали? Уж не для того ли, чтобы снова слушаться офицеров?"…
Тут вошел комендант – веселый молодой унтер-офицер с рукой на перевязи. Под глазами у него были глубокие круги от бессонницы. Он поглядел на арестованного, который сразу начал объясняться.
"Да, да, – прервал он его речь. – Вы член того комитета, который в среду отказался сдать нам штаб. Впрочем, вы нам не нужны, гражданин. Примите извинения…" Он открыл дверь и движением руки показал графу Толстому, что он свободен. Некоторые из присутствующих, особенно красногвардейцы, слабо запротестовали, а матрос с торжеством заявил: "Вот!.. А я что говорил?"
К коменданту обратились двое солдат. Они протестовали от имени крепостного гарнизона. "Заключенные, – говорили они, – получают тот же паек, что и стража, а между тем досыта никому не хватает. С какой нам стати нежничать с контрреволюционерами?"
"Товарищи, мы революционеры, а не разбойники", – ответил им комендант. Он повернулся к нам. Мы сказали ему, что по городу ходят слухи, будто бы арестованные юнкера подвергаются пыткам, а министры находятся в смертельной опасности. Не будет ли нам разрешено навестить заключенных, чтобы потом иметь возможность заявить всему миру…
"Нет! – сердито ответил молодой солдат. – Больше я не могу беспокоить заключенных. Мне только что уже пришлось разбудить их, так они думали, что их сейчас всех перебьют…
Впрочем, ведь большинство юнкеров уже выпущено, а остальные будут освобождены завтра". И он резко отвернулся.
"В таком случае, нельзя ли нам поговорить с думской комиссией?"
Комендант, наливавший себе в этот момент стакан чаю, кивнул головой. "Они еще там, в зале", – сказал он небрежно.
И в самом деле, они стояли тут же, за дверями, в слабом свете керосиновой лампы и возбужденно говорили о чем-то, окружая городского голову.
"Господин городской голова, – сказал я. – Мы американские корреспонденты. Не будете ли вы любезны официально сообщить нам результаты вашего расследования?.."
Он повернул ко мне свое исполненное глубокого достоинства лицо.
"Во всех этих сообщениях нет ни малейшей доли истины, – медленно сказал он. – За исключением тех инцидентов, которые имели место во время доставки министров сюда, с ними все время обращаются как нельзя лучше. Что до юнкеров, то ни одному из них не нанесено ни малейшего ранения…"
По Невскому сквозь ночную тишину и мрак шли бесконечные и молчаливые колонны солдат, шли на бой с Керенским. По темным боковым улицам шныряли во все стороны автомобили с погашенными фонарями; на Фонтанке, 6, в штаб-квартире Совета крестьянских депутатов, в некоторых квартирах огромного дома на Невском и в Инженерном замке шла активная тайная работа. Городская Дума была освещена снизу доверху…
А в Смольном институте работал Военно-революционный комитет, и искры летели от него, как от перегруженной током динамомашины…
Революционный фронт
Суббота, 10 ноября (28 октября).
"Граждане!
Военно-революционный комитет заявляет, что он не потерпит никаких нарушений революционного порядка…
Воровство, грабежи, налеты и попытки погромов будут строго караться…
Следуя примеру Парижской коммуны, комитет будет безжалостно уничтожать всех грабителей и зачинщиков беспорядков…"
В городе было спокойно: ни беспорядков, ни грабежей, ни даже пьяных драк. Ночью по молчаливым улицам ходили вооруженные патрули, а на всех перекрестках дежурили вокруг костров смеющиеся и поющие солдаты и красногвардейцы. Днем на тротуарах собирались большие толпы, прислушивавшиеся к беспрерывным и горячим спорам между студентами и солдатами, между торговцами и рабочими.
Граждане останавливали друг друга на улицах.
"Идут казаки?"
"Нет…".
"Какие новости?"
"Ничего не знаю… Где Керенский?"
"Говорят, всего в восьми верстах от Петрограда… А правда, что большевики убежали на "Аврору"?"
"Говорят…"
Все стены заклеены, но газет мало. Разоблачения, воззвания, декреты…
На огромном плакате истерический манифест исполнительного комитета Всероссийского Совета крестьянских депутатов:
"…Они (большевики) осмеливаются говорить, будто они опираются на советы крестьянских депутатов. Не имея на это никаких полномочий, они говорят от имени Советов кр. депутатов. Пусть же вся трудовая Россия узнает, что это ложь и что все трудовое крестьянство – Исполнительный Комитет Всероссийского совета крестьянских депутатов – с негодованием отвергает какое-либо участие организованного крестьянства в этом преступном насилии над волей всех трудящихся".
От военной секции партии социалистов-революционеров:
"…Безумная попытка большевиков накануне краха. Среди гарнизона раскол, подавленность. Министерства не работают. Хлеб на исходе. Все фракции, кроме кучки максималистов, покинули съезд. Партия большевиков изолирована…
Предлагаем… объединиться вокруг Комитета спасения родины и революции… и быть наготове, дабы в нужный момент по призыву Центрального Комитета оказать активное противодействие…".
Совет республики высчитывал свои обиды в следующей прокламации:
"…Временный Совет Российской республики, уступая напору штыков, вынужден был 25 октября разойтись и прервать на время свою работу.
Захватчики власти со словами "свобода и социализм" на устах творят насилие и произвол. Они арестовали и заключили в царский каземат членов Временного правительства, в том числе и министров-социалистов. Они закрыли газеты, захватили типографии…
Такая власть должна быть признана врагом народа и революции, с ней необходимо бороться, ее необходимо свергнуть…
Временный Совет республики до возобновления своих работ призывает граждан Российской республики сплачиваться вокруг местных комитетов спасения родины и революции, организующих низложение власти большевиков и воссоздание правительства, способного довести измученную страну до Учредительного собрания".
"Дело Народа" говорило:
"…Революция есть восстание всего народа…
Кто признал "вторую революцию" гг. Ленина, Троцкого и им подобных? Обманутые ими небольшие группы рабочих, солдат и матросов и больше никто…".
А "Народное Слово" (орган народных социалистов):
"Рабоче-крестьянское правительство? – Фантазия! Этого "правительства" не признает никто ни в России, ни в союзных, ни даже во враждебных странах!.."
Буржуазная печать на время исчезла вовсе…
"Правда" давала отчет о первом заседании нового ЦИК, парламента Российской Советской республики. Народный комиссар земледелия Милютин заметил, что крестьянский исполнительный комитет созвал на 13 декабря Всероссийский крестьянский съезд, "Но мы не можем ждать, – говорил он. – Нам необходима поддержка крестьянства. Я предлагаю, чтобы мы собрали крестьянский съезд и немедленно…" Левые эсеры приняли это предложение… Был спешно набросан призыв к крестьянам и избрана комиссия из пяти лиц для проведения проекта в жизнь.
Подробности нового закона о распределении земли и вопрос о рабочем контроле над производством были отложены впредь до представления отчета комиссии экспертов.
Было заслушано и принято три декрета: во-первых, предложенное Лениным "Общее положение о печати", предписывающее закрытие всех газет, призывающих к сопротивлению или неповиновению новому правительству, подстрекающих к преступным деяниям или преднамеренно искажающих факты; во-вторых, декрет об отсрочке взноса квартирной платы и, в-третьих, декрет о создании рабочей милиции. Издан ряд приказов: один из них давал городской думе право реквизиции пустых домов и помещений, другой предписывал разгружать все товарные вагоны, находящиеся в конечных пунктах железных дорог, чтобы тем самым ускорить подвоз предметов первой необходимости и освободить столь необходимый подвижной состав.
* * *
Через два часа исполнительный комитет крестьянских депутатов разослал по всей России следующую телеграмму:
"Самочинная большевистская организация, называющая себя "Организационным Бюро по созыву Всероссийского крестьянского съезда", рассылает телеграммы всем крестьянским Советам о прибытии на съезд в Петроград.
Исполнительный комитет Всероссийского Совета крестьянских депутатов заявляет, что он по-прежнему считает отвлечение местных сил в данный момент вредным и опасным в связи с выборами в Учредительное собрание, в котором теперь единственное спасение крестьянства и страны. Подтверждаем созыв съезда 30 ноября".
В Думе господствовало небывалое оживление. Приходили и уходили какие-то офицеры, городской голова совещался с вождями Комитета спасения. Вбежал член управы с экземпляром прокламации Керенского. Такие прокламации целыми сотнями сыпались с аэроплана, низко летавшего над Невским. Они грозили всем непокорным ужасным возмездием и приказывали солдатам сложить оружие и немедленно же собраться на Марсовом поле.
Министр-председатель, рассказали нам, уже взял Царское Село и находится всего в пяти милях от Петрограда. Он вступит в город завтра – через несколько часов. Советские войска, вошедшие в соприкосновение с казаками, переходят на сторону Временного правительства. Чернов вертится где-то посередине, пытаясь организовать "нейтральные" воинские части в силу, способную остановить гражданскую войну".
В городе, передавалось в Думе, гарнизонные полки отходят от большевиков. Смольный уже оставлен… Весь правительственный аппарат бастует. Служащие Государственного банка отказались работать под руководством комиссаров Смольного и выдавать им деньги. Все частные банки закрыты. Министерства бастуют. Думский комитет обходит все торговые помещения и собирает деньги в фонд поддержки забастовщиков.
Троцкий отправился в министерство иностранных дел и приказал чиновникам перевести декрет о мире на иностранные языки. Шестьсот чиновников швырнули ему в лицо прошения об отставке…
Комиссар труда Шляпников приказал всем служащим своего министерства возвратиться на свои места в 24-часовой срок, угрожая в противном случае потерей места и права на пенсию. Послушались только швейцары… Целый ряд отделов особого комитета снабжения оставил работу, чтобы не подчиняться большевикам… Несмотря на щедрые обещания высоких ставок и прекрасных условий труда, телефонистки отказались обслуживать советские учреждения…
Партия социалистов-революционеров постановила исключить всех своих членов, оставшихся на съезде Советов или принявших участие в восстании…
Новости из провинции. Могилев объявил себя против большевиков. В Киеве казаки разогнали Советы и арестовали верх мятежных вождей. Совет и тридцатитысячный гарнизон Луги приняли резолюцию о верности Временному правительству, призывая всю Россию присоединиться к ним. Каледин разогнал все Советы и профессиональные союзы Донецкого бассейна: его войска подвигаются на север…
Представитель железнодорожников заявлял: "Вчера мы разослали по всей России телеграмму с требованием немедленного прекращения войны между политическими партиями и создания коалиционного социалистического правительства. В противном случае мы завтра же ночью объявим забастовку… Утром состоится совещание всех фракций для обсуждения этого вопроса. Большевики, по-видимому, ищут соглашения…". "Если только доживут до него!" – усмехнулся крепкий, краснощекий городской инженер…
Явившись в Смольный, мы застали, его не только не покинутым, но и еще более оживленным и деловитым, чем когда бы то ни было. Толпы рабочих и солдат входили и выходили, повсюду стояла двойная стража. Здесь мы встретили репортеров буржуазных и "умеренно"-социалистических газет.
"Нас выгнали! – кричал репортер "Воли Народа". – Бонч-Бруевич явился в пресс-бюро и велел нам уходить! Он сказал, что мы шпионы!" Тут все закричали в один голос: "Оскорбление! Насилие! Свобода печати!"
В вестибюле стояли длинные столы, загроможденные связками призывов, воззваний и приказов Военно-революционного комитета. Солдаты и рабочие таскали эти связки и укладывали на ожидающие автомобили. Вот как начиналось одно из воззваний:
"К позорному столбу!
В трагический момент, переживаемый русским трудовым народом, меньшевики-соглашатели и правые эсеры изменили рабочему классу. Они оказались на стороне корниловцев, Керенского и Савинкова…
Они печатают приказы изменника Керенского и сеют панику в городе, распространяя самые вздорные слухи о мнимых победах этого ренегата…
Граждане! Не верьте этим нелепым слухам! Нет той силы, которая способна победить восставший народ. Керенского и его соратников ждет скорое и заслуженное ими наказание…
Мы пригвождаем их к позорному столбу. Мы предаем их презрению всех рабочих, солдат, матросов и крестьян, на которых они собираются надеть старые цепи. И никогда не смыть им со своего чела клейма народного презрения и негодования…
Стыд и позор предателям народа!"