После напряженного двухмесячного турне мы возвратились в Бразилию. Я надеялся, что во время поездки, кроме футбольного опыта мне удастся обогатить свои знания интересными сведениями о других странах и игроках. Но, увы, не тут-то было. Частые игры здорово измотали нас, и мы были счастливы, что вернулись домой. Меня радовала предстоящая встреча с Розмари. Я посылал ей открытки отовсюду, где мы играли. Но наша программа была настолько насыщенной, что Розмари не могла мне ответить - она не была уверена, что я смогу получить ее весточку. Если к этому добавить нечеткую работу почты Бразилии и некоторых европейских стран, где мы играли, а также то обстоятельство, что на одном месте мы задерживались самое большее два, а то и один день, причем никто не знал заранее, в какой гостинице нас поселят, легко понять, что поддерживать контакты было непросто.
Я уже смирился с мыслью, что за это время Розмари встретила другого и полюбила его. Я даже рисовал себе в воображении, как он выглядит: высокий, красивый и непременно блондин. Эти размышления выбивали меня из душевного равновесия. Я сидел у окна. Поезд проносился мимо аккуратных дворов и складов каких-то фабрик и заводов, а я ничего не видел в мучительных раздумьях о Розмари, которая в этот момент со своим новым знакомым проводит время где-нибудь в кино или на пляже.
Однако я ошибся в своих предчувствиях. Розмари осталась такой, какой я ее видел при расставании. У нее не появилось никакого ухажера, мифический образ которого нарушал мой душевный покой. Европейское турне уже не представлялось мне таким трудным, а в финансовом отношении оно оказалось просто выгодным. За все проведенные игры мне выплатили премиальные, составившие, в общем, немалую сумму. Но все же самым приятным для меня было возвращение в Сантус, к Розмари.
Незадолго до турне с его тяжелыми пуховыми одеялами и ежедневными матчами мне исполнилось восемнадцать лет. Я думал, об этом никто не вспомнит, разве что моя семья да еще, быть может, Розмари. Но я ошибся. Бразильская армия все четко помнила. Поэтому, когда я вернулся из Европы, меня уведомили, что, как и все бразильцы, по достижении восемнадцатилетнего возраста я должен отслужить год в армии. И вот я призван на военную службу, мне выдано колючее солдатское обмундирование.
Повестка о призыве на воинскую службу поначалу вызвала у меня улыбку. Я был прикомандирован к шестой группе моторизованной береговой артиллерии в Сантусе. Ею командовал в то время полковник, а ныне генерал Осман. Полковник был не только профессиональным военным, но и одним из менеджеров клуба "Сантос". Я был уверен, что он наверняка неравнодушен к футболу. Значит, меня ждет приятная и спокойная служба. Я окончательно утвердился в своих предположениях, когда узнал, что меня собираются использовать "по назначению": включить в сборную казарм, подчиненных полковнику Осману. Из этого я сделал вывод, что мне не придется маршировать на плацу, чистить картошку, заправлять постель и вообще заниматься малоприятными делами.
Если бы я только знал, что меня ждет…
Полковник обрадовался и, кроме сборной казарм, заявил меня в сборную вооруженных сил страны, проводившую серию международных матчей. Таким образом, я продолжал играть и в составе "Сантоса", и в армейских сборных. Короче говоря, меня использовали, когда и где хотели, по моему "прямому назначению". Но полковник Осман был еще и офицером, который считал, что рекруты в полной мере должны ощущать на себе власть непосредственного начальства. Таковым был для меня капитан Аурино, командир батареи. Этот офицер был убежден, что настоящий защитник отечества должен уметь подбирать окурки на казарменном дворе, по-военному четко мести пол в палатке орудийного расчета или мотыжить землю на газоне казарменного двора, а иногда по просьбе офицерских жен косить траву в палисаднике перед их домом. Все это я выполнял, как и любой другой рекрут.
Тем не менее должен признать, что армия многому меня научила. За время службы я приобрел немало друзей. Сборную казарм шестой группы моторизованной береговой артиллерии тренировал лейтенант Фалькао, который по требовательности и суровости не уступал любому тренеру. Но поскольку он был военный и всегда имел при себе оружие, мы испытывали к нему большее почтение, чем к гражданскому тренеру. Кто тренировался шаляй-валяй, получал наряд вне очереди - как правило, ночное дежурство. А поскольку на следующий день приходилось играть в полную силу два тайма по сорок пять минут, шутки с тренером были плохи. Кто просто отбывал свое время на поле, тому запрещалось покидать казармы. Несмотря на эти строгости, Фалькао был порядочным человеком и добросовестным офицером. Позже мы даже с ним подружились.
В наших казармах собралось много хороших футболистов: Лорико - потом играл за клуб "Васко да Гама" в Рио-де-Жанейро; Селио - перебрался в "Жабакуара"; вратарь Хелио, которого взяли затем в клуб "Португеза Сантиста"; и, наконец, бедняга Л ара, впоследствии умерший от сердечного приступа прямо во время игры, потому что ничего не сказал врачу о мучивших его болях. Наша команда выиграла гарнизонное первенство, меня же включили в сборную вооруженных сил страны, которая участвовала в южноамериканском турнире.
Во время матча со сборной вооруженных сил Аргентины меня впервые в жизни удалили с поля. С тех пор это происходило довольно часто, но каждый раз за пререкания с судьей. Редкий случай - за драку. Должен заметить, отдельные футболисты и даже целые команды считают, что для победы необходимо вывести из строя наиболее опасных соперников. С такими взглядами, конечно, надо бороться самым решительным образом. Валдемар ду Бриту внушал мне, что драка на футбольном поле - проявление глупости, не более. Вместе с тем он говорил, что если за тобой ведется постоянная охота с целью искалечить и тем самым вывести из игры, необходимо ответить тем же. К сожалению, Валдемар не пояснил, как это сделать незаметно для судьи.
Некоторые утверждают, что я корректно веду себя на поле, что даже тогда, когда меня случайно или умышленно сбивают с ног, я не перестаю улыбаться, что я всегда помогаю сопернику подняться. В связи с этим меня нередко спрашивают, как мне удается в таких случаях сохранить самообладание? Задающие этот вопрос, видимо, не очень внимательно следили за моей спортивной карьерой. Должен сказать, что часто нервы подводят меня, но я научился брать себя в руки и умело скрывать свое состояние, особенно от соперника. Ведь если он почувствует, что у меня сдают нервы, он окажется в более выгодном положении, и мне неизбежно придется расплачиваться.
Споры с судьей, пожалуй, более предпочтительны, чем драка, если, конечно, следить за употребляемыми выражениями. Возмущение плохим судейством может оказаться и полезным в том плане, что при повторении соответствующей ситуации рефери будет более внимательным. В общем, вместо того, чтобы затевать драку с противником, лучше взять себя в руки и постараться забить ему гол. Тогда под впечатлением пропущенного мяча противник начнет терять самообладание.
В том памятном матче аргентинский защитник был занят только мною. Каждый раз, когда судья отводил взгляд в сторону (мне казалось, что так было все время), защитник злонамеренно бил по ногам. И вот, как только аргентинец в очередной раз приблизился ко мне, я не вытерпел и ответил ему ударом в голень. Он набросился на меня с кулаками, я дал сдачи. Судья, до сих пор не замечавший, как аргентинец постоянно гонялся за мной, вдруг прозрел и удалил нас обоих с поля, чтобы мы немного остыли. Общеизвестно, что любая команда намного больше страдает от удаления центрального нападающего, чем защитника. Аргентинцы, хотя и воспользовались этим преимуществом, выиграть матч все же не смогли. Бразильская сборная победила со счетом 2:1. Для меня эта победа была весьма кстати, ибо когда я уходил на скамейку штрафников, лейтенант Фалькао сказал резко:
"Смотри, если мы проиграем, придется тебе целую неделю отсидеть на гауптвахте".
Уже на следующий день "Сантос" играл на Кубок Бразилии в Порту-Алегри против клуба "Гремио". Не в первый раз мне приходилось выходить на поле дважды в течение суток - на одну игру в вечернее время при искусственном освещении, а на другую - после обеда следующего дня совсем в другом месте. В тот год я участвовал более чем в ста матчах - рекорд для игрока первоклассной команды. Причем в большинстве случаев мне приходилось выступать с растянутыми мышцами, синяками и ушибами. Однако контракт обязывал меня выступать за "Сантос" в любом состоянии. В армейской же команде приказы вообще не обсуждаются. Если даже не можешь, все равно выходи на поле и играй. Кроме участия более чем в ста матчах, в том незабываемом году я еще научился косить траву на казарменном дворе, мести полы, заправлять постель. Я научился также разбирать и собирать винтовку. Этим мне менее всего хотелось бы воспользоваться в жизни.
В 1960 году закончился положенный срок службы в армии, и снова начались бесконечные поездки. В одних матчах я выступал за "Сантос", в других - за сборную штата Сан-Паулу, в третьих - за бразильскую сборную. Эти поездки снова привели меня в разные страны. К счастью, на этот раз программа не была такой безумной, как в 1959 году. Например, в Египте мы пробыли целых восемь дней, а сыграли только три матча.
В свободное время мы познакомились с достопримечательными местами, о которых я читал еще в школе. Мы осмотрели пирамиды - впечатляющее зрелище (особенно на фоне подступающих со всех сторон песков), которое не способна передать ни одна фотография. Мы забирались на вершины пирамид, для чего, наверное, требуется не меньше усилий, чем отыграть футбольный матч продолжительностью в девяносто минут. Мы фотографировались на верблюдах (что оказалось для нас еще более сложным, чем восхождение на пирамиды), как заправские туристы, стараясь всеми силами удержаться.
Мы прогуливались по переполненным улицам, делали покупки на каирских базарах. В Египте, а затем в Дании, Италии, Португалии я играл в составе бразильской сборной.
Пища, разумеется, снова была самая разная. Но одно блюдо мне запомнилось надолго. Однажды мы очень вкусно поели в ресторане гостиницы. К нам подошел метрдотель и не без гордости за свою кухню объяснил, что вкусное мясо, которое мы только что отведали, не что иное, как верблюжатина. Должен заметить, тот, кто знает, как пахнет верблюд, едва ли отважится попробовать его мясо. Мои товарищи изменились в лице и живо поинтересовались, далеко ли туалет. После этого мы каждый раз, прежде чем пробовать экзотические яства, выясняли, из чего они приготовлены.
Из Египта мы отправились в Швецию, в город Мальмё. Интересно, а где сейчас Лена, подумалось мне, но я сразу выбросил эту мысль из головы. Теперь у меня есть только Розмари, теперь и навсегда, если только не произойдет ничего чрезвычайного. Клуб Мальмё мы разгромили со счетом 7:1, причем в моем активе было два мяча. Едва закончилась игра, как я уже стал мысленно готовиться к встрече со знаменитым парком "Тиволи" в Копенгагене.
Чтобы попасть в Копенгаген, достаточно пересечь узкий пролив, отделяющий Швецию от Дании. Я хорошо помню непродолжительный переезд на пароме. Стоял май, было прохладно, и я чувствовал себя великолепно.
После того как бразильская сборная завершила все запланированные матчи, из которых мы выиграли шесть и один свели вничью, я присоединился к "Сантосу", который как раз прибывал в Европу. Мы встретились в Брюсселе. Я всегда любил этот город не только за чистые улицы и удобные дороги, но и за прекрасную ресторанную пищу. Меня восхищала Большая площадь со звоном курантов на колокольне ратуши, мне нравилось наблюдать, как появляются и начинают маршировать вокруг башни тяжелые металлические фигуры, отбивая своим шагом наступление соответствующего часа. Я не переставал удивляться тому, что это техническое чудо инженерная мысль породила несколько веков назад.
Как только я вернулся в родной "Сантос", "прогулочный" график выступлений в составе сборной уступил место напряженной и изматывающей программе. Снова мы играли почти ежедневно: день в Польше, день на переезд, потом ФРГ и снова Бельгия. В общем, благодаря дирекции клуба чуть ли не каждый день новая страна и новый соперник. Но все огорчения как рукой сняло, когда мы добрались до Франции. В этой стране мы провели целых пять дней и наслаждались каждой секундой пребывания. Во Францию мы прибыли из Италии, где "Фиорентина" нанесла нам поражение З'-О (наш самый крупный проигрыш за все турне). Горечь поражения скрашивала приятная встреча с Парижем, который заслуженно называют городом огней.
Тогда мне было девятнадцать лет, а в таком возрасте от Парижа можно действительно сойти с ума. Экскурсоводом у нас была манекенщица по имени Кики. Нам показали Елисейские поля, Эйфелеву башню, с вершины которой весь Париж лежал под нами как на ладони. Мы любовались Сеной, змейкой вьющейся по городу. Солнечный свет заливал ее и, отражаясь отводной глади, достигал Эйфелевой башни. Нам запомнились длинные плоские баржи, сверху казавшиеся маленькими черными жуками.
Говорят, Париж особенно красив в сентябре, но мы приехали туда в июне, и все же город произвел на нас ошеломляющее впечатление. Корреспонденты попросили меня сфотографироваться вместе с Кики. На следующее утро на обложках журналов появился снимок: Кики прижимается ко мне, а я буквально свечусь от радости. Разве мог я знать, что эта фотография по видеотелеграфу будет передана в Бразилию и попадет в прессу? Подпись под иллюстрацией гласила, что Пеле влюбился в парижскую манекенщицу и в скором времени предстоит их бракосочетание. Узнал я об этом от Розмари уже по возвращении в Сантус. С тех пор я стал более осмотрителен, и если с кем-нибудь фотографировался, то обязательно проверял подписи под фотографиями.
Турне в составе бразильской сборной и "Сантоса" преследовали разные цели. Лично мне эти поездки много дали в плане общего развития, но кроме того я не упускал случая, чтобы лишний раз рассказать европейцам о Бразилии, ее природе, городах и т. д. На чемпионате мира в Швеции к нам часто подходили незнакомые люди и говорили, что, судя по рассказам, наша столица Буэнос-Айрес - очень красивый город. Некоторые считали, что мы говорим друг с другом по-испански. Когда же мы объясняли им, что наш родной язык - португальский, что Буэнос-Айрес действительно красивый город, но он расположен не в Бразилии, а в Аргентине, и что наша столица - Рио-де-Жанейро (в то время), они искренне удивлялись, словно эти сведения противоречили знаниям, полученным ими в школе. Не берусь утверждать, возможно, так оно и было на самом деле. Но один вывод не вызывает сомнения. Хотя никто из нас не мог похвастаться блестящим образованием, наши знания о Европе, европейских странах, их столицах, государственных языках были несравненно глубже, чем европейцев о Латинской Америке и, в частности, о Бразилии. У меня складывалось впечатление, что они ожидали увидеть на поле индейцев с Амазонки, которых европейские миссионеры научили играть в футбол в благодарность за то, что те их не скальпировали.
Я до сих пор считаю, что такие турне призваны популяризировать Бразилию, чтобы европейцы имели более четкое представление об этой стране. Когда мы им говорили, что по своим размерам наша страна больше, чем вся Европа (без Советского Союза), они отказывались в это поверить. Когда мы им рассказывали, что по своей полноводности Амазонка превосходит все их реки, вместе взятые, они видели в этом какой-то подвох. Когда мы указывали на то, что население Сан-Паулу составляет более четырех миллионов человек (сегодня уже за восемь миллионов), им казалось, что их разыгрывают. Четырехмиллионный город в такой небольшой слаборазвитой стране? Не может быть! Ведь если такая масса разойдется по своим вигвамам с тростниковой крышей, их потом не соберешь! Я убежден, что если бы у нас были с собой фотографии из дома, у наших собеседников наверняка сложилось бы впечатление, что мы хотим их обмануть и заставить поверить, что это виды, ну, скажем, Нью-Йорка или Чикаго, но только не бразильского города Сан-Паулу.
1960 год был ознаменован началом деловой деятельности, которая наложила глубокий отпечаток на всю мою последующую жизнь. В последнее время я стал прилично зарабатывать - и не только по бразильским масштабам. После 19S9 года со мною был подписан новый контракт, я стал получать ежемесячно 80 тысяч крузейро. Еще 60 тысяч крузейро выплачивались мне на покрытие моего прожиточного минимума. Кроме того, премиальные - за год они составляли около миллиона крузейро. В общей сложности годовой доход колебался от 75 до 100 тысяч американских долларов. Но этот перерасчет не дает полного представления о положении вещей. Под впечатлением тогдашней девальвации крузейро кое-кто считал, что соответственно снизилась и его покупательная способность, но это было не так. Американский доллар действительно стал дороже, но я не был обладателем американской валюты. На свои крузейро в Бразилии я мог купить значительно больше, чем на 100 тысяч долларов в США.
Все деньги были заработаны мною только игрой в футбол. Изрядные суммы отчислялись мне и от рекламы, то есть за право использовать мое имя при рекламировании любых видов изделий - от брюк до лимонада. Поскольку я, как и прежде, тратил очень мало, денег в моем распоряжении скапливалось все больше. Возник вопрос о разумном помещении капитала.
Я решил поговорить с Зито, который должен был подсказать, как лучше всего вложить деньги в дело. Он был не только товарищем по команде, но и близким другом с самых первых дней моего появления в "Сантосе". Зито сказал, что сам он намерен завязать кое-какие деловые связи и предложил мне принять участие. Поразмыслив, я обратился за советом к Дондиньо. Но отец не мог сказать мне ничего полезного. Ты уже взрослый, ответил Дондиньо, деньги твои. В бизнесе он ничего не смыслил. Поэтому лучше всего было посоветоваться со знающим человеком.
Зито свел меня со своим компаньоном, испанцем Хозе Гонзалесом Озорисом, которого все звали Пепе Гордо. Мне казалось, что он больше похож на бразильца, чем на испанца. В общем, мы прекрасно поладили. Вскоре я распростился с пансионом доны Георгины и переехал в семью Пепе Гордо. У него был просторный дом, а в пансионе доны Георгины стало очень тесно и шумно. Все как будто складывалось лучшим образом. Из-за моих постоянных разъездов я передал Пепе Гордо все полномочия на ведение дел. От моего имени он подписывал чеки, вносил деньги в банк и снимал их со счета, оплачивал векселя, подписывал контракты на рекламу.
Первое дело, в которое мы вложили деньги, было связано с большим магазином "Санитариа Сантиста", который торговал стройматериалами - трубами, кирпичом, черепицей, лесоматериалами, фанерой, гвоздями и даже сантехникой: туалетными приборами, ваннами и раковинами. Зито разъезжал не меньше меня. Пепе Гордо выполнял все финансовые операции и обеспечивал прибыль, в то время как мы с Зито заботились о поступлении новых средств.
Вскоре мы расширили деятельность нашей компании и приступили к строительству домов с небольшими благоустроенными квартирами, которые затем сдавали в аренду. Каждый такой дом состоял из девяти или десяти квартир. Благодаря нашим связям с фирмами по производству стройматериалов нам удавалось строить сравнительно дешево.