А я долго не мог понять, почему премьер огромной страны, умный, интеллигентный политик ведёт себя в этих разговорах со мной как какой-то кадровик старой школы. Дай я в то время волю привычкам Примакова - и он довольно быстро изменил бы наш политический и финансовый ландшафт на основании своих "справок" и субъективных представлений о том, кто враг, а кто - друг.
Я настоятельно советовал Евгению Максимовичу не обращать внимания ни на критику либеральных политиков и экономистов, ни на резкие статьи в газетах, ни на слухи о возможных кознях спецслужб. "Я, президент, вас поддерживаю. Это - главное", - говорил я ему.
И до поры до времени мне казалось, что он воспринимает мои слова, по крайней мере пытается меня понять.
Именно осенью 98-го у политической элиты возникло ощущение, что премьер потихоньку забирает президентские полномочия, старается взять в свои руки нити государственного управления. Примаков все чаще встречался с силовиками, по Конституции подотчётными лишь президенту, всюду старался расставить на вторые роли, в качестве замов, своих людей из службы внешней разведки. В газетах стали писать о том, что окружение президента "сдаёт" меня Примакову - например, сотрудники администрации якобы договорились с Евгением Максимовичем, что останутся работать в будущем, поэтому спокойно смотрят на уход полномочий из рук президента.
На эти слухи я реагировал абсолютно спокойно. Никакого "ползучего" путча не боялся. Для меня главным оставалось то, что Примаков и его правительство будут держать политическую паузу (тем самым помогут экономике выбраться из кризиса) и что руки у коммунистов связаны участием их людей в правительстве.
Мнения об экономической стратегии Примакова в то время были различными.
Одни экономисты резко его критиковали за отсутствие внятной политики. Другие, настроенные к правительству более лояльно, утверждали, что ошибок оно не делает и что в экономике (благодаря многократному падению курса рубля) наступил некоторый рост. Это было правдой: благодаря тому, что курс рубля упал практически в три раза, нам стало гораздо легче платить зарплату, обеспечивать финансирование госзаказа, наполнять бюджет. Реальный уровень жизни населения стал, конечно, гораздо ниже из-за инфляции, тем не менее "розовое" правительство Примакова своей государственной риторикой, своим советским стилем руководства удерживало людей от социального протеста, от забастовок или новой "рельсовой войны".
Людям импонировали лозунги нового правительства: жить по средствам, производить и покупать отечественные товары. Правительство же помогало экономике тем, что при новом премьере оно, по сути, оставило экономику в покое.
По социологическим опросам, рейтинг доверия Примакову оставался высоким и стабильным.
Евгений Максимович, вольно или невольно, помогал мне в достижении главной политической цели - спокойно довести страну до 2000 года, до выборов. Затем, как я тогда думал, мы вместе найдём молодого сильного политика и передадим ему политическую эстафету. Дадим ему стартовую площадку, поможем раскрыть свой потенциал.
И тем самым поможем выиграть выборы.
…ОПЯТЬ НА БОЛЬНИЧНОМ
11 октября 1998 года я вылетел с визитом в Узбекистан и Казахстан.
Ещё накануне вечером у меня поднялась температура до 40 градусов, утром её сбили, но, понятно, состояние было не очень. Врачи поставили предварительный диагноз - трахеобронхит. Начали колоть антибиотики.
Наина и Таня умоляли меня не ехать. Но я опять не послушал ни семью, ни врачей. Откладывать визит было невозможно, тем более в самый последний момент. Если я чувствую, что надо, то, как говорят спортсмены, хоть "на зубах", но должен долететь, доехать.
С первой же минуты, едва самолёт приземлился в Ташкенте, почувствовал себя ещё хуже. Преодолевал слабость только усилием воли.
Здесь я должен обязательно поблагодарить президента Узбекистана Каримова: не знаю, как бы закончилась эта поездка, если бы не его глубокое сочувствие и понимание ситуации. Помню, как во время торжественной встречи, прямо на ковровой дорожке, перед строем парадных гвардейцев, перед многочисленными зрачками телекамер, все вдруг поплыло у меня перед глазами. Головокружение. И так не вовремя! Но на счастье, Ислам Каримов оказался рядом, поддержал, и я через мгновение пришёл в себя.
…Температуру продолжали сбивать сильными антибиотиками. Снова тяжело дышать, снова слабость, жжение в груди, снова мир кажется зыбким и невесомым. Тем не менее из Ташкента я перелетел в Алма-Ату, где у нас был запланирован второй визит, встреча с Нурсултаном Назарбаевым. Из-за болезни она прошла по укороченной программе. Затем под бдительным оком врачей я переправился в Москву.
Мой новый пресс-секретарь Дмитрий Якушкин заявил журналистам: всю эту неделю президент проведёт в Горках - врачи рекомендовали ему постельный режим.
…14 октября, несмотря на все медицинские рекомендации, я встаю с постели и еду в Кремль. Моё появление - полная неожиданность и для прессы, и для Думы, и для Совета Федерации. 14-го и 15-го я провёл несколько важных встреч.
Встречи плановые. Но всем известно, что президент - на больничном. Плановый график на эту неделю уже отменён. Буквально в течение двух часов мои помощники вновь собирают всех приглашённых на встречи с президентом в Кремль.
Позднее я понял, что не ошибся. Политическое значение каждого моего шага в эти дни становится крайне весомым.
В тот же день, 14 октября, Совет Федерации обсуждает проект постановления "Об итогах всероссийской акции протеста". В резолюции были, например, такие слова: "Каждый день пребывания Б.Н. Ельцина в должности президента создаёт угрозу государственности России". В этом же постановлении президенту предлагалось "добровольно и безотлагательно подать в отставку".
Для принятия решения региональным лидерам не хватило всего 11 голосов…
В начале ноября уже депутаты Думы рассматривают законопроект "О медицинском заключении о состоянии здоровья президента РФ".
Для прохождения закона в Думе не хватило всего 5 голосов…
Отправить меня в отставку по состоянию здоровья, о чем давно мечтали коммунисты, чуть было не стало возможно по закону.
Для того чтобы понять, что же вызвало "осеннее обострение" у депутатов Государственной Думы, у левой части сенаторов, нужно вернуться немного назад, к моменту утверждения нового премьера, Евгения Максимовича Примакова. Вначале левые фракции парламента ликовали: "Нам удалось создать правительство народного доверия!" Но очень скоро туман политических иллюзий развеялся. Депутаты поняли, что перекромсать Конституцию, ограничить мои президентские полномочия им в очередной раз не удалось. Больше того, существование в правительстве "красного крыла" (Маслюков и Кулик), достаточно сочувственное отношение к коммунистам самого Примакова лишали их возможности манёвра. Ни критиковать правительство, ни требовать его отставки они уже в открытую не могли. Необходим был какой-то иной клапан для раскручивания истерии, для выпускания политического пара. После того как законопроект о моем принудительном медицинском освидетельствовании не прошёл, они срочно стали искать другой повод для обострения отношений.
В среду, 4 ноября, отставной генерал Альберт Макашов на митинге возле телецентра "Останкино" пообещал "захватить с собой на тот свет десяток жидов". Это стало прологом для всех дальнейших событий. Вечером того же дня все нормальные депутаты в Думе потребовали осудить Макашова за антисемитизм. Долго судили-рядили, подготовили очень мягкое, почти нежное постановление "О недопустимости действий и высказываний, осложняющих межнациональные отношения в РФ". Но и его не приняли. Логика красного большинства была такая: если экономическая политика Ельцина ведёт к "геноциду русского народа", то призывать к еврейским погромам… можно! Душа, мол, болит у генерала! Что ж его за это осуждать теперь?
Было стыдно. Противно. Да, конечно, антисемитизм существовал и при советской власти, причём откровенный, на государственном уровне, под соусом "борьбы с сионизмом и империализмом", но такого открытого хамства, да ещё с высокой трибуны, никто себе не позволял.
Антисемитизм - как и любая форма расизма - страшное зло. Но в то, что он имеет в нашем обществе, в нашем народе какие-то глубокие корни, я категорически не верю. Будет спокойнее, стабильнее, богаче жизнь - и об этой проблеме постепенно все забудут.
На следующий день я выступил с официальным заявлением: "Любые попытки оскорбить национальные чувства, ограничить права граждан по национальному признаку будут пресечены в соответствии с Конституцией и законами Российской Федерации".
Но наша грозная Генеральная прокуратура почему-то сразу растерялась. По просьбе Министерства юстиции она все-таки начала проверку антисемитских высказываний на предмет их соответствия конституционным нормам. Но… Неудобно как-то было допрашивать уважаемого человека, депутата. Генеральная прокуратура во главе со Скуратовым не нашла в макашовских высказываниях криминала, и дело закрыли.
Депутат-коммунист Виктор Илюхин заявил, что в окружении президента слишком много "лиц еврейской национальности", и предложил подготовить по этому поводу… постановление Госдумы. В России появился целый регион - Краснодарский край, - где ругать "жидов" и "сионистов" стало просто модно, и занимались этим все подряд - от представителей правых партий до ярых коммунистов, от руководителей местных администраций до губернатора, широкую дорогу всем этим высказываниям давало и краснодарское телевидение. Секретарь Московского горкома КПРФ Куваев сказал: пусть Макашов сказал слова неправильные, "но мы с ним солидарны". Геннадий Зюганов стоял на митингах плечом к плечу с Макашовым. А тот как заведённый на всех своих встречах, во всех поездках по стране повторял и повторял: "Еврейский заговор… еврейский заговор… "
И все никак не мог остановиться. Уже в конце февраля в Новочеркасске, выступая перед казаками, генерал заявил: "Все, что делается во благо народа, все законно. Народ всегда прав. Мы будем антисемитами и должны победить".
Общественное мнение отреагировало очень резко. Гайдар назвал Макашова "зоологическим антисемитом" и сказал, что поскольку компартия с ним солидарна, она автоматически может считаться нацистской партией. "Сегодня мы имеем право… вновь ставить вопрос о запрете компартии".
Все газеты были полны статей про Макашова, карикатур на Макашова. Он стал просто нарицательной фигурой. Болезненный характер его "мировоззрения" настолько был очевиден, что многие стали высказываться в таком духе: хватит о нем писать! Оставьте в покое этого… генерала в отставке.
Но двойственность ситуации была в том, что официальной реакции властей, кроме моего заявления, практически на тот момент не существовало. Министерство юстиции не нашло правовой базы для запрета КПРФ как партии, чьи действия противоречат Конституции. Дело Макашова замяли в прокуратуре. Примаков передоверил выразить официальную точку зрения правительства скромному Министерству по делам национальностей. Сам же высказался против запрета компартии: "Я отношусь к этому резко отрицательно".
Той же осенью, 20 ноября, в Петербурге произошла трагедия - убийство Галины Васильевны Старовойтовой. Это известие болью отозвалось в сердце: Галина Васильевна долгие годы была на политической сцене для меня эталоном порядочности, гуманизма, верности нашим общим идеалам. Старовойтова никому не могла помешать, она была настоящим идеалистом в политике. Но тогда кто её убил? Фанатики? Разгул коммунистической истерии конца 98-го - начала 99-го был таков, что участие в убийстве каких-нибудь левых экстремистов было вполне возможно. Это создавало ощущение общей тревоги. Неуверенности. У кого-то даже страха.
Я все время следил и сейчас, спустя много месяцев, продолжаю следить за ходом расследования. У меня на столе лежит справка МВД, датированная 4 июля 2000 года. Сейчас расследуются три главные версии. Судить, какая из них приведёт к преступникам, конечно, не берусь. Надеюсь, виновные будут пойманы и наказаны.
События разворачивались стремительно. Было очевидно, что коммунисты намеренно идут на обострение.
Хотите распустить компартию? Пожалуйста! Тогда и посмотрим, чья возьмёт, - вот что отчётливо просматривалось в их заявлениях конца осени.
И они не шутили.
Призывы расправиться с окружением Ельцина звучали все более и более отчётливо. Середина декабря. Заседание думской комиссии по импичменту. На повестке дня пятый пункт: "Геноцид русского народа". Снова звучат слова о "еврейском заговоре", о предательстве интересов России, о влиянии западных спецслужб на Ельцина. Докладчик - депутат Виктор Илюхин.
Генпрокуратура отказывается давать правовую оценку высказываниям Илюхина.
В последних числах ноября ко мне приехал Валентин Юмашев и спросил, как я отношусь к такой идее: "Я ухожу в отставку, Борис Николаевич, а вместо меня приходит Бордюжа, оставаясь при этом секретарём Совета безопасности".
Логика у этого решения, разумеется, была. Да, утверждение Примакова было тактическим выигрышем, давало возможность для манёвра, но все-таки политически в глазах общества являлось крупным проигрышем президента. Обстановка октября-ноября ясно показывала, что оппозиция готова к дальнейшему наступлению, вплоть до ограничения моих конституционных полномочий, и губернаторы могут при определённом раскладе её в этом поддержать. В этой ситуации президентская власть нуждалась в силовой составляющей, хотя бы на уровне внешней демонстрации. Легко стучать кулаком по думской трибуне, в очередной раз "отправляя в отставку" ненавистного Ельцина, выводить на площади колонны демонстрантов под красными флагами, когда он лежит в больнице. Труднее это сделать, когда рядом с президентом возникает фигура генерал-полковника, который одновременно совмещает две важнейшие государственные должности - и главы администрации, и секретаря Совета безопасности.
Во времена Чубайса и Юмашева Администрация Президента была чисто интеллектуальной командой, находилась в политической тени (кстати, до сих пор эта позиция мне представляется наиболее правильной). Но сейчас, в момент обострения, такая рокировка ей явно пойдёт на пользу.
Однако я взял недельный тайм-аут. Чем-то эта идея мне все же не нравилась…
И вскоре я понял чем. Были сомнения в самом Бордюже. Молодой генерал совсем ещё недавно стал начальником пограничной службы - вместо Андрея Николаева. Затем был приглашён руководить Советом безопасности, только начал обживаться в новой должности. И вот, проработав в Кремле всего три месяца, вновь совершает грандиозный карьерный скачок.
Юмашев горячо убеждал меня: администрации просто необходимо "поменять картинку", Бордюжа - по-настоящему интеллигентный военный, по мировоззрению гораздо ближе к молодому поколению политиков, чем к генералитету, он заранее согласен с тем, что на первых порах будет советоваться с ним, Валентином, ну… а там посмотрим.
"Я никуда не ухожу, Борис Николаевич, фактически буду постоянно рядом с вами и с Бордюжей", - говорил он.
Все эти кулуарные схемы взаимодействия старого и нового глав администрации не очень-то убеждали. Но я согласился - отнюдь не под влиянием аргументов Юмашева, а совсем по другой причине.
Уже тогда я почувствовал, как растёт в обществе потребность в каком-то новом качестве государства, в некоем стальном стержне, который укрепит всю политическую конструкцию власти. Потребность в интеллигентном, демократичном, по-новому думающем, но и по-военному твёрдом человеке. Через год такой человек действительно появился - я, конечно, говорю о Путине.
Но это - через год. А пока… я с огромным сожалением согласился на отставку Юмашева.
Валентин не обманул. Все время после своей отставки он был рядом, по-прежнему помогал… Вот и сейчас, после моего ухода, мы продолжаем дружить и работать вместе - теперь уже над этой книгой…
5 декабря Валентин Юмашев привёз в Горки-9 несколько указов: о своей отставке, о совмещении постов секретаря Совета безопасности и главы администрации, об увольнении нескольких своих замов.
7 декабря я на три часа приехал в Кремль подписать эти указы. Так на посту главы администрации появился бывший начальник Федеральной пограничной службы, секретарь Совета безопасности, кадровый военный, молодой сорокалетний генерал Николай Николаевич Бордюжа.
… Уже примерно через месяц я вызвал Юмашева и сказал: "Валентин, а вы уверены, что нет ошибки? Что-то я не чувствую Бордюжу".
Юмашев удивился. Внешне все шло гладко. Бордюжа старался изо всех сил, пытался стать командным человеком. Но я с самого начала видел - с ним что-то не то.
Позднее мне стало ясно, что же происходит с Бордюжей. Офицер, сделавший прекрасную карьеру в строгой военной системе, он плохо понимал устройство современной политической жизни, не улавливал её тонких нюансов, не замечал подводных течений. Вся работа главы администрации была, с его точки зрения, нелогичной, нерегламентированной, странной. И он… растерялся.
У Бордюжи началось нечто подобное раздвоению личности, его душило внутреннее напряжение. Именно эту скованность, пожалуй, я в нем и заметил.
Так бывает в жизни. Знаю по опыту. Крепкий, волевой человек, даже обладающий прекрасным здоровьем, попадая "не в свою тарелку", испытывая постоянный стресс, начинает просто болеть. В конце недолгого пребывания на посту главы администрации у молодого генерала-пограничника появились проблемы с сердцем.
Единственным, с кем Бордюже было комфортно, оказался Евгений Максимович Примаков. Его способ мыслить, его манеру окружать себя обстановкой сверхсекретности Николай Николаевич принял безоговорочно. И когда наши отношения с премьером осложнились, он все-таки не выдержал.
Вся новая политическая система постсоветской России выстраивалась долго и трудно. Мы набивали шишки, ломали копья. И что самое тяжёлое, порой за правильность этой конструкции обществу приходилось платить очень высокую цену, как это было в 1993 году.
Тут можно вспомнить не только октябрь 1993-го. Можно вспомнить и лидера Верховного Совета Хасбулатова, который активно расшатывал Конституцию. Можно вспомнить референдум о приоритете президентской или парламентской формы правления. Можно вспомнить неоднократные голосования в Думе по моей отставке, правительственные кризисы.
После выборов 1996 года мне стало окончательно ясно: роль администрации нужно менять. Если после 91-го года я рассматривал её в основном в качестве управленческого аппарата, как некую контролирующую инстанцию, то после 1996-го она стала играть роль интеллектуального штаба. Работа аналитической группы продолжалась, только теперь она формировала не предвыборные идеи, а концепции развития страны.